— А вот и Жирослав! Легок на помине! — Воскликнул было Жилята, и тот час осекся. Одето в броню было едва ли два десятка, ехавших впереди, воинов. За ними потоком текли конники в белых, серых, черных, бурых и каких-то пестрых, полушубках и кожухах, простых, или ярко украшенных вышивкой. На головах у них были шапки.

— Это не наши! — Первым проявил сообразительность Мезеня. — А кто?

На этот вопрос ответил провожатый. Указывая пальцем на покачивавшийся над головами передних воинов хвостатый значок, он произнес.

— Это Пургаз. — И, переполняясь волнением, воскликнул. — Эрзя идут!

И был услышан ближайшими дружинниками. Те тут же встревожено заозирались. Увидели нового врага и весть об этом, повторенная ими на все лады вихрем понеслась над войском, волнуя людей и внося суматоху. Сразу много воинов стало поворачивать в сторону этой новой опасности, остальные пока оставались на месте и готовый к атаке строй войска распался. Тотчас над ним послышались возгласы.

— Мы в западне!

— Все пропадем тут!

Общий настрой войска, выразил вернувшийся с полдороги Ероха. Не стесняясь слышавших его воинов, и не выбирая выражений, он напустился на воеводу.

— Что... дождались!? И где твой... Жирослав? Попали меж молотом и наковальней! И что теперь скажешь ты стратиг ...?

— Что я скажу?! — Глухо, почти шепотом промолвил Мечеслав, Ероха заглянул в его посиневшие от гнева глаза, и поток брани сразу прервался. Он даже отодвинулся на шаг от воеводы, но тот уже подавил в себе ярость.

— Что я скажу? — Разжал кулак. — Да то, что и раньше. Мы будем их бить. Сперва собьем этих! — Кивок в сторону реки. — Потом повернем и ударим на тех. Мы сильнее в конной сшибке. Загоним их в лес и уйдем по реке. Про дочку Пургаса пока что забудем. — Мечеслав, обуздав гнев, говорил почти ровно и Ероха, почуяв, что гроза миновала, осмелился возразить.

— А может их не бить, а сразу по реке. Так мы уйдем и людей сохраним.

— На них броней нет и их кони быстрее. Начнем уходить, они нас догонят и все одно с ними биться придется. Так лучше сейчас. Пока кони свежи ну и они не все вышли из леса. Мы же не знаем, сколько их там.

Все замолчали, глядя на воинов Пургаса. Тех уже было не менее сотни, и Жилята еще раз вспомнил про Жирослава. Ероха отозвался глумливой насмешкой.

— Если шел за нами, то попался этим. Тогда его сейчас вороны доедают. — И заметив, как вдруг вздрогнул, побледнев провожатый, рассмеялся. — Что раб божий Александр? Уже пожалел, что с нами связался? Готов ты за Христа живот свой положить?

— Уймись ты уже! — Все же не сдержавшись, рявкнул воевода. — Ступай к своей дружине и исполни то, о чем мы сговорились!

Отослав старшину ростовцев, воевода обратился к Жиляте с просьбой занять место на правом крыле.

— У наших юнцов опыта мало. Ты проследишь, что бы они не зарвались. И пусть твой кмет вернет боевой рог Изяславу. Как его услышишь, дружину поворачивай. Да смотри не мешкай! Нам еще нужно успеть развернуться и разогнать коней для удара. Сделаешь так? С Богом!

Торопясь занять место указанное воеводой, Жилята оглянулся на своих подопечных.

— Что с твоей кобылой? — Спросил у Мезени, указывая на окровавленный круп его лошади. Тот оглянулся и некоторое время, молча, смотрел на падающие в снег крупные красные капли.

— Язык проглотил?! — Прикрикнул Жилята.

— Это когда ездили с мордвой поговорить. Они в нас стреляли. Вот Сороке шкуру срезнем рассекли.

— Почему ты об этом мне не сказал?!

-Я сам ее рану как мог, обиходил. Кровь унялась. — Лицо парня выражало полнейшее недоумение. — Вот — снова кровавит.

— Ты! — Жилята не подобрав подходящих слов, сплюнул на снег.

