1917: Да здравствует Император!

— На аэродром!

Шофер ошалело тормозит, Джонсон озадачено оборачивается, но мне сейчас плевать на их недоумения и на все вокруг меня. Ну, не дурак ли я? Размышляя о путях "эвакуации", я думал лишь о наземных вариантах, последовательно отметая блокированную для меня железную дорогу и варианты выехать на легковом автомобиле этой эпохи по заснеженным местным же дорогам, но совершенно упустил из вида, что в Гатчине есть еще и аэродром. Разумеется, это не то, что в моем понимании является аэродромом, как и местные летательные аппараты с огромной натяжкой можно считать самолетами, но все же!

Джонсон пытается возразить(!), что с ним случалось крайне редко.

— Но, Ваше Императорское Высочество, нас ждут на станции!

Делаю резкий жест.

— Подождут. На аэродром.

Хорошо быть Великим Князем — гавкнул и все заткнулись.

Аэродром встретил нас обычной суетой Гатчинской военно-авиационной школы. Только что приземлившийся огромный "Илья Муромец" уже был взят в оборот техниками и курсантами школы. Из ангара на краю обширного летного поля выкатывали еще одного собрата приземлившегося аэроплана. Ангары поменьше так же не простаивали, так что единственным местом, где не видно было ажиотажа, был внушительный эллинг для дирижаблей, но там ремонтно-восстановительные работы шли внутри и не были заметны для находящихся на летном поле. А так, все традиционно — ангары, эллинг, причальная мачта, казармы курсантов и обслуги, офицерские домики, здание командования школы, да церковь еще.

— Смирно! Господа офицеры!

Козыряю в ответ и командую:

— Вольно! Делайте свою работу, господа.

Все вернулись к прерванным мои появлением занятиям. А ко мне уже спешил полковник Горшков, начальник местного аэродрома.

— Ваше Императорское Высочество! На вверенном...

Козыряю.

— Отставить. Вольно, полковник. Как идут летные занятия?

— Пользуемся прояснением погоды, Ваше Высочество.

— Есть готовая к полету машина?

— Так точно!

— Готовьте ее к полету на максимальное расстояние. Срочный вылет!

— Но, Ваше Императорское Высочество... — Горшков явно растерялся. — Без разрешения генерала Кованько я не имею право изменять распорядок полетов!

Киваю.

— Будет вам разрешение. Готовьте аэроплан к дальнему полету, полковник.

Опять какие-то препятствия! Сегодня все становятся у меня на пути! С решительным оптимизмом на лице, иду в сторону здания командования, а оттуда ко мне уже спешит и сам генерал.

— Здравия желаю, Ваше Императорское Высочество!

Козыряю, а затем жму ему руку.

— Здравствуйте, Александр Матвеевич!

— Счастлив, что вы нашли время посетить нашу школу! Осмелюсь спросить, Ваше Высочество, вы к нам в гости или по делу?

— По делу.

— В таком случае, прошу ко мне в кабинет!

По пути генерал распорядился подать нам кофе, но я отрицательно покачал головой.

— Не до кофе сейчас, Александр Матвеевич. В другой раз.

И обернувшись, тихо велю Джонсону:

— Стойте здесь и никого к дверям не подпускайте.

Тот кивает и в голове у него сейчас творится черти что. Ну, чем меньше внятной информации он передаст в британское посольство, тем лучше для меня.

Едва закрылась дверь, как генерал спросил:

— Итак, чем могу быть полезен, Ваше Высочество?

Решительно перехожу в атаку, понимая, что в любую минуту меня могут начать искать по всей Гатчине. И если "надежный отряд для охраны" окажется на аэродроме до моего вылета, то не факт, что я вообще куда-либо смогу полететь.

— Александр Матвеевич, мне нужен от вас приказ полковнику Горшкову на самый срочный вылет аэроплана "Илья Муромец" и, соответственно, команда на немедленную его подготовку для дальнего перелета.

