Пал Вавилон

— Скажешь тоже!

— А ты присядь, князь, на скамейку, тогда и скажу тебе слово заветное. Такое тебе сейчас расскажу, что, может, и ножки твои подкосятся. Садись-ка, от греха подальше.

Купец вынул из-за пазухи отделанную золотой чеканкой стеклянную сулею и плеснул чего-то чёрного в чашку-накрышку.

— Вот выпей, чтобы жар душевный остудить и с холодной головой слова мои воспринять.

— Не омморочное ли зелье чародейное? — недоверчиво глянул на купца воевода.

— Нет, целебные травы, на аквавите настоянные. Душевного спокойствия и рассудительности прибавляет.

— Сам выпей для началу.

— Вот смотри — пью без опаски. Теперь ты пей... Выпил?... Тогда слушай... После Большого ледника, какой был ещё до великого потопа, на земле тоже осталась токо горстка белых людей — всё те же шерстистые людоеды в Немцах и прарусские мохначи на Руси. Рано или поздно все людоеды сами себя пожрали, а прарусские остались и на их земли расселились. Почему?

— Потому что друг друга не жрали.

— Дело молвишь, князь. У прарусских дружеская помочь и взаимовыручка были, а людоеды были каждый сам за себя и всяк друг дружку тайно скрадывал, чтобы убить и сожрать. И почему допотопные прарусские во все стороны по всем концам земли своей двинулись?

— Любопытно им было, видать, на мир посмотреть.

— Правильно молвишь. Вот вы в болотах хоронитесь, а то — грех большой. Человеку присуще первенствовать, а не уничижаться, так в природе его заложено, ведь он — венец творения божьего. В болоте сидючи только дурачок счастлив, потому как он человек божий и вне мира сего. Вообще вне всего на свете. А человеку в здравом уме богом дана тяга к исследованию мира. Всяка жива тварь вокруг себя всё обрыщет, всё высмотрит и обнюхает, потому как ей любопытно, а человеку и подавно. Любопытство вложено в нас творцом для исследования среды обитания с целью поиска возможности для защиты и нападения.

— Нападения — на кого?

— На хищника, к примеру. На того же шерстистого людоеда.

— На человека нападать нам не дозволено — только прятаться от врагов нам велено. Бог людям жизнь дарует, бог и забирает. Не велено русским возвышаться над иными.

— Это так ваши чернецы веру древлеправославную переврали. В святоотеческие времена праведные нападали на грешных и хищных, чтобы обезопасить чад своих. Народ устроен, как един человек. Борьба за место под солнцем — самое первое правило для князя, который народ свой собрать хочет, чтобы сберечь и преумножить. У вас солнце — редкий гость. Так почему бы вам не вырваться туда, где оно не только светит, а ещё и греет? Места под солнцем на Югах вдоволь.

— Грех на чужое зариться, а на землю тем паче. Земля-то мать-кормилица, она тоже людям от бога дана.

— Только не ваша. У вас она — злая мачеха. Твои люди без еды и солнца слабеют телом и духом из поколения в поколение. Соседи вас рано или поздно сожрут, как шерстистых людоедов.

— Наши лесные мохнатики только жёнок воруют.

— Жёнок уведут, а мужиков сожрут, так уж от веку водится, если у народа русского коленки от слабости подогнутся.

— А что делать?

— На бога уповать. Видел, как ребятишки доску через бревно перекидывают и на той доске качаются туда-сюда?

— Знамо дело.

— Так в душе у каждого народа такая доска перекидная. На одном конце добротность человека — здоровье и силушка, здравый ум и самообладание. На другом — находчивость, изменчивость душевной стати, редкая одарённость и врождённая умелая сноровка у тех, кого перст божий коснулся.

— Ну и что с того, купец?

— А то, князь, когда добротность всего народа падает, то изощрённость ума отдельных самородков да умельцев возрастает, вот на таких качелях бог народ подбрасывает! Потому-то у вас столько одарёнцев умелых, что сам бог народ русский удержать от вырождения хочет, дабы мы совсем не запропали. Вот скажи, откуда у тебя мастера на все руки и изощрённые умельцы берутся?

