-Пожалуй, да, — сказал Хорвек. — И если ты поумеришь свою вспыльчивость, дорогая, то мы довольно быстро придем к выводу, что бросать меня в каменный мешок нет никакого смысла — это тело не выдержит таких испытаний, помилосердствуй.

-И ты забудешь, как ненавидел меня и готов был грызть камень от невозможности убить? — недоверчиво спросила Уна и покачала головой. — Никогда в это не поверю. Я многое знаю о ненависти, Хорвек, и никогда не повернусь спиной к тому, кого я предала.

-Да, это было весьма низким и недостойным поступком, согласился Хорвек. — Да еще и недальновидным, как и вся твоя игра с высшими существами. Ты забыла, что имеешь дело не с пешками-людьми, а с Темным Двором. Должно быть, желание мстить помутило твой ум. И сейчас ты судишь по себе. Будь на моем месте Рыжая Уна, разговора этого не было бы вовсе — она бы вцепилась в горло врага зубами и когтями, едва только выбралась на свободу.

-Хочешь сказать, что разучился мстить? — расхохоталась Уна, откинувшись назад. — Демону не по вкусу убивать? Точно ли передо мной тот, кого я искала?

-О, я хотел тебя убить, — Хорвек тоже улыбался, я хорошо знала, как меняется его голос, когда белые крепкие клыки скалятся, как у дикого зверя. — Но так уж вышло, что мне выпала честь отомстить за кое-кого другого, и, как верно подметила моя девочка, кровь врага оказалась не такой уж сладкой, а будущее — не столь уж ясным. Поэтому я повторяю свое предложение: ты даришь мне столько жизни, сколько сможешь, а я помогаю тебе получить то, чего ты хочешь больше всего... Ведь твоя цель — Астолано? Город, которому напророчили стать вотчиной чародеев, но Белой Ведьме он не дался, и Рыжей Уне он однажды оказался не по зубам... Ты хочешь вернуться туда в тени прекрасного принца Лодо, дергая его за веревочки, как марионетку. Что ж, я готов признать, что Юг заслужил такую королеву.

Слова эти оказали на чародейку удивительное действие — мне, никогда не испытывавшей честолюбивых помыслов, сложно было вообразить, как сильно рыжая ведьма желает именоваться королевой. Но ее плечи гордо развернулись, подбородок приподнялся, а глаза, еще недавно пылавшие ледяным зеленым пламенем, затянуло мечтательной поволокой.

-Ты хочешь помочь мне получить корону? — прошептала она, дыша так тяжело, словно невидимый венец из чистого золота уже украсил ее голову и оказался для нее непомерно тяжким.

-Я поделюсь с тобой всеми секретами Темного Двора и магии высших существ, которые знаю, — вкрадчиво отвечал ей Хорвек. — Я расскажу тебе о колдовстве своей матери — она была последней из рода великих морских дев. Ты шла по нашим следам, глазами своих воронов видела знаки, которые я оставлял там, где творил волшебство. И ты знаешь, что те заклинания, что я применял, тебе неизвестны. Я дам тебе то, чего хочет больше всего любой маг этого мира — корону и тайные знания. Не будь мое тело таким слабым, я бы сам взял эту корону, ведь она моя по праву! Но мне не дано выдержать то чего хочет душа, и единственное желание, на которое я имею право — отсрочка небытия. Если ради нее мне нужно забыть о мести, то я забуду. Одного возвращенного долга чести с меня, пожалуй, достаточно. Свои притязания я поумерил, и удовлетворюсь ролью тайного советника при астоланском дворе королевы-колдуньи.

-Ты лжешь, — на бледном лице ведьмы проступил румянец, похожий на горячечные пятна. — Я не могу тебе доверять, сын демона!

-Но хочешь, — негромко продолжал Хорвек. — А я, к тому же, еще и сын ведьмы. И знаю, как тебя убедить. Мы заключим чародейское перемирие. Договор такой силы, что любой, посмевший его нарушить, умрет, не успев отсчитать десять ударов своего сердца. Достаточно ли этого для тебя, Рыжая Уна, чтобы довериться мне?

