Motu proprio

— Нет.

Архитектор отдернул ладонь, подался назад, снова вздернув губы в оскале.

"Что?"

— Больше нельзя.

Он обещал остановиться. Точно. Остановить ее... тоже. Вот так, наверняка, маги и попадаются в ловушку демонов: достаточно увлечься.

Уту пробил холодный пот, она сжалась, стуча зубами от иррациональной усталости — после тепла золотистых нитей и эйфории единения, грязь казалась особенно склизкой, холод — промозглым, а утренние лучи царапались стаей клопов.

"Архитектор не демон".

— Нет. Я не демон, — он поколебался с секунду, и вновь обнял ее, теперь без всякой магии. Руки были холодные.

"Ты..."

— По-видимому. Да. Могу слышать часть твоих мыслей, когда мы "связаны". Не все, но... обращенные напрямую. Нет, Ута, я не собираюсь... злоупотреблять, если ты этого опасаешься, — говорил и обнимал, успокаивающий жест, наверное, "подсмотренный" в ее памяти. Так делают существа с поверхности. Так нужно.

Все просто до безобразия; вместо легенды — частушка в четыре строки. Спрашивал ли Бреган — "зачем ты хочешь освободить сородичей, почему ищешь союза с врагами". Вряд ли; подозревать сложные интриги можно только если не знать правды.

Он хочет, чтобы Ута верила ему. Он хочет... быть не-один.

Взаимно.

"Н-не беспокойся... в смысле, проще общаться, раз уж ты..." — Уте следовало высвободиться, а она по-прежнему сидела на грязной прошлогодней траве, смешанной с месивом снега, и прижималась к порождению тьмы; по сравнению с подмороженной слякотью, он все-таки теплый.

"Скверна уничтожила мой рассудок", — подумала Ута; Архитектор открыл рот, чтобы возразить... и смолчал.

Она перебирала его длинные костистые пальцы, похожие на фаланги мертвеца. Интересно, срастется ли теперь разрубленное предплечье? Ута вложила немало своей энергии, _себя_.

Ута выпрямилась, пытаясь стряхнуть хоть часть грязи. Бесполезно. Одежда превратилась в сплошную глиняную корку с вкраплениями прошлогодней трухи и сосновых игл.

Ее слегка мутило, словно от голода — а хотя, почему "словно". Терпимо. Ута вздохнула по утерянному кинжалу и сбежавшей эльфийской козе.

"Пойдем".

Буквально через минут пятнадцать они наткнулись на косоватую, но крепкую хижину, неприметно притуленную среди зарослей. Неподалеку журчал ручей — подземный, определила Ута, зачерпнув ледяной воды по характерному известняковому запаху; место казалось обжитым и уютным.

"Почти как давешняя пещера-берлога", — Ута не решалась приблизиться. Капкан, хоть и не повредил ноги, а клацнул по лодыжке недурно. Второй раз может не повезти, а у них на пару с Архитектором и без того многовато... ранений.

— Это их место... дом, так вы называете? — Архитектор выступил вперед. — Не думаю, что они вернутся сюда. Дракон их напугал.

"Вот уж точно", — Ута усмехнулась, но все-таки сделала предостерегающий жест: ловушки.

Она вернулась к ближайшему дереву — косматой разлапистой ели, и выломала ветку. Если здесь капканы и растяжки, то они их найдут.

Ута не ошиблась: два массивных медвежьих капкана лязгнули, укоротив ветку вдвое. Зато никто не выскочил с мечом или арбалетом: хижина пуста. Ута надеялась, что разбойники и впрямь нескоро сунутся обратно; пусть теперь ищут каких-нибудь кунари-наемников — дракона убивать...

"Они выгнали нас из той пещеры, а мы их — из логова. Все честно", — Ута толкнула тяжелую темную дверь.

— Позже я наложу защитные чары. Чтобы нас не обнаружили... надежнее ловушек из железа, — сказал Архитектор, следуя за ней. Долговязому гарлоку пришлось нагнуться, чтобы не задеть потолок макушкой, Ута невольно подумала — а в _гномьем_ тейге ему каково? Впрочем, там и огры как-то живут.