— Он может взять одну из вьючных. — Позволил себе вмешаться с советом провожатый. Жилята в сердцах от него отмахнулся.

— Какую там из вьючных?! Такую остолопину еще и не каждый конь увезет! Ладно! С крестом и горячей молитвой авось уж да как-нибудь...

— Ну-ка вы цыц! — Ворвавшись в толпу воинов, Жилята принялся восстанавливать порядок.

— Раскудахтались как куры! Вы кто? Воины Суздаля? А то похожи на баб перепуганных! А ну замолчали! — Гвалт встревоженных возгласов стих. Дружинники один за другим оборачивались к нему и скоро Жилята был в кольце парней замерших в ожидании. Крутанув коня, он казалось, успел заглянуть в глаза каждого из них.

— Чего оробели? Кого испугались?

Ближайшие воины хмуро молчали, но из задних рядов понеслись выкрики.

— Так ведь они нас как волков обложили!

— Ни за что пропадём!

— Всех передавят!

— Кто? — Жилята заорав, привстал на стременах, пронзая взглядом, войско на всю глубину и сразу вокруг воцарилось молчание.

— А ну живо в строй!

Уже стоя в первом ряду, он поглядывал на последние приготовления к битве. Дружинники, заняв свое место в строю, перекидывали со спины щит, продевали в его ремни одну руку, другой брались за древко копья. Ближайшим соседом справа оказался Мезеня. Прикрывшись, как все миндалевидным щитом он в правой руке держал, уже извлеченную из тула сулицу. За Мезеней стоял Мирята. Не привычный, как и многие его соплеменники к конному копейному бою, он вооружился саблей, очень добротной и к удивлению Жиляты даже посеребренной по рукояти. Коченя видно не было, так как он стоял прямо за спиной, и обернуться к нему уже не пришлось. Мечеслав, убедившись в готовности войска, сказал, что-то племяннику и выехал из строя на несколько шагов.

— Ну, началось. — Произнес, кто-то из воинов и пару раз резко вздохнув, горячо зашептал:

— Да воскреснет Бог, и расточатся враги Его, и да бегут от лица Его ненавидящие Его. Как исчезает дым, да исчезнут, как тает воск от огня, так да погибнут грешники от лица Божия, а праведники да возвеселятся...

Шепот творимых молитв шелестел над дружиной. Русичи торопливо крестясь, воздевали взгляды к небу, закрытому от них тяжелой серой тучей, а из нее на разделившее два войско пространство уже сыпались крупные снежные хлопья. Над полем хрипло завыла труба.

Жилята помотав головой, стряхнул охватившее оцепенение.

— Ну что, постоим за веру Христову? Не посрамим славы отцов!

Дружина пошла навстречу врагу. Сначала шагом. Потом все быстрее и быстрее. Опять взвыла труба, и кони понеслись вскачь.

Пешая рать эрзян ступила на берег, поднялась по его не высокому склону и встала. У многих воинов с собой были луки, и они взялись за них, как только позволило быстро уменьшавшееся расстояние. Большинство стрел летели мимо, застревали в щитах, отскакивали от шлемов, или скользили по броне. Но некоторые, все — же достигали цели, валили из седел всадников, рушили с размаху на землю лошадей. Тем, кому не повезло ехать за упавшими, приходилось, через них перескакивать, и иногда кто-нибудь не успевал...

Эрзяне были совсем уже близко. Их стрелки один за другим, стали торопливо убирать луки, иногда просто бросая их на землю, спеша сменить на щит и копье. Только один из них, войдя в раж, все рвал тетиву, пуская стрелы одну за другой. Рухнув, исчез сосед Жиляты слева. Сам же Жилята, мчавшийся на лучника, встретился с хищным взглядом его прицельно сощуренных глаз. Отметив руку, взявшую стрелу, понукнул коня, понял, что доскакать уже не успеет и увидел как этот лучник, валится навзничь к ногам своих сородичей. Лук его упал на землю, а рука, так и не успевшая вытянуть стрелу, хваталась за древко, пробившей грудь сулицы. И тут же рать эрзян, разноголосо завопила и, всколыхнувшись, двинулась вперед навстречу коннице, быстро сокращая между ними расстояние.