Генерал выжидательно смотрит на меня, но не дождавшись подробностей, уточняет:

— Дозволено ли мне будет поинтересоваться целью полета и причинами, которые послужили причиной такой спешки?

— Это вопрос государственной важности и безопасности Государя Императора. Беру на себя всю полноту ответственности, настаивая на таком полете.

— Понятно. — Кованько делает неопределенный жест, могущий означать все что угодно. — Позвольте спросить, что или кого нужно доставить и куда?

— Меня, в Ставку и срочно!

Собеседник удивленно на меня воззрился, а затем покачал головой.

— Прошу меня простить, Ваше Императорское Высочество, но я не имею права исполнить ваше желание, равно как и вы, Ваше Высочество, не имеете права этого от меня требовать.

Вот тебе и раз! Я пару секунд пытался прийти в себя от такой наглости. Да, мой прадед и генерал давние знакомцы, часто бывали друг у друга в гостях, да и жены обменивались визитами, но, да, я не был ему прямым начальством и формально ничего приказывать не мог. И все же, как-то не ожидал я получить такую отповедь Моему-то Высочеству!

— По какой причине?

Генерал спокойно ответил:

— Причина вам хорошо известна, Ваше Высочество. Есть Высочайшее повеление, которым Государь прямо запрещает совершать любые полеты с членами Императорской Фамилии на борту. Вы наверняка помните скандал, связанный с делом о катании Великой Княгини на аэроплане.

Твою же мать! Действительно, память прадеда мне услужливо предоставила эту информацию, которую я совершенно упустил из виду в процессе бега. Или побега? И что теперь делать прикажете? Наземные пути ухода закрыты, воздух так же, как оказалось, для меня закрыт.

— Александр Матвеевич, можно ли в это поверить? Какие катания? Здесь не увеселительная прогулка! Идет война, в столице беспорядки, в стране заговоры, Государь в опасности, а вы толкуете о каких-то совершенно немыслимых вещах!

Но Кованько был непреклонен и сухо ответил:

— Прошу простить, Ваше Императорское Высочество, но Высочайшее повеление никто не отменял и никаких исключений или особых условий там не оговорено. Ни один пилот не полетит с Великим Князем на борту, да и я не позволю это сделать. Безопасность членов Императорского Дома превыше всего. Вы прекрасно знаете, что даже полевой генерал-инспектор Императорского Военно-воздушного флота Великий Князь Александр Михайлович не сможет подняться в воздух на аэроплане. Так что об этом не может быть и речи при всем моем безмерном уважении к Вашему Императорскому Высочеству. Если дело срочное и действительно государственной важности, то я могу дать разрешение на такой полет, но при условии, что вы сами не полетите.

— Это невозможно. Лететь должен я лично.

— В таком случае, Ваше Высочество, нет ничего проще. Свяжитесь по телеграфу в Государем и пусть он даст добро на ваш полет. Аэроплан будет немедля предоставлен в ваше полное распоряжение.

Да уж, прекрасный "компромисс", ничего не скажешь! Совершенно очевидно, что если даже я добьюсь прямой связи с Николаем Вторым, то никакого дозволения от него я не получу. Хотя бы потому, что он решительно не желает меня видеть. А скорее, мой запрос на телеграфные переговоры просто попадет к генералу Алексееву, и я просто получу формальный отказ от имени Императора. Отчаянно начинаю новый штурм, уже не очень надеясь на успех. Но выбора нет — или через "флажки" прыгать, как загнанный волк, или пить кофе и сдаваться охотникам из "охраны Родзянко".

— Генерал. В Империи заговор. Это ни для кого давно не является секретом и для вас тоже. И не знать этого вы не можете. Не перебивайте меня, будьте добры!