— Кто же его ведает! Сами собой зарождаются, как золото самородное в земле. А мы эти крупицы золотые повсюду отыскиваем и их собираем до кучи. От тяжёлых работ освобождаем, кормим, поим, одеваем, лишь бы творили, строили да сооружали.

— Верно мыслишь, князь. Когда люд теряет добротность, пропадает и единение — народ превращается в кашу-размазню. Это месиво само по себе никчёмно, но в нём зарождаются бесценные крупицы, которые притягивают к себе более достойных. Ты алмазные гроздья видел?

— Горные умельцы у меня знатные. Видел гнезда всяких самоцветов.

— Из чего алмазы родются?

— Наверное, из особого естества незримого и света.

— Нет, из обычного порошкового угля.

— Статься такого не может!

— Может, княже, может. Вот как твердющий алмаз из мягкого угля под страшным давлением под землёй образуется, так и народ под страшным давлением врагов рождает одинцов-одарёнцев, вокруг которых незамысловатый люд сплачивается воедино для очередного возрождения. Так в древних книгах писано.

— Инородцы небось книги те писали.

— Ты, княже, не был в чужих странах. Инородцы все сплошь неграмотные, кроме ведунов ихних, каких как пальцы на одной руке перечесть можно. Там грамоту от народа держат под спудом.

— Древлеправославные русские — грамотные поголовно.

— Грамоте умеют, а книг не читают.

— Вот те раз! Детки читают псалтырь и букварь, когда их дьячки обучают грамоте.

— Один рукописный букварь — на всю учильню? А в древности наши предки не только читали книги, но и писали их.

— Списывали с прописей?

— Нет, свои мысли в книгах излагали.

— Это про что ж?

— Про войну, про любовь, про военные приключения, про красоты земные.

— Ересь! Настоящие писатели списывают верооткровенные книги с прописей и описывают деяния святых отцов церкви, а самовольно пишут только летописи и то под приглядом игумена в монастыре.

— Эх, князь, а вот и неправда твоя! Не писатели то, а списатели. В стародавние времена большая часть книжек была о мирском, а не о святоотеческом. Даже бабы с девками мирские книги о любовных любезностях читали.

— Срамотища! Кто ж такое писал?

— В сильном народе две ипостаси книжников — писатели и читатели. Читатели читают, потому что это для них забавно и познавательно, а писатели пишут, потому что их душевное откровение наружу рвётся.

— А не от лукавого сие? Мирской славы им хочется.

— Да, тайно мечтают память народную заслужить да ещё и награду за труд при жизни получить от князя или общества.

— Это грешно... Кто думает возвыситься, тот унижен будет!

— Грешно возвыситься над людьми неправедным богатством и незаконной властью, а не трудом и умом своим. Ежели один человек захочет самоутвердиться, потом и целый народ возвыситься возжаждет. Не всё русским согбенным и приниженным ходить да в топи таёжной от врагов таиться. Умная мирская книжка может подарить мечту и указать путь к солнцу из тьмы болотной. И книжек этих у народа должно быть много.

— Немыслимая трудность! Бумажной харатьи не научились делать, печатных буквиц отливать не умеем.

— Люди твои, князь, научились по воздуху летать, за двести пятьдесят вёрст слова передавать и стрелять до самого небокрая, а до книгопечатного станка и бумаги не додумались. Значит, не о том думали.

— Где я писателей сыщу? Из-за моря украдом вывезу?

— Сами народятся, ты только народу волю и бумагу дай. Сначала читателей и писателей будет малая горстка. Писать и читать будут только те, кого перст божий коснулся. Потом печатное слово сделается общедоступным и сплотит читающее общество в единый высокоодарённый народ. Вот так со временем и образуются грозди алмазов-знаний для установления твердыни русского духа... Что, ещё моей настоечки? — усмехнулся купец, когда вспотевший от тяжёлых дум воевода протянул ему пустую чашку.