Совсем еще молодой парень, занял место лучника только, что сраженного сулицей Мезени. Перешагивая через упавшего, и не хотя на него наступить он, прыгнув на встречу Жиляте, споткнулся. С трудом устояв, выставил щит, против направленного в живот копья, и не успел даже удивиться, когда это копье оказалось прямо перед его глазами. Жилята обозначив удар в его живот, в последний момент слегка вздернув древко, послал острие выше края щита, целясь в ничем не прикрытое горло. Конь его сбил парня грудью, швырнув окровавленное тело на шедшего за ним худого мужичка в старом и прожженном местами кожухе. Он, метился ударить топором коня, замешкался от столкновения с трупом и был сражен ударом в ключицу. Точно так же заколов его соседа справа, Жилята повернулся к соседу слева. Тот проворно присел и копье, пройдя над его головой, было перехвачено следующим воином. Дюжий парень схватился за древко обеими руками и что было сил, потянул на себя. Жилята не стал с ним бороться. Выпустив древко, взялся за меч. Увернувшийся от удара воин разогнулся и сам ударил копьем. Жилята отклонил его древко локтем и принялся рубить мечом эрзянина, который сноровисто прикрывался щитом и даже еще один раз сам ударил, прежде чем был зарублен Мирятой. Следующий воин, оказавшийся перед Жилятой, просто метнул в него топор, а затем вдруг развернулся и так же как все остальные эрзяне бросился бежать. Жилята понукнув коня, погнался за бегущим. Тот, сделав несколько шагов, врезался в преграду из замешкавшихся на спуске воинов. Побуждая бежать их быстрее, он ударил одного из них по спине и, не добившись успеха, видимо понял, что ему не уйти. Выхватив длинный боевой нож он, заорав, обернулся к погоне. Жилята подскакав, с маху рубанул его между плечом и шеей и, опрокинув конем тело, вдруг увидел, что перед ним пусто.

Пешее ополчение эрзян не устояло в схватке с бронированной конницей. Потеряв многих воинов в первых рядах оно, скатившись с берега, отступило на речной лед, сохранив порядок в середине и на левом крыле рати. Правое крыло, охваченное с фланга, не выдержав удара, сразу же рассыпалось и, отдавшись панике, стало разбегаться. Разбив его, дружины ростовцев и ярославльцев, расчистив себе путь, рванулись навстречу дружине Виряса. Мечеслав смотрел на них, остановив своего коня у самого спуска к реке. Воинов в стремительно сближавшихся отрядах было примерно поровну. Воевода не сомневался в победе своих, но не в силах сдержаться, азартно кричал им, подбадривая, будто те могли его слышать. И возликовал когда старшина ростовцев, сразил переднего врага и, сломав копье, выхватил булаву и принялся ей колотить инязора.

— Бей его Ероха! Бей!

Виряс сумел заслониться щитом, рубанул мечом, получил булавой по шлему и тут же поединщики пропали из виду скрытые сошедшимися в конной битве воинами. Только после этого, Мечеслав смог оторваться от зрелища схватки. Словно опомнившись, он стал оборачиваться, силясь разглядеть, что происходит за спиной. Даже пришлось привстать в стременах, но увидел. За легкой пеленой сыпавшего снега, от дальнего края поля в их сторону, начали движение конники Пургаса. И было их, на глаз, гораздо больше русичей.

— Пора поворачивать! — Обернулся воевода к племяннику. Тот, будто не услышав, во все глаза смотрел на конную рубку.

— Труби скорее! — Толкнул в плечо и Изяслав на это отозвался со странным удивлением.

— Что это они замыслили, дядька Мечеслав?

Воевода посмотрел в сторону схватки. Та уже закончилась победой Ерохи. Что стало с Вирясом, было не понять. Последние же его воины мчались во всю прыть, стремясь убежать под защиту пехоты. Ростовцы и ярославльцы, не уделяя более беглецам внимания, продолжили скакать по реке. Ехавший впереди всех Ероха часто оглядывался видимо для того, что бы криками поторопить своих воинов. Их у него осталось не больше половины, но он продолжал звать их за собой, уводя далеко за спину врага. Мечеслав изумленно смотрел на ростовца, пытаясь понять, на что же он надеется с дюжиной дружинников. Потом его вдруг осенило.