Генерал и не перебивал, но мне нужно было избавить его от необходимости делать бессмысленные, но обязательные в таком случае верноподданнические заявления, что он, мол, "никогда", и даже "всей душой верен", и все такое прочее. Мне сейчас совершенно не до пустого сотрясания воздуха. Мне нужно положительное решение моей проблемы. Даже если мне придется захватить самолет и угнать его в Швецию. Или куда там сейчас террористы угоняют? Да, хоть куда!

— Наверняка вам так же известно о том, что в этих всех великосветских разговорах, мне отводится роль Регента Империи, в случае, если Государь отречется от Престола в пользу Цесаревича. По замыслу я должен был играть свою роль, чтобы втереться в доверие. Я узнал многое за это время, а сегодня получил совершенно проверенные сведения об истинных планах заговорщиков.

Кованько молча на меня взирал, никак не комментируя мои слова. Я напирал:

— Так вот, не будет никакого отречения. Государя просто убьют сегодня ночью или завтра утром. И Цесаревича Алексея убьют в Царском Селе. Будут убитые многие, верные Престолу сыны Отечества, в том числе и я сам. Вражеские шпионы проникли в высшее руководство Империи и в ее Ставку. Военный заговор возглавляет генерал Алексеев, заговор в Петрограде возглавляет Родзянко. Военный министр Беляев и главнокомандующий Петроградским военным округом генерал Хабалов так же участники антимонархического заговора. Наш Государь Император сегодня ночью отправится в поездку из Ставки в Царское Село. Ночью же или утром его поезд будет блокирован заговорщиками и Государя принудят к отречению. После чего он будет убит. О каких телеграфных переговорах с Императором можно говорить, если телеграф в Ставке в руках заговорщика Алексеева? Император фактически остался без связи с внешним миром и лишь у меня есть шанс к нему прорваться, донести до него истинное положение дел и, тем самым, дать ему возможность вновь взять в свои руки всю полноту власти в государстве, не покидая Ставки и сохраняя в руках все рычаги управления армией. Только мое личное присутствие в Могилеве даст шанс Его Величеству и всей России избежать революции и гражданской войны!

* * *

Телеграмма военного министра генерала Беляева генералу Алексееву от 27 февраля N196

Принята: 27.02.1917 в 13 ч. 20 м.

Начавшиеся с утра в некоторых войсковых частях волнения твердо и энергично подавляются оставшимися верными своему долгу ротами и батальонами. Сейчас не удалось еще подавить бунт, но твердо уверен в скором наступлении спокойствия, для достижения коего принимаются беспощадные меры. Власти сохраняют полное спокойствие. 196. Беляев.

* * *

ГАТЧИНА. 27 февраля (12 марта) 1917 года.

Кованько явно колебался. Я бросил быстрый взгляд в окно. Аэроплан явно готовили к взлету. Спешно заливали горючее и масло, снимали лишний груз, включая вооружение, вокруг суетились техники, а полковник Горшков лично проверял готовность всех узлов и систем.

— Решайтесь, генерал! Или вы с Государем или вы с заговорщиками — третьего не дано! Если вы с заговорщиками, то арестуйте меня, потому как я Богом вам клянусь, что я вылечу в Могилев с вашим разрешением или без оного, даже если мне придется приставить наган к голове пилота!

Старик вздрогнул и в глазах его сверкнул гнев. Он буквально зашипел мне в лицо:

— Я верен Государю и никто, слышите Ваше Императорское Высочество, НИКТО не смеет сомневаться в этом!

Полковник Горшков повернулся и пошел в нашу сторону. Наступал критический момент!

— Ну же, генерал! Если вы верны присяге Государю, то дайте мне спасти его!

Генерал молчал, явно испытывая внутреннюю борьбу, а я тем временем прислушиваюсь к звучащим на повышенных тонах голосам в приемной.

— Знаете, Ваше Императорское Высочество, — проговорил Кованько устало, — я старый человек, и потому да простятся мне мои слова. Вы удивили меня...

Генерал помолчал, а затем добавил.