— КрУгом голова идёт от твоего зелья, чародей заморский! А от слов твоих ещё больше в ней туману, в котором всякие помыслы нехорошие роятся.

— Хлебни-ка всё-таки ещё. Рассудительности прибавит.

* * *

— Теперь слушай дальше. Мало какой народ доживает до состояния размазни. Обычно соседние народы ещё до того превращают таких выродков в рабов или вообще съедают их. Мы, древлеправославные, людьми остаться всё-таки сумели, когда другие одичали и шерстью обросли. Нас пока что сожрать боятся. Соседи, поминая в своих преданиях и хрониках о способности русских возрождаться, решили нас пока не трогать, а довести до вырождения, а потом уже потрошить. Но колокол уже пробил набат. Время пришло сплачиваться, возрождаться и расселяться, пока земля ещё пустынна после ледникового нашествия.

— Ой, ли? Надежда у нас малая, да и чернецы не велят нам болота покидать. Говорят, сгинем аки обре на чужой стороне.

— А ты меньше верь им! Думаешь, кого перемёрло больше всего в лютых холодах при последнем Леднике?

— Нас, русских.

— А вот и нет, князь. Вымирали поголовно целыми народами южане, кого баловала матушка-природа мягкой зимой, солнечным летом и урожайными дождями. А вы на чёрном хлебе пополам с корой перебились да и по сей день живы.

— Да вот только к весне детишки мрут у наскаждый год.

— Не все перемёрли, остались ведь самые живучие! Потому как цепляетесь за жизнь, со смертью боретесь. Размазня людская вообще к жизни не приспособлена, а тут вам чернецы бубнят: "Ещё одна напАсть свалилась? Делать ничего не будем, только помолимся богу, авось, он нас сохранит. Не сохранит? Тогда, по грехам нашим участь. Заслужили кару небесную. Ложись да помирай".

— Чернецы, высокородные бояре да толстосумы у русских кандалами на руках и ногах повисли, купец. Умственный и умелый люд гнетут, отважных воинов и храбрых охотников за последних бездельников и бродяг среди всех прочих держат. Оружие у них отбирают. Русский — значит безоружный, а малые народцы вооружены поголовно.

— Всё потому, что у вас нет князя, а правит вече под шепоток чернецов и толстосумов. Ленивым властителям нужны люди-размазни, а не грамотеи и делознатцы. Силы народные на исходе — народишко вымирает. Чернецы вас загоняют в темноту и пустоту.

— Темнота и пустота царят в преисподней, — перекрестился воевода и сплюнул через левое плечо.

— А народу-размазне на преисподнюю тоже плевать — для них ад уже на земле уготован. Таких пеклом не испугаешь. Внутри мякинного человека — темнота и пустота, а снаружи только нос для обоняния воздУхов обольстительных, язык для услаждения лакомством, глаза для обольщения видом греховным, уши для похабных частушек да срам для блуда.

— И то правда, купец.

— Вы впитываете в себя всё гадкое и грязное, как та жемчужница в реке, только жемчуг в вас не зарождаетесь, а лишь грязь и гадость. Неприятное и трудное для переваривания вы отвергаете. Вам подавай только простое и незамысловатое. Сложное вас тяготит и пугает.

— Верно говоришь, купец. Им бы все новое по изобретательству сломать, да я не даю. И речные корабли с водомётными движителями сохранил, и махолёт, и воздухоплавательный неболёт для перевозки грузов.

— Всё потому, что нет у вас вождя-воителя. В природе у зверей и скотов всегда вожак есть, а не пустословное вече... Что с тобой, княже?

Воевода сомлел и чуть не упал со скамейки.

— Зелье твоё дюже хмельное, купец. А слова твои кружат голову пуще хмеля. Поехали наверх свежего воздуха глотнуть. Да и по часам уже пора на торжище. Народ-то, поди, встал после дневного сна.