Хижина была обжитой и уютной, хоть и без знаменитой орлейской роскоши, но разбойники — не аристократы. На дощатом полу лежали шкуры волков, в углу обнаружился приземистый очаг и ящик угля рядом. Столы и стулья заменяли несколько лавок, от которых пахло прокисшим пивом, а вместо кроватей — те же шкуры, погуще; но утвари немало — чашки, ложки, даже жестяная ванна. Ута даже вспомнить не могла, когда она последний раз мылась. В заброшенном тейге Ортан тоже неважно с гигиеной. Немного горячей воды — достаточно для того, чтобы жизнь не казалась таким уж беспросветным наговым дерьмом. Она выставила Архитектора за дверь, пока мылась, а он позже выливал на себя остатки воды прямо в одежде, подозрительно отфыркиваясь. Ута изо всех сил старалась не расхохотаться.

Заняться домашними хлопотами — непривычно после мрачного похода; в Орлейской Крепости Стражей каждый и воду грел, и картошку чистил, однако Ута отвыкла, а вспоминала теперь с удовольствием. Она отогнала Архитектора, который сунулся помочь, и чуть не разбил глиняный кувшин — кто ж одной рукой удерживает? Потом он заикнулся про "разводить огонь" — Ута показала кулак. Хватит с нее магических штучек, заканчивающихся коллапсом магов-неудачников. Все-таки гарлок доказал свою полезность: приволок откуда-то олений окорок, слегка тронутый гнилью (Ута подозревала, что именно запах тухлятины привлек порождение тьмы) и черствый хлеб.

— Это ведь тоже ваша пища? — он долго вертел в когтях ломоть, пока Ута не отобрала — нечего грязи добавлять, и так на зубах хрустеть будет.

Она впилась в хлеб, заталкивая в себя и давясь. Энергия, которую отдала Архитектору, возвращалась, а относительно небольшое количество пищи насытило и вернуло силы. Архитектор наблюдал за ней с заинтересованной полуулыбкой; Ута обернулась — что?

— Ваш способ восстанавливаться менее травматичен, — пояснил он.

Рассветало по-зимнему медленно. В низкие окна неуверенно вползал грязно-желтоватый свет.

В куче неаккуратно сваленного оружия (Ута подобрала себе достаточно короткий и тяжелый меч и пару кинжалов; пригодится), заметила зеркало. Может быть, среди разбойников были женщины; или мужчины-орлессианцы очень... орлессианцы.

Она уставилась на свое отражение.

С другими — не так страшно. Бреган и Дженевьева — сделали то, что нужно, да чего там, разве она не обнимала полчаса назад гарлока, без тени отвращения.

Черные пятна на лице... вместо лица, и серебристые, словно затканные паутиной, цвета плесени и протухшего молока, глаза... можно ведь привыкнуть, можно...

Осколок зеркала дрожал в ее руках. Она заставляла себя отбросить его и не могла; в мутноватой глади отражалось и плясало чудовище — губы вроде кусков гнилого мяса, и она вся...

— Ута. Не надо.

Прикосновение длиннопалой руки. Вырвало из оцепенения; Ута положила зеркало на пол и устремила болезненный взгляд на Архитектора.

Он сделал ее такой, как сейчас, да, но не против воли — она не станет упрекать. Никогда. Нико...

— Прости меня, — сказал Архитектор. — Я могу попробовать несколько обратить процесс, но...

Он вздохнул.

— Прости меня.

Ее охватила злоба. Не на Архитектора; на себя, Брегана и Серых Стражей, на Древних Богов и бога людей, Создателя, если только он и впрямь выпустил магистров Тевинтера-порождений тьмы на землю; злоба поднималась откуда-то изнутри, холодная, как промерзшая болотная вода. Она дернула Архитектора на себя, словно собираясь дотянуться и выбить зубы — будь проклята ухмылка; он подчинился, в осинного цвета глазах мелькало... недоумение.

Тогда Ута поцеловала его.

Недоумение усилилось; Архитектор едва не отдернулся, инстинктивно, как закрывают глаза. Вероятно, ожидал все-таки удара.

Ута дотронулась губами до уголка его рта, ощущая запах гретого железа и перебродивших фруктов, запах скверны. Отвратительный? Не для нее.

Я чудовище? Пускай. Но кто сказал, что чудовища не могут... быть с другими чудовищами?

Других Стражей вытаскивали из петли или прямиком с ритуала Усмирения; Ута выбрала Орден ради мести. Кровь за кровь — моя семья стоит всех порождений тьмы, что я смогу уничтожить.

