| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Валим отсюда!
Суковатая пятерня сцапала Егора за рюкзак. Гоша бесцеремонно волок повисшего в лямках попутчика, и тому оставалось только скрести каблуками по земле да перебирать без толку ногами.
И вдруг всё кончилось. Проводник остановился, огляделся и бережно прислонил напарника к стволу дерева, услужливо подсунув под седалище рюкзак.
— Оу-уй! — Егора подбросило вверх. — Что ж ты творишь, а? Там же топор с кувалдой, а ты их живому человеку под задницу! Под свою, деревянную, подложи, Буратина хренов!
— Ох ты... — Лешак виновато развёл руками.. — Ну, извини, паря. И за дождевики прости, это я зря...
Гримаса на лешачиной физиономии, была до того комична, гнев Егора немедленно растворился.
— Да ладно, чего там... тем более — действительно красиво! Вот, значит, какая ты, экспериментальная микология!
— Она, родимая... — подтвердил Гоша. — Ты как, идти-то сможешь?
На бегу он не выбирал дороги — ломился через подлесок, как кабан сквозь тростники, и пару раз чувствительно приложил напарника о стволы деревьев.
— Справлюсь.
— Дальше легче будет. Здесь есть тропинка — ведёт примерно, куда нам нужно и не сильно зарастает...
Егор вдел руки в лямки и охнул — ушибленное плечо отозвалось болью.
— Давай понесу... — засуетился лешак. Он отобрал у напарника рюкзак со связкой инструментов, закинул на плечо. — Потопали помаленьку?
— Да, сейчас... — Егор обернулся. Сквозь прореху в кустарнике, виднелся павильон станции, затянутый золотистым туманом. — А что там, внизу?
— В метро-то?
— Ага.
— Ничего хорошего. Почти все тоннели затоплены, а которые не затоплены — заросли разной мерзостью. Когда деревья из-под земли попёрли и по всему городу отрубилась связь и электроснабжение, кто-то подал сигнал "Атом". По нему в метро должны были запирать гермоворота — на случай ядерной войны, понимаешь? Ну, их и заперли, отрезав всех, кто находился внизу.
— А почему потом не открыли? Наверняка ведь поняли, что никакой войны не было?
— Открыли, да не везде — где корни деревьев помешали, а где станции затопило, и открывать стало некому. На "Университете", ворота так и стоят закрытые, и никто не знает, что внизу. Да и кому сдалось туда лезть? Разве что, подземникам, а те — бр-р-р....
— Подземники?
— Те, кто выжил в метро и их потомки. Только они уже не совсем люди.
"...кто бы говорил..."
Видимо, Гоша угадал его мысль. Он наклонил голову, пряча глаза, помолчал, потом заговорил — глухо, без прежнего жизнерадостного скрипа.
— Возьми меня и обычных обитателей Леса. Есть разница?
Егор кивнул.
— Они среди людей живут, пищу едят человеческую, овощи, на грядках выращенные, воду кипятят, готовят на огне...
— А вы что, сырым питаетесь?
— Я-то? Да, ваша пища для меня не годится...
Гоша протяжно скрипнул — как показалось Егору, печально.
— Не жалеете, что так изменились?
— Так ведь все меняются! Кто сильнее, кто слабее, но — все. Ты тоже изменишься, когда Лес в себя впустишь, только сам не заметишь. Сначала глаза зеленеют, особенно у женщин. Это ещё можно поправить — побудь месяц за МКАД, они сделаются прежними. Но когда кожа пойдёт зеленью, это уже сигнал: ещё чуть-чуть, и хода назад не будет. А когда совсем зелёной станет, как у белок или аватарок — тогда всё...
"...что — всё? И опять это слово — аватарки..."
— А причём здесь подземники? Мы же о них говорили?
— Как — причём? — удивился лешак. — Лес, он ведь не только вверх растёт, под землю тоже. Только там вместо травы с деревьями — грибы осклизлые, плесень да водоросли. Подземники этим всем и живут, без солнца, без свежего воздуха. Жрут грибы, крыс, слизняков, и сами стали, как крысы и слизняки. Даже, говорят, перепонки между пальцами отрастили — тоннели-то почти все затоплены. Я сам их не видал, а вот Бич...