Чародейское перемирие! Я вспомнила, как слышала эти слова — их произнесла лесная дева, когда вышла к нашему костру. Необратимый и нерушимый колдовской зарок, который давали равные по силе маги, ненавидевшие или любившие друг друга слишком сильно. Недаром тогда у меня появилось дурное предчувствие, говорившее, что это заклятие когда-то принесет мне много горя.

-Ты решишься на это? — лицо Уны пылало, и алые кудри извивались, словно живые.

-Мне нечего терять, — бесстрастно отвечал демон. — Впрочем, тут я поспешил. Есть одна мелочь, которую я бы не хотел утратить. Ты оставишь мне Йель. Я привык к ней.

-Девчонку? Никогда! — Уна издала звук, похожий на низкое рычание, внезапно став похожей на злого зверька. — Ее я в живых не оставлю. Она хотела погубить меня! Разузнать мои тайны и помешать!..

-Всего лишь шла за мной и делала то, что я велел, даже если ей казалось, что она сама принимает решения. А я, согласись, имел право желать тебе зла.

-Она была в Астолано и знает, что там произошло! Ее клятвам я точно не поверю — у нее достанет глупости выболтать все Огасто, просто чтобы насолить мне, я видела ее взгляд!

"Да! — хотелось крикнуть мне, оглушенной тем, что я только что услышала. — Я расскажу все Огасто, пусть даже ты меня убьешь в ту же минуту! Никогда я не смирюсь с тем, что ты победила. С тем, что ты получила!..". Наступил тот миг, о котором говорил Хорвек, предрекая, что однажды я возненавижу его. Он знал, что так поступит, он все знал наперед...

-Да, Йель упряма, — услышала я его голос. — Но если тебя беспокоит ее болтливость, то ты можешь лишить ее голоса. Только, прошу тебя, Уна, сделай это с помощью колдовства — здесь и так слишком много крови.

-Что, если она исхитрится и напишет Огасто записку?.. — рыжая ведьма, казалось, с трудом заставляла себя оставаться на месте; то подносила к губам свои пальцы, то сплетала их и расплетала, а каблучки туфель отбивали едва слышную дробь .

-Йель? — рассмеялся Хорвек. — Записку? Помилуй, Уна! Она и свое имя написать не сможет!

-Да зачем она тебе нужна? — вскричала ведьма, потеряв терпение. — Она предаст тебя... нас при первой возможности!

-О, нет, Йель никогда не предаст меня, — я почувствовала, как рука Хорвека погладила мои волосы, и поняла, что он склонился надо мной. — Неужели ты не видела, что ради меня она даст себя изрезать на куски? Йель любит меня. Так сильно, как только способен любить человек, при этом не понимая своих чувств. Оставь мне ее, Уна.

Рыжая ведьма задумалась. Я смотрела на ее лицо, с которого постепенно исчезали все краски. О чем она размышляла? Наверняка, о том, что убить меня можно только один раз, а вот если оставить при себе, чтобы я каждую секунду и минуту помнила о ее победе, чтобы видела ее восхождение к власти, чтобы знала о перемирии, навеки связавшем ее с Хорвеком — о, это будет долгая и изощренная пытка... Она говорила, что для нее я — всего лишь игрушка, а теперь оказалось, что такой же игрушкой я была и для Хорвека. Любовь, в которой я не смела сама себе признаться, была безжалостно вытащена на свет и бесстрастно препарирована, как нечто бесконечно жалкое и глупое. Я любила Хорвека! Да, я его любила! Но теперь ненавидела и себя, и его. "Мне не нужна такая жизнь! Пусть она откажет ему и убьет меня!" — взмолилась я неизвестным богам, но Уна, разгадав мои мысли, уже улыбалась, тонко и ядовито.

-Я согласна, — произнесла она, блаженно жмурясь, как кошка, греющаяся на солнце. — Перемирие!