— Так вы и счёт времени знаете?

— Суточный часоход? Да у нас его каждый малец ведает. Бляху с цепочкой на шее носит, а по бляхе той искорки бегут, время отмеряют.

Воевода вытащил из-за пазухи белый круг на цепочке. Он был разбит ровными отметинами, по которым скакали искорки, отмеряя секунды, минуты и часы. Отметины обознались буквенными титлами, каждое из которых означало своё число.

— Пошли, купец. Заводи своё торжище.

4

Торжище устроили на посадском выгоне, где сейчас пасли скот, потому что травостои на лесных полянах и по закраинам болот уже вымахали по пояс рослому здоровяку. Рогатый скот хоть отдохнёт от сухого мха хотя бы на пару месяцев на сочной травице, а то в жнивне месяце уже новый снег выпадет.

Торжище для посадских людей всегда было действо торжественное, обзорное для всех и каждого. Охочий до зрелищ посадский чёрный люд толпился полукругом у высокого кресла воеводы-нарядчика. Знатному люду позади воеводы поставили скамьи, покрытые шкурами для мягкости. Монастырских в толпе не было, если не считать соглядатаев из недавних послушников, коим велено было внимать и запоминать каждое слово, чтобы точь-в-точь передать игумену.

— С какой нуждой пожаловал в наши края, честной купец? — громко вопросил нарядчик Тимофей, чтобы его слышали и в крайних рядах.

— Звездочёты сказывают, когда хвостатая звезда небо застила и изменила лик земной, то планиду нашу заковал ледяной панцирь на тысячи лет. Отступая, ледник развёл на высоких Северах диковинных зверей. Они остались только у вас после всемирного потепления.

— Мы их не убиваем и ими не торгуем.

— Зверобогам молитесь, как хиндусы?

— Боже упаси! Мы народ древлеправославный. Не почитаем зверей за божественных тварей, но оружие на них не поднимаем, мы не тунгусы дикие. Приручать — приручаем, доить — доим, да ещё и стрижём. Только домашнюю скотину забиваем на мясо и шкуры, а вольную — грех! Нам вера дозволяет только охоту по перу и рыболовлю.

— И волков не трогаете?

— Волки, волколаки, кошкодавы, медведи и хищные вепри — не божье творение, а бесовское отродье. Бесохищников бить дозволено. У нас росомакиты такие вымахивают, что могут дитятю пополам перекусить. Как таких не бить, купец?

— Всё равно хочу любой ценой добыть у вас парочку мохнатых елефантов на Грумант-остров на развод, твоя воинская доблесть, — отдал купец земной поклон на потеху зевакам.

— Ежели тебе тяжёлые камни для постройки стаскивать, то заведи шерстистых единорогов или упряжку буйтуров. Да и зубры сгодятся, если четвернёй запрячь.

— Буйтурам и зубрам нужно много зерна и сена, а на Груманте травы нету. Единорог единым мохом жив бывает, да нравом крут, а умишком обделён. Шерсистый елефант — работник головастый и покладистый. Мне на мои корабли морского зверя и ворвань грузить надо, а разумному елефанту только покажи, дальше он сам всё за тебя сделает.

— А какой зверь у вас в море водится?

— Всякий-разный, а самый ценный — стеллерОва. И мясо нежное даёт, и шкуру в вершок толщиной. На неё покупцов много. У меня два стада самых высокопородных этих самых стеллерОв и обширные поля морской травы, где они круглый год в воде пасутся.

— Елефантов мохнатых мы тебе парочку подберём, купец, ежели общество согласится. Матка уже в запуске, причём от другого слона. Можешь их на завод держать, не выродится племя. Только мохнатому гиганту кустовье и коренья нужны. А что у вас там на Груманте растёт?

— Карликовые деревца, мох на земле и лишайники на камнях. К зиме веток осины, веников из ракитника и репы я им из Архангел-городка всегда заготовлю. Моха у нас избыточно, если что. Не сдохнут от бескормицы.