Алый линкор

И потом: уйдет эскадра на ту сторону глобуса — кто в избушке останется, от Японии с Китаем отмахиваться, корейские “Боинги” сбивать, случись чего?

Есть над чем адмиралу задуматься. Вроде бы и капитанов у него под рукою немало — а начни выбирать чтобы храбрый да самостоятельный, так не сходу и припомнишь. Умные давно в Москву слиняли, храбрым еще в лейтенантах инициативу отбили... Адмирал ворчит, перекидывает желтые листы личных дел, припоминает визиты на корабли, лица их командиров.

А ведь нашлись же у этих... Троцкистов-уклонистов... Чтобы так вот, одним-единственным вымпелом, да в чужие воды. Тут еще трижды задумаешься, кто троцкист-анархист — а кто коммунист настоящий.

* * *

Настоящий шок я испытал, когда все получилось.

Надо очень много и очень долго сражаться с несовместимостью привычной земной электроники, чтобы осознать всю невероятность подобной удачи. Настроенная система связей заработала с первого раза. Ну ладно, с третьего! Для отладки это ерунда, считай, что ее и не требовалось; программисты поймут... — итак, с третьего раза полный цикл тестов успешно завершился.

И теперь я мог получать информацию. Увы, не всю и не всякую, а лишь ту, о существовании которой мог хотя бы догадываться. Так мало и этого: информация приходила, увы, совершенно без временных маркеров. То есть, на относительно безобидный запрос о населении и состоянии Фолклендских островов мог выпасть набор данных, как Иван зе Тэррибль убивает своего сына, Джона Фицжеральда Лжедмитрия Пятого. Начинаешь разбираться: Грозный-то здесь откуда? А он, оказывается, во время оно посватался было к Ее Величеству Елизавете Английской, вот она и ассоциативная связь для поисковика. Сиди, гадай — это из основной ветки развития, или из теневых вероятностей, не случившихся по причине раздавленной танками на площади Тянь-Ань-Мэнь бабочки Бредбери?

Когда нет стрелы времени, то событийная связь в обе стороны работает. И причиной проигрыша сражения могут сделаться неправильные похороны генерала — по нормальному счету, через пятьдесят лет после той неудачной битвы.

Ну и как вам квантовая механика? Правда же, все легко и ясно?

И не говорите, и не спрашивайте — сам в шоке.

Принцип неопределенности Гейзенберга очень прост. Или мы точно знаем координату в пространстве — или во времени.

То есть, захотелось попасть в сорок первый год — ахалай-махалай, красный кнопка нажимай... На дворе двадцатое июня, а ты, например, таиландский король. Звони товарищу Сталину, предупреждай про Хрущева, командирскую башенку и промежуточный патрон. Товарищ Сталин, помнится, письму от Черчиля не поверил — а тут король Таиланда!

Не нравится? Захотелось попасть в самого товарища Сталина — ахалай-махалай, зеленый кнопка нажимай... И вот оно, “холодное лето пятьдесят третьего”. То есть, еще не лето, еще январь только. Но война уже случилась. Потери уже понесены. Жизни товарищу Сталину уже отмерено и отсыпано до четвертого марта: месяца два. Самое время для коренных преобразований, которые и сытую-то страну могут легко в гроб загнать, спроси вон Мишку Меченого. А страна за окнами совсем не сытая. Одноэтажная Москва, где Глеб Жеглов и Володя Шарапов ловят знаменитую банду “Черная кошка”; где мотоцикл признак зажиточности, а машина и вовсе небожителя: бензин-то по карточкам! И самые эти небожители, только чуть подальше по коридору — Хрущев, Жуков и Маленков — уже прикидывают, кого после смерти Хозяина толпе на растерзание отдать, а кто и пригодится еще.

Что же остается? Смириться с неточностью попадания. Примерно в район тридцать девятого, плюс-минус год. Примерно в СССР. Ахалай-махалай, синий кнопка нажимай — и ты пятилетний мальчишка из деревни Клушино Смоленской области, Юра Гагарин. Советская страна самая справедливая, советские самолеты самые скоростные, советским танкам вообще ничто противостоять не может, граница на замке, товарищ Сталин велик и светел, а дон Рэбия мудр и всегда начеку.