— Ероха сука! Куда!? Назад! Падаль!

Будто услышав, один из воинов остановился, крикнул, что-то старшине ростовцев и повернул обратно. Остальные, во главе с Ерохой продолжали гнать коней, уносясь подальше от боя.

— Бросили нас твари! — Воскликнул, кто то и его сразу многие поддержали бранью. Мечеслав, выкрикнув проклятье, смачно плюнул в след сбежавшим. Обернулся к племяннику. Зарычал на него, так будто тот был виновен в бегстве ростовцев.

— Труби уже телятя! Стоишь, глазами хлопаешь...

Изяслав торопливо схватился за рог. Заныл сигнал общего сбора. В это время эрзянские пешцы, остановившиеся на льду реки, окончательно пришли в себя и вновь пошли на русичей. Те из них у кого еще оставались луки, сейчас про них вспомнили. Одна из стрел едва не попав в Мечеслава, сочно звякнула по чьей-то кольчуге за его спиной. Гнусавый вой рога сразу затих.

Жилята услышав долгожданный сигнал, с облегчением выдохнул.

— Ну, слава Богу! И чего столько ждали? — И обернувшись, заорал воинам.

— А ну раздались! Скорее поворачивай!

Дружинники прянули в стороны, высвобождая место для разворота коней. Теперь последний ряд становился первым. Жилята перешел в него. Лежавшее перед ним поле в нескольких местах бугрилось уже чуть-чуть припорошенными телами дружинников. Сколько? Считать их сейчас не хотелось, но в двух местах он заметил движение. Увидел его так же и Кочень.

— Кто там? — Спросил он, борясь с дрожью голоса. — Кто то из наших от раны страдает, или он так об землю зашибся...

— Или это конь его околевает! — Нарочито грубо перебил Жилята. Ему очень хотелось вместо потерянного копья, подобрать копье одного из павших дружинников. Но до ближайшего из них было довольно далеко, а Жилята боялся оставить юнцов без присмотра надолго. Поэтому он сердился на себя за нерешительность, на воинов за их неопытность, но больше всего на Коченя за излишнюю болтливость. Не в силах более сдерживаться, он рявкнул, что бы тот заткнулся и немного успокоившись, думая о копье, столь необходимом для предстоящей конной сшибки, добавил. — Подъедем, увидим!

Дружина Пургаса обогнула твердь, встав между ней и войском Мечеслава. Развернувшись, между рекой и лесом, перегородила поле, и Жилята оценил ее силу более чем в две сотни конных. Мелькнула мысль — а сколько у нас? Снова посмотрев на лежавших в поле воинов, подумал о том, что когда пойдут в бой там, где они сейчас стоят, лежать останется не меньше. И еще раненые. Но их не много и на правом крыле, только одному из них приходилось помогать держаться в седле. Все остальные годны к битве. Вот только скорее бы она началась. Медлить нельзя. И тут он услышал голос воеводы. Тот, выехав вперед из строя, требовал подойти как можно скорее.

— Да что там у него? — По голосу он понял, что Мечеслав очень сильно встревожен. Как только подъехал, увидел, чем именно. Древко обвисшего в безветрии стяга теперь держал один из юнцов. Парнишка был бледен и губы его подрагивали или от волнения, или от холода. Изяслав же сидел в седле, обеими руками вцепившись в поводья, и не смотря на это, скашивался на сторону. В правом боку, застряв в нижних ребрах, торчала стрела. Древко ее смотрело вниз и по нему, смочив оперение, в истоптанный снег текли капли крови.

— Ах ты ё... — По длине древка торчавшего наружу, Жилята понял, что стрела вошло довольно глубоко. — Как он не сомлел-то?

— А он и сомлел! Но быстро опамятовал. Наша порода! Ты вот что послушай!— Мечеслав на ухо, шепотом поведал о бегстве Ерохи. Жилята со своего места не мог этого видеть, а слухам воевода не дал распространиться. Узнав же об этом сейчас, он, будто и не удивившись, продолжал слушать. Мечеслав зыркнув глазами на ближайших воинов заговорил еще тише.