— Бич? Мне про него говорили...
— Лучший егерь на весь Лес! — наставительно проскрипел Гоша. — Он с вашим Шапиро приятельствует, частенько заглядывает в Универ. Если увидишь — расспроси, столько всего порасскажет! Если захочет, конечно. Бич — он не из болтливых.
"..не то что ты, колода трухлявая..."
— Если увижу — обязательно. Пошли, что ли?
Егор продирался сквозь подлесок, стараясь не отставать от проводника, и гадал: с чего это Гоша решил с ним пооткровенничать? Хотя — чего он рассказал, кроме того, что можно услышать в коридорах Универа или на кухне, в общаге? Студенты, правда, наплели бы ещё сорок бочек арестантов — они в этом плане ненадёжные...
А Гоша чем лучше? Столетний замшелый пенёк с мелко-хулиганскими наклонностями! Тоже мне, источник информации...
"...а что, есть из кого выбирать?.."
VIII
— Вот такая у нас теперь жизнь, Бич. Не знаем, чего и ждать.
Они стояли у парапета набережной. Ниже по течению вода пенилась среди изломанных бетонных глыб — автомобильный мост, в отличие от старого, железнодорожного, не устоял перед натиском разбушевавшейся флоры. Корни подрыли опоры, обрушив полотно Третьего Кольца в воду.
— ...на Тинге чуть до ножей не дошло. Когда Седрик объявил, что даёт золотолесцам пять бойцов для экспедиции — наши взбеленились. Стали орать: "Седрик нас под Золотые Леса укладывает! И так уже творят в Стане, что хотят..."
"Тингом" называлось собрание, на котором сетуньцы решали все сколько-нибудь важные дела. Седрик бессменно возглавлял Тинг с момента его создания. Слухи о его разногласиях с ветеранами Стана, ходили давно — один их "оппозиционеров" как раз и излагал сейчас Сергею эту историю.
— Что за экспедиция?
— На Северо-Запад, к Щукинской Чересполосице. О подробностях он не распространялся, говорит — слово дал молчать.
— Ну, раз слово — тогда базара нет...
— Не нравится мне это, Бич. Заперся с золотолесцами, всю ночь проговорили. Наутро вышел, бледный, как смерть, руки трясутся — и приказал собирать Тинг.
— Золотолесцы — это те, что там, на Арене? Козырные ребята, как я погляжу, из самой их верхушки...
— Разглядел?
Сергей кивнул.
— Они самые. Зачастили к нам, торчат неделями напролёт. Седрика словно подменили: рассорился с ветеранами, собирает вокруг себя молодёжь, не прошедшую Посвящения и отправляет их в охотничьи экспедиции. А те и рады: орут, никакого Посвящения вообще надо, пора менять старые порядки...
"...а ведь верно! Вот и у щенка из "Мистера Панина" не было знака Посвящения..."
— И многие недовольны Седриком?
— Из ветеранов — больше половины. Молодёжь почти вся на его стороне.
— А Тур?
— Тур... — хмыкнул сетунец. — Тур человек занятой, на нём хозяйство. Он в политику не лезет... пока.
— Эй, Бич, скоро вы там?
Сергей перегнулся через парапет.
— Тебе пожрать-то дали, мореход?
Пирога Коли-Эчемина покачивалась у наплавного причала. Там же, на перевёрнутой железной бочке красовался котелок с остатками мясного рагу и большая бутыль, оплетённая соломой.
— А то как же! И с собой завернули, с голоду не помрём.
Каякер продемонстрировал свёрток, укутанный зелёными листьями.
— Малость погоди, нам тут ещё надо перетереть. Ты пока собирайся, что ли...
— Нищему собираться — только подпоясаться! — весело крикнул Коля. — Всё готово Бич, тебя ждём...
— Десять минут, зуб на холодец. Извини, Рудобой, отвлёкся...
Сетунец зло сплюнул в воду.
— Сдаётся мне, Бич, золотолесцы против тебя что-то имеют. Когда увидели — только что не зашипели. Пацанчика своего послали, проследить, куда ты пойдёшь. Мои парни его тормознули: нечего, мол, шляться без сопровождающего по охраняемому объекту!