Чем же ты, падла, на этот раз недоволен?

Так что, как ни выкручивайся, а эталон времени вводить придется. Придется исказить красивую и стройную, самозамкнутую, симметричную систему квантовых состояний, ввести в нее внешний механизм отщелкивания секунд. Как пьезокварцевый резонатор снаружи процессора.

И проложить из прошлого в будущее стрелу времени — проклятую еще Ефремовым Стрелу Аримана. Теоретически, половина вещества во Вселенной должна двигаться по времени назад. На практике же этим никто не занимался.

И что-то это меня нисколько не расстраивает, если честно.

Представляю, как матерился Эру Илуватар, пристегивая к описанию таких замечательных, таких бессмертных эльфов однобайтовое поле “срок жизни”, чтобы получились люди.

Уф. Котелок опух. Пойти, что ли, поплавать, окунуться, башнями покрутить... Убить кого-нибудь нахрен, ради восстановления душевного равновесия.

Тем более, что подводные роботы наблюдают аргентинское десантное соединение. Семьдесят четыре вымпела. Конкистадоры сраные. Колумбу всего-то трех скорлупок хватило!

* * *

Хватило на всех, а что понемногу, так не напиваться же перед боем. Капитан Джакино разрешил своим отвальную: ходу еще оставалось как бы не трое суток, лучше сразу покончить с береговыми подарками, допить и забыть. Атлантика вещь такая... От сырого мощного ветра больше в хмель бросит, чем от целого галлона чистого.

Сказано — сделано. Вестовой за маленький пузырек настоящего шотландского виски притащил в отведенное спецназу помещение мяса, хлеба и сыра и обещал постучать в переборку, случись вдруг какое начальство. Капитан раскатал карту с нанесенным решением. Принялись рассматривать стрелки, передавая по кругу каждый свою флягу.

— У тебя чего? Для феррета не сладко.

— Убери свой сироп от кашля. Ты бы еще чичу предложил. Ну-ка, пробуй?

— О! Ола! Что, канья?

— Канья.

— А! На сахарном тростнике, с медом?

— Не, с карамелью. Шурин притащил с фабрики. А готовили мы уже на гасьенде у брата. Девкам замешали с мелиссой, а нам вот.

— Сладкоежки. Лучше йерби глотните.

— Да что твой профессорский мате с джином! Не забирает, одно название понтовое. Вот, пробуйте апельсиновку. Просто и надежно.

— Ты бы еще лимончеллы предложил, итальяно.

— А знаешь, омбре, под сыр как раз.

— Подвиньте клешни, сеньор Кортес. Приберите стопки с карты, сеньор Писарро. Сеньор капитан, высадка запланирована к рассвету?

— Около четырех.

— Тогда вот здесь... — палец толстоват, и Хосе показывает спичкой, — в распадке, появится освещение, солнце уже будет вот отсюда. И нас могут увидеть. И накрыть вот с этих высот хоть пулеметами, хоть минометами, хоть просто камнями забросать.

Капитан думает. Молчит. Увидят их наверняка: радиоперехват не первый раз ловит хриплую скоролайку англичан. Высадку, наверняка, давно предсказали и ждут... А жаль, что acorazado rojo не согласился поднять сине-белый аргентинский флаг. Капитан видел пушки вблизи: восемнадцать дюймов, не меньше. Можно десант не высаживать, можно флот в море не выводить. Один залп, ультиматум — и дело сделано.

Увы. Мечтать можно о чем угодно. В реальности придется высаживать войска, и обеспечивать высадку именно вот этим парням, что сейчас ругаются: лучше настойка на апельсиновых корках или все же на лимонных?

— Хосе, а что предложишь?

— Высадиться по темноте и занять высоты самим.

— Но тогда на основную задачу останется меньше людей... Вообще, о чем штаб думал раньше?