-Вот и славно, — я наконец-то смогла увидеть Хорвека. Он подошел к Уне и подал ей руку, помогая встать. Рядом с ним она выглядела маленькой и хрупкой, но голос ее звучал повелительно:

-Не будем тратить время зря! Мало ли что еще тебе взбредет в голову, хитрец. Вернее было бы отрезать язык твоей девчонке, но ты просишь лишить ее голоса с помощью магии — и, конечно же, держишь в уме то, что эти чары обратимы. Не знаю, что ты задумал, но я сделаю вид, будто отныне верю тебе, как самой себе. Ее голос будет спрятан так, чтобы любой, кто решится его выкрасть, сгинул от моего проклятия. Мике!..

Раб Рыжей Уны мгновенно откликнулся на призыв, и, метнувшись стремительной тенью, тут же упал к ее ногам, склонив голову.

-Принеси мою шкатулку, — коротко приказала чародейка, ничего не поясняя, и я подумала, что там, должно быть, хранятся самые страшные ее тайны, раз уж ее хранителем сделали самого преданного из слуг.

Шкатулка оказалась простой черной коробкой, без единого украшения или знака. Уна приняла ее бережно, и откинула крышку так, чтобы никто, кроме нее, не увидел содержимого.

-Что же сумеет вместить ее голос? — говорила она, едва заметно хмурясь. — Турмалин слишком прозрачен и нежен для такой неблагородной работы. Изумруд — о, не каждый голос достоин того, чтобы храниться в этом изумруде. В камне такой чистоты можно заточить разве что голос морской сирены. Сердолик чересчур прост, аквамарин ненадежен... О, пожалуй, знаю! Если этот кусочек янтаря тысячи лет хранил навозную муху, то и голос этой наглой девчонки сохранит как нельзя лучше!

И в ее пальцах медово засиял огромный сгусток янтаря, внутри которого застыло черное пятнышко — большая муха, давным-давно погибшая в смоле древнего дерева.

-Приподними ее, — приказала она Хорвеку, кивнув в мою сторону. — Не думаешь ли ты, что я встану перед ней на колени? Я достаточно сегодня пачкалась в грязной крови.

Я почувствовала, как он берет меня на руки — голова безвольно запрокинулась, и мне подумалось, что ведьма наверняка сейчас воображает, как легко и быстро лезвие кинжала перерезает мое горло. Однако вместо этого она со вздохом приложила янтарь к моей груди. Я услышала быстрое певучее бормотание, и что-то жгучее принялось ворочаться глубоко внутри, задевая и без того едва бьющееся сердце. Янтарь медленно двинулся вверх, к горлу, и огненный комок, дрогнув, последовал за ним.

-Молчи до скончания века! — прошептала Уна торжествующе. — И горько оплакивай тот миг, когда ты решила, что можешь мне помешать!

Огонь опалил мой рот, от боли я дернулась, одновременно кашляя и выплевывая нестерпимо горячий уголек, обжегший мой язык. А затем, когда перед глазами прояснилось, я увидела, что ведьма показывает мне янтарь: рядом с мухой теперь застыла крохотная бабочка с невзрачными пятнисто-рыжими крылышками.

-Твой голос, — сказала она. — Я думала, из него получится какой-то ничтожный червь или мерзкая сороконожка, но магия сочла, что он не настолько уж отвратителен. Утешайся хотя бы этим, жалкая Йель!

И она бережно положила янтарь в шкатулку, отвернувшись от нас с Хорвеком, чтобы мы даже краем глаза не смогли увидеть ее сокровища. С негромким щелчком закрылась крышка. Я думала, что она тут же отдаст шкатулку Мике, но Уна продолжала держать ее у груди, поглаживая и что-то тихо воркуя, как счастливая певчая птичка.

-Перед тем, как мы заключим перемирие, Хорвек, — промолвила она, взглянув на него исподлобья хитро и серьезно, — я поставлю тебе одно условие, как это сделал ты, попросив у меня свою Йель. Ты поклянешься, что никогда не прикоснешься к этой шкатулке и не попытаешься расплести заклятия, ее охраняющие. Голос твоей девчонки будет моим и только моим. Со всем остальным забавляйся, как пожелаешь.

-Клянусь, — ответил он, не раздумывая.