— Может и имеют. А может и чуют, что у меня к ним вопросы...
Рудобой сощурился.
— Вопросы? Какие, не секрет?
— Секрет. Но тебе, так и быть, скажу. Понимаешь, ни в одном уголке мира нет такой свободы, как в Лесу. Свободы от всего — властей, Сети, криминала, а главное — от нищеты и голода. Любой, кто не сидит на попе ровно и не жуёт сопли, имеет крышу над головой, одёжку и кусок хлеба с маслом. А кому надо — ещё и надёжный ствол, чтобы никакая падла не тронула ни его самого, ни его семью. Не желаешь жить в общине — бога ради, отделяйся, селись на отшибе, никто не держит. Захочешь вернуться — обратно, без проблем. А золотолесцы тащат сюда всякую погань из-за МКАД: политику, интриги, высшие, мать их, интересы... дай им волю — они и налоги введут! Нам оно надо? Вот вам, свободным воинам — надо?
Рудобой поморщился.
— Ну, заладил — "свобода, свобода"... порядок должен быть!
— Золотолесцы его тебе вмиг обеспечат, только попроси. А заодно — и остальные радости, вроде демократии, конституции, прав человека и прочей мутотени. Они уже вовсю стараются — подминают хуторки вроде Малиновки, к Кузнецу подкатывались, челноков потихоньку прессуют, с замкадниками дела крутят — только держись...
— Думаешь, хотят подчинить весь Лес?
— Весь — пупок развяжется. А вот сделать так, чтобы мы друг с другом перегрызлись — в лёгкую. "Разделяй и властвуй", слыхал?
— Брось, Бич. Сам же говорил: всегда можно сняться и уйти, и путь себе властвуют на пустом месте...
— Не все такие конечные бродяги как мы с тобой. Люди обжились, устроились. Им это нравится, понимаешь? И чтобы оно так и оставалось, они могут прогнуться. Сначала чуть-чуть, потом ещё и ещё — и не заметят, как будут должны, как земля колхозу. А им ещё и будут впаривать, что только так и надо жить, и вообще всё это — мечта их босоногого детства.
Рудобой медленно покачал головой. Лоб его прорезали жёсткие складки.
— Да, брат, люди не меняются. Сколько нас в Лесу — тысяч пятьдесят-шестьдесят?
— Около семидесяти. Умники из Универа что-то там считают, только цена их подсчётам — овечье дерьмо. Нету такого способа, чтобы узнать, сколько на самом деле народу в Лесу, не придумали ещё! И не надо: а то подсчитают, и начнётся — паспорта, гражданский долг, регистрация по месту жительства... А закончится всё подоходным налогом и всеобщей воинской повинностью. Нет уж, спасибо, кушайте сами, а мы как-нибудь обойдёмся. Леса хватит на всех!
Сетунец помрачнел ещё больше.
— Может ты и прав. Но я о другом: будь нас не семьдесят тысяч, а тысяча, или сто человек — мы бы и тогда играли в политику?
Двое мужчин помолчали, глядя на воду.
— Знаешь, Рудобой, я тебе скажу, по-простому. Снадобья, продление жизни — это всё круто, конечно. Но главное, Лес нас переиначивает, понимаешь? Нет, не так — даёт каждому шанс самому другим сделаться. Умнее, добрее, лучше, что ли... А то, что творят Золотые Леса может спустить этот шанс в сортир — вон, как китайцы свой шанс спустили, когда вдарили по Шанхаю термоядерными ракетами...
IX
Чётная сторона улицы Строителей была застроена многоэтажными домами, теперь, по большей части, полуразрушенными. Дом номер шесть выделялся среди них относительной сохранностью: ни обрушенных подъездов, ни великанских клёнов и тополей, проросших сквозь этажи, лишь пологи ползучей растительности, свисающие с лепнины на фасаде в стиле "сталинский ампир".
Повезло.
— А я жил тут, неподалёку... — сказал Гоша, ворочая по сторонам замшелой башкой. — Давно, ещё до того, как стал бомжом. Когда всё началось — хотел вернуться, но дом оказался разрушен.