— Тебе честно или вежливо?

— Высадку готовят черт знает сколько времени, а нормальную карту нам выдали только на борту!

— Секретность.

— Ну да, рассказывай...

Капитан Педро Джакино молчит. Потом неторопливо берет фляжку, основательно прикладывается. Закусывает. Все так же молча постукивает спичкой по карте в двух милях севернее задуманного места высадки:

— Вот здесь надо вылезать.

Спецназовцы склоняются над бумагой. Машинально глотают из фляжек. Уже без подначек меняются ими. Закусывают. Капралы уже вынули маленькие циркули, меряют их шажками пути подхода и отхода. Чьи-то руки пристраивают линейку.

— Шестьсот фунтов. Не дотащим.

— Склон крутой. Бить крючья в темноте...

— Лучше в темноте, чем под пулями.

— Как хотите, сеньоры — а в этот распадок соваться никакого желания. Пусть штабные сами лезут. Сеньор капитан?

Сеньор капитан шевелит губами. Потом, закончив подсчеты, одним длинным глотком приканчивает флягу и налегает на мясо.

— Угощайтесь. Пока так, а еще раз обсудим завтра, на свежую голову.

Затем сворачивает секретную карту и убирает в плоский металлический ящик, под замочек.

— Сеньор капитан, окажите честь. Лучший феррет в Междуречье.

— А теперь моего, сеньор капитан.

— А теперь...

Капитан угощается, кивает, благодарит, закусывает. Вестовой постучит, если что. Сейчас еще можно пить и спать мертвым сном. Завтра уже нельзя. Завтра основная масса конвоя — больше полусотни торговцев, кое-как выстроенных в “коробочку”, с четырьмя корветами по углам, точно как в кино про высадку в Нормандии — продолжит медленный путь к зюйду, в бахрому заливов Огненной Земли. Ходит слух, что советы через Кубу передали Аргентине спутниковые снимки. Но гринго точно так же могут помочь англичанам. Так пусть все видят на снимках массу судов, движущихся куда-то к Антарктиде. Пусть чилийцы трясутся за свой Пунта-Аренас.

Тем временем военная часть конвоя с десантом повернет в открытый океан, строго на ост. Здесь до Мальвинских островов двести миль, всего-то двадцать часов десятиузловым ходом. Военная часть невелика: транспорт с морской пехотой “Сантиссима Тринидад”, танкодесантный транспорт “Кабо Сан-Антонио”, транспорт “Илья-де-лос-Эстадос”, ледокол “Альмиранте Ирисар”, четыре подводных лодки. На ближней дистанции прикрывают все это четыре корвета, а на дальней авианосец “Вейнтисинко де Майо”, заложенный теми же гринго, но не успевший на войну с Японией, сорок пятого года постройки. Ветерана сопровождают эсминцы «Комодоро Пи», «Иполито Бушар», «Пьедра Буэна», «Сегуи» и танкер «Пунта-Меданос».

Корабликов немного, рулевые не запутаются, дистанция небольшая. Ровно в полночь ордер пересечет шестьдесят четвертый меридиан. Тогда спецназ пересядет на подводную лодку “Санта-Фе”, прихватив свежайшую метеосводку. Вот погодой и определится окончательно место высадки. Тогда-то и побегут циркули по карте, тогда уже всерьез обсуждать можно. А пока всем стоит выспаться. Неизвестно, когда это получится в следующий раз.

Так что спецназовцы допивают и доедают быстро, тихо, как положено рыцарям плаща и кинжала. Условный стук в дверь: пришел вестовой, убирает шкурки, упаковки, хвостики.

Отбой. Рыжие лампочки дежурного освещения. Жесткие лавки. Запах металла, солярки, смазки, чуть-чуть еды и пряностей от ужина. Гигантские качели океанских пологих волн. За бортом Аргентинское море: сравнительно мелководная ступень Южно-Американского материка, всего два километра глубины против обычных для Атлантики четырех. А только на вид и на вкус разницы никакой. Над палубой стылая осенняя ночь. Под килями километры воды. Киты, акулы, планктон...