— Я имел честь быть с вами знакомым довольно продолжительное время. Мне казалось, что я вас достаточно хорошо знаю. Но сегодня я увидел совершенно нового Великого Князя Михаила Александровича. И знаете, вам прежнему я никогда бы не позволил лететь, невзирая ни на какие ваши слова и аргументы. Я счел бы это блажью. Уж простите, но за вами прежде водились энергичные, но крайне необдуманные поступки, которые вы нередко совершали даже вопреки воле Государя. Но сейчас... Быть может, вам нынешнему действительно удастся что-то изменить.

Кованько решительно хлопнул ладонью по столу и закончил:

— Что ж, воля ваша, действуйте!

Я протянул ему руку, и мы обменялись твердым рукопожатием. Но генерал поспешил вернуть меня на грешную землю.

— Но вам еще нужно убедить полковника Горшкова, без него полет не состоится, да еще нужно найти пилота, который согласится с вами лететь, нарушая Высочайшую волю. Моего слова в этом деле недостаточно, увы. Так что, пока ничего мы с вами не решили, Ваше Высочество. И да, пусть уже ваш Джонсон пропустит полковника, а то он может и того...

Что "того" я уточнять не стал и заспешил к дверям. И вовремя! Разъяренный руководитель полетов размахивал маузером, еще несколько человек толпились у него за спиной, а перед ними спиной ко мне стоял Джонсон и держал в руке браунинг.

— Господа-господа, вы чего тут расшумелись?

Быстро кладу руку на плечо Джонсона и мягко отвожу его руку в сторону.

— Спокойнее, господа, спокойнее.

— Да, господа, все в порядке, все свободны. — Кованько поднял руку в умиротворяющем жесте. — Полковник, прошу вас пройти в кабинет.

Злой Горшков проследовал за нами. Да, тут явно накладочка вышла. Злость руководителя полетов мне сейчас совсем не кстати!

— Ваше Императорское Высочество! Предварительно машина к полету готова. Мне необходимо знать расстояние и цель полета, жду постановку задачи и ожидаю разрешения на полет от господина начальника летной школы.

Что ж, новое препятствие и новый штурм.

— Полковник! Цель полета — Могилев, Ставка Верховного Главнокомандующего.

Пилот хмуро посмотрел на меня, а затем на генерала. Тот кивнул, подтверждая. Горшков уточнил задачу:

— Характер груза, пассажиры?

— Груза нет, пассажир один — я сам.

Полковник пораженно воззрился на меня.

— Но...

Я не дал ему продолжить.

— Мы на пороге военного мятежа. Государь окружен заговорщиками, и сам того не зная, направляется в ловушку, где он будет убит. Погибнут так же Цесаревич, другие члены Императорской Фамилии и многие истинные патриоты нашего Отечества. От действий Государя зависит спасение России, но все линии связи в Ставке в руках генерала Алексеева, который возглавляет военный заговор. Лишь я один имею возможность информировать царственного брата, минуя охрану из заговорщиков, дабы сохранить в августейших руках все рычаги управления Империей.

Горшков вопросительно посмотрел на генерала. Тот кивнул:

— Да, Георгий Георгиевич, Его Императорскому Высочеству нужно срочно попасть в Ставку для встречи с Государем. Дело категорически не терпит отлагательств. Я со своей стороны даю добро на полет. Кто может обеспечить доставку в Могилев на "Илье Муромце"?

Полковник озадаченно хмыкнул.

— Спасти Государя Императора, конечно, обязанность всякого верного присяге офицера, но... Что ж, если уж цель спасти Государя, и командир летной школы дает добро на этот полет, то я готов нарушить Высочайшее повеление. Здесь нет пилота более опытного, чем я и я не хочу перекладывать ответственность за свое решение на кого-либо. Но, тут другой вопрос — до Могилева шесть сотен верст. Придется садиться в Пскове на дозаправку и осмотр машины.