Глава 8. Бунт

— Ермак, оглоблю тебе в ...., — Головачев, застыв заиндевевшей фигурой надо мной, поперхнулся и продолжил. — Много видел хороших стрелков, но то, что творил сегодня ты...

Сотник снял с усов иней и лёд, откашлялся и продолжил:

— Теперь верю, что можешь, стреляя, буквы рисовать на мишенях. Спасибо, тебе. Если бы не ты, могли бы и потерпеть поражение.

— Ваше благородие, отбились и, слава Богу, — ответил я, вставая и попытавшись принять стойку смирно.

Сотник, ничего не говоря, сграбастал меня в объятия.

— На награду обязательно представлю, — прошептал мне на ухо Головачев.— Молодец! Спасибо тебе!

Пошли доклады от портупей-юнкеров. Отделались можно сказать легко с учётом трехкратного превосходства каторжан-бунтовщиков и хренового действия 'наковальни'. Двое убитых и пять человек раненых юнкеров. Мой 'казак' Васильев, благодарю тебя Господи, остался жив. В ранце у меня было три комплекта перевязочных материалов. Использовал их для тех, кто, по моему мнению, мог выжить.

Не дай вам Бог, делать такой выбор. Перебинтовать того, кто, возможно, выживет и не сделать этого с тем, кого 'списал' из живых. Впервые, за всю свою жизнь в этом мире попросил закурить. Затянулся папироской и ничего не почувствовал. Грамм бы двести неразбавленного спирта! Чувствую, и это не поможет. Всего полгода прожил с ребятами, а как тяжело их терять!

После оказания помощи, цепью двинулись к тракту, проверяя по пути убитых или раненых бунтовщиков. Заметив, как старший портупей-юнкер Забелин склонился над одним из лежащих каторжан и достал кинжал, выстрелил по телу бунтовщика на вскидку. На мой выстрел сбежались юнкера, которые были рядом, и подбежал, продираясь через сугробы, сотник Головачев.

— Что случилось? — спросил взводный.

— Ваше благородие, лучше будет, если все каторжане погибнуть от пуль. Не к чему резаные раны. Найдётся много защитников нашим борцам за свободу. Чтоб их черти жарили...

Головачев задумался, а потом выдал конкретный приказ:

— Живой, не живой, проверять стреляя!

Когда добрались до тракта, прозвучало еще пара-тройка выстрелов контроля. На дороге встретились с солдатами и юнкерами, которые были в 'наковальне'. Если юнкера имели бледный вид, то солдаты конвоя выглядели героями Советского Союза. Как же участвовали в уничтожении противника.

Я подошел к саням, с которых сбил пшека, который кричал о Польше от моря до моря. Рядом остановился унтер, старший над отделением конвойных и, глядя на труп лет двадцати-тридцати мужчины, во лбу которого было отверстие от моей пули, а затылка не было, произнёс:

— Дурачок! Ему оставалось два месяца до окончания ссылки! А теперь Юзеф Пилсудский — покойник! Зачем ему это надо было?

— Кто? — ошарашено произнёс я.

— Юзеф Пилсудский, он же Виктор, Мечислав и Зюк. Какие-то ещё есть клички. Хороший парень, но свёрнутый на Польше от моря до моря. За что и сидел.

'Неужели это будущий маршал Пилсудский — глава возрождённого Польского государства в тысяча девятьсот восемнадцатом году, основатель польской армии, победителя Тухачевского, — мысли в моей голове метались со скоростью пули. — Это что, я завалил автора конференции 'Междуморья', которая должна была простираться от Чёрного до Балтийского моря, благодаря чему должно было избежать в Центральной Европе доминирования Германии или России. Охренеть... Кажется, история началась усиленно меняться. Я, что убрал будущего правителя Польши?!'