И семьдесят два боевых робота, семьдесят две боеголовки по полторы тонны “морской смеси”, стягивающие вокруг сорокового десантного соединения неровное кольцо.

* * *

Кольцо дымов поднялось вокруг конвоя точно в полночь. Темные столбы под затянутым облаками небом заметили не сразу. Но сразу за дымами прямо из океанских валов уперлись в низкие тучи столбы белого света, отовсюду и много. Затем пальцы нечеловечески-яркого света чуть ли не ощутимо уткнулись в рубки кораблей и судов, расплескались на остеклении брызгами, после чего вознеслись к низкому небу, оконтурив конвой колоннами титанического храма, на чем и успокоились. Покатился от борта к борту рев сирен и загудел металл под каблуками поднятых по тревоге матросов.

На облаках по курсу конвоя развернулся громадный мираж, явно рукотворный. Красно-белая шахматка — “униформ”, и сразу два коротких, резких свистка, и за ним тягучий рев длинного сигнала.

Разбуженный по тревоге спецназ спешно навьючивал высадочное имущество. Капитан Педро Джакино и верный Хосе поднялись на мостик “Сантиссима Тринидад”, затемненный по всем правилам светомаскировки. Выделялись только силуэт командира корабля, да рулевого у колонки, обсыпаные красноватыми бликами от огромной голограммы на тучах. Еще несколько лиц подсвечивались инфернально-зеленоватыми шкалами приборов; ни фигур, ни точного числа моряков гости не разглядели. Зато ясно услышали звуки: два коротких, длинный.

— “Вы идете к опасности”, — Хосе легко прочитал сигнал. — Сеньор капитан?

Капитан облизнул пересохшие губы.

Командир корабля посмотрел на спецназовца:

— Сеньор, как вы полагаете, это подводные лодки? Англичане? Но у них же просто нет столько!

— Сеньор капитан... — пробормотал Хосе, — если мы пытались нанять Алый Линкор, то англичане могли же нанять русских?

— Коммунистов? Тэтчер? Никак: она совсем недавно выслала больше полусотни русских дипломатов. Скандал, очередной кризис. Нонсенс!

— Но, сеньор, ведь и мы видели на бортах Алого Линкора серп и молот. Коммунист коммунисту рознь. Мои родичи воевали за Франко, они разбираются.

— Хм... Чилийцы? Они нас, мягко сказать, не любят.

— Но столько субмарин у них откуда?

Пока моряки обсуждали источник помехи, конвой понемногу сбавлял ход. Внезапность утеряна, противник приготовил засаду. Надо либо разворачивать соединение, либо...

Либо наплевать на иллюминацию и продолжать движение. В самом деле, вот придет армада обратно — что скажет грозному диктатору вице-адмирал дон Хосе Хуан Ломбардо? Мы увидели в море плавучие фонарики, красивый польский флаг на облаках, испугались и развернулись?

В земле аргентинской нашли приют многие беглые немцы. Одного из главных нацистов, Эйхмана, именно отсюда выкрал для суда “Моссад”. Но Гудериан в пампасы не ступал никогда — а вот он мог бы порассказать, что находится восточнее Польши, и чей флаг появляется после “шаховницы”. Только давно уже лежит “быстроходный Гейнц” на кладбище в Госларе и некому предупредить аргентинцев, куда можно с разбегу вляпаться, если гнать на восток и плюнуть на букву “U” Международного Свода Сигналов... История любит совпадения, а пуще того любит повторить фарсом что в первый раз прокатилось трагедией.

Картинка на облаках поменялась. Сигнал двуфлажный: теперь шахматка бело-синяя в мелкую клетку, и бело-синий же прямоугольник, вырезанный с торца.

— “Новембер”, “Альфа”, — пробормотал Хосе.

— Плавание закрыто, — командир корабля вздрогнул. — Что же у них там, впереди? Радист! Командующему операцией! Запрашивайте наши действия. На мателоты: мы снижаем ход к малому, пусть не спят на рулях.