-Ты на удивление сговорчив! — воскликнула Уна. — Думаешь, это убедит меня в твоей честности? Я верю тебе все меньше и меньше, Хорвек. Ты что-то задумал! Дело не в девчонке, ладно. В чем же тогда?.. В чем ты опаснее всего? Ах да, Темный Двор... Ты сказал, что не желаешь туда возвращаться. С чего бы это? Разве это не позволило бы тебе отомстить мне сполна? Разве не вымолил бы ты у своего отца прощение? Его магия сильнее моей — он бы продлил твою жизнь и отдал бы сердце любого из своих подданных...

-Раз ты желаешь это знать... — Хорвек чуть заметно покачивал меня, словно убаюкивая, и его голос казался все более глухим и далеким, уплывая куда-то во тьму. — Ты наверняка слышала историю короля Виллейма-Ведьмоубийцы, отправившего на костер Белую Ведьму, сыном которой я когда-то назывался. Теперь мне известно, как это произошло на самом деле. Мне пересказали каждое слово, прозвучавшее в ту ночь у камня, где астоланской колдунье отрубили руки. Ни один смертный не смог бы научить короля тому, что он потребовал у моей матери. Теперь я знаю, кто вел Ведьмоубийцу к дому ведьмы и кто нашептывал советы.

-Ах вот оно что... — протянула Уна, и глаза ее блеснули. — Стало быть, твои отец и мать не смогли мирно поделить сына между собой, и Темный Двор решил вернуть принца-полукровку хитростью...

-Видишь, Уна? Если мне и следует избрать путь мести и прочих долгов чести, то лучше уж я замахнусь повыше, — я слышала голос Хорвека далеко-далеко, и не различала лица чародейки. — Вновь наши цели совпадают, не так ли?.. Не будем терять время, пусть Йель унесут отсюда, а нам пора заключать мир, ибо под сегодняшней луной нет других созданий, так схожих устремлениями, как мы с тобой...

...Я не видела и не слышала, как заключали перемирие рыжая ведьма и полудемон — от беспамятства я очнулась лежа в кровати, укутанная теплым одеялом. Искалеченная рука была умело забинтована чистым полотном, окровавленная дорожная одежда сменилась чистой рубашкой, и даже от волос исходил запах чистоты и пряных трав. Комнату мягко освещали свечи, за окном угадывалась беспросветная ночная тьма.

На краю кровати, спиной ко мне, сидел Хорвек.

Я помнила все, что произошло, но все равно попыталась закричать — слишком сильны были горе и ненависть, составлявшие отныне всю мою сущность. Но теперь на мою долю остались только слезы — вместо крика у меня получился хриплый протяжный стон.

Он услышал его и медленно повернулся, словно заставляя себя смотреть на то, во что я превратилась этой ночью. С горечью я подумала, что голос мне и вправду не нужен — кто, как не Хорвек мог угадать мои мысли с точностью до последней капли отчаяния?

-Мне жаль, что я не успел вовремя, — сказал он, глядя на мою забинтованную руку.

"Я вытерпела это и была готова терпеть гораздо более страшную боль, лишь бы не отдавать тебя рыжей ведьме! — беззвучно кричала я. — А ты сам подарил себя ей, покорился ее власти! Что же ты наделал, Хорвек?! Об этой судьбе ты говорил, когда обещал, что я возненавижу тебя?".

Он молчал, склонив голову. Как ему были понятны мои мысли, так и я могла предугадать его ответы.

Мы снова были вместе, но никогда еще нас не разъединяла столь непреодолимая сила. "Я умру, убью себя, — думала я, содрогаясь от беззвучных рыданий. — Никогда я не смирюсь с его решением! Что угодно — только не власть рыжей ведьмы надо мной! Если он согласен стать ее рабом, то это его выбор, но я не позволю им забавляться мной... Буду ждать, искать случая, молить богов о помощи — и убью себя! Мне не вырвали все ногти и не выбили зубы, как это сделали с Рекхе когда-то — стало быть, я смогу грызть свои руки и рвать жилы..."

-Когда-то, Йель, ты дала мне одно обещание, — сказал Хорвек, не глядя мне в глаза, и коснулся моей забинтованной руки. — Я предупреждал, что оно опрометчиво, но ты поклялась добровольно и без принуждения. Помнишь?

Я растерянно замерла, не понимая, о чем он говорит.

1234567

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