Егор, в который уже раз, обратил внимание, что лешак избегает термина "Зелёный Прилив". И морщится, когда слышит это от собеседника.
Нужный подъезд нашёлся рядом с огромной липой, в развилке которой, на уровне третьего этажа, висел съеденный ржавчиной остов "Газели". Они протиснулись по лестничной клетке первого этажа, держась подальше от гроздей жгучих дождевиков. Егор, увидев белёсые пузыри, расстегнул на всякий случай противогазную сумку — потом ведь можно и не успеть...
Профессор Новгородцев занимал квартиру на седьмом этаже. Сейфовая дверь отразила все усилия Егора, пришлось последовать совету из детской песенки — пойти в обход. И снова им повезло: соседи профессора не успели запереть дверь квартиры, а лишь защёлкнули на английский замок. Пара минут возни, и Егор с кувалдой стоит перед межквартирной, в один кирпич, стенкой и примеривается, куда нанести первый удар.
Профессорский стол — старинный, просторный, как палуба авианосца — нашёлся сразу. Левый верхний ящик, запертый на ключ не поддался попытке подцепить его монтировкой; пришлось вколотить в щель штык-нож и всем весом налечь на рукоять. Звон, клинок лопнул у самой гарды и Егор едва успел подставить локоть, чтобы не расквасить нос о столешницу. Пока он проклинал изделие советского оборонпрома, кувалдой завладел Гоша и несколькими ударами превратил шедевр мебельного искусства в груду дров.
Журнал с надписью "Лабораторные наблюдения" на обложке, лежал, как и обещал Шапиро, в ящике. Егор пробежал глазами пару страниц: колонки цифр, значки, неудобоваримые пометки — похоже, то, что надо! На всякий случай, добавил к трофею несколько записных книжек и растрёпанный еженедельник.
Закончив с обыском (кроме бумаг, в баре, встроенном в правую тумбу стола отыскались две бутылки коньяка — тёмные, покрытые толстым слоем пыли и плесени), напарники выбрались на лестничную клетку — снова через соседнюю квартиру — и пошли по лестнице вниз. Егор, насвистывая легкомысленный мотивчик, перешагивал через гроздья пожарной лозы и отодвигал монтировкой пряди проволочного вьюна, когда на площадке первого этажа из темноты, в поясницу ему ударило копьё.
Выручила фляга, висевшая на поясе: острие скользнуло по металлу и ушло в сторону, выдрав клок ткани из штанов. Егор отшатнулся, вскинул монтировку. Нападавший, чёрный силуэт на фоне светлых пузырей дождевиков, испуганно попятился. "Берегись!" — скрипуче каркнул идущий следом Гоша, но было поздно: россыпь негромких хлопков и лестничную клетку заволокло золотистым туманом.
Егора спасла армейская выучка. Он зажмурился, отшвырнул монтировку, левой рукой зажал нос и рот, а правой зашарил в расстёгнутой — слава богу! — противогазной сумке! Одним движением натянул воняющую резиной маску, ощупал ремешки на затылке, и только тогда осмелился открыть глаза.
Нападавший катался по полу визжа от нестерпимой боли. Впавший в ступор Гоша корявым пугалом торчал посреди лестничного пролёта. Егор ухватил несостоявшегося убийцу под мышки и потащил вниз по ступеням, не обращая внимания на пузыри дождевиков, лопающиеся при каждом шаге. Пришедший в себя лешак топал следом, и облако смертоносных спор затягивало его, словно дымовая завеса.
Лешак разрешил Егору снять противогаз, только когда они завернули за угол. Отыскал гроздь пожарной лозы, заставил напарника стащить верхнюю одежду и тщательно промыть лицо и руки. А сам отошёл в сторону и принялся вытряхивать энцефалитный костюм. На недоумённое "как же так, оно ведь жгучее?.." — буркнул "ничо, мы привычные..." и продолжал, пока из складок не перестала лететь золотистая пыль.
Нападавшему водные процедуры не требовались. Он лежал спине — почерневшие губы в клочьях кровавой пены, глазницы полны гнойно-жёлтой с золотистыми блёстками, пальцы, сведены судорогой предсмертной агонии.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