Можно смеяться?

"Так правильно".

Кожа Архитектора ощущалась пересохшей и жесткой. Он сначала пытался отстраниться, а потом, будто что-то решив для себя, встал перед Утой на колени. Это был жест скорее согласия: не знаю, зачем ты делаешь так, но если хочешь, пожалуйста; но и у нее больше отчаяния, чем страсти.

Чудовища не хуже других.

Ута осязала теперь и кончиками пальцев неровную прохладную кожу, остро и почти режуще выпирающие кости; та хрупкость, которая удивляла ее в порождении тьмы и могущественном маге, казалась теперь уместной.

Меняй расу, меняй мир — я буду защищать _тебя_.

Вслух прозвучала бы какая-нибудь пошлость, наподобие — "мы теперь вместе до конца". Хорошо, что Ута не говорит, а просто скользит губами по подбородку и длинной шее к крупным ключицам.

Архитектор стиснул ее — одной руки хватало; он не понимал смысла поцелуев, но все остальное — вполне. Поначалу тщательно копировал — попытался ответить на поцелуй вздернутыми до заголенных десен губами, гладил — ладони жесткие, словно у деревянной куклы; а потом... Догадался? Когда-то порождения тьмы были ведь людьми.

Самая страшная правда: нет чудовищ. Есть те, кого так назвали — и отражение в зеркале.

"Неважно".

Ута ощутила тепло внутри; зараженная кровь грелась медленно, как торфяник; магия Архитектора... огненная тоже. Интересно, ведали ли порождения тьмы о "побочном эффекте"? Вряд ли: другие эмиссары не шептали "я остановлюсь вовремя, все будет хорошо" — просто убивали.

А другие Стражи убивали порождений тьмы.

"Наверное, мы оба — другое".

Она осторожно снимала с него короткий эльфийский доспех и рубашку, еще влажную от подсохшей крови. Остановилась: продолжать?

Гладила подбородок, словно трепала крупную тощую дворнягу; сама же улыбнулась сравнению.

— Н-не совсем понимаю, что ты делаешь, — признался Архитектор. На дне золотистых глаз плескались остатки недоумения. — Но это ведь выражение положительных... гм, эмоций у вашего вида? То есть, я хочу сказать...

Ута приложила палец к его губам. Т-сс. Я уже поняла, что ты хорошо умеешь говорить — лучше многих "изначально разумных". Но порой лучше молчать.

Верь мне. Ты ведь чувствуешь?

Архитектор медленно кивнул. Он сидел на ворохе шкур и терпеливо ждал.

"Ах да, рука", — под черепом зазвенели возможные вариации непристойных песен; Ута отогнала их. Про прекрасных принцев и принцесс менестрели поют баллады, о монстрах — только гнусности, таящие страх, словно дохлую крысу на дне пивного бочонка.

"Мы другие. Другие".

Ута коснулась мокрой рубашки и пояса, застыла: ее охватила неловкость; раздевать Архитектора — все равно, что ребенка, не сознающего смысл; и подобно ребенку, этот чародей и преобразователь мира, невинен. А вдруг устроен иначе, чем мужчины других рас? Да, порождения тьмы произошли от людей, но слишком много поколений назад...

— Ты боишься чего-то? — спросил он.

Ута отрицательно мотнула головой. Коснулась запястья: создай связь. Как там, в лесу. Будет проще.

Архитектор подчинился. Оранжевые нити вспыхнули на кончиках пальцев, янтарно расцветив когти, а затем блики перекинулись на Уту. Она осязала, как в холодной медлительной крови его сердце бьется, учащенно и почти испуганно; он опасается того, что я делаю — или того, что не понимает. Все хорошо, успокоила она, и теперь смелее избавляла себя и Архитектора от одежды; янтарные нити вытеснили неловкость. Большинство мыслей — тоже.

"Повторяй".

Новый поцелуй заставил его вздрогнуть, выгнуться навстречу. Он аккуратно ответил, боясь поранить ее зубами-иглами. Ута провела рукой по груди — там, где не было перевязи и бинтов с засохшей кровью. Он скопировал жест, задерживая прикосновение на ее заострившихся сосках.

Любопытство. Удовольствие — "я не знаю, что это, но это хорошо"; но тело его не отличалось от человеческого по строению; и она вновь настойчиво потянула к себе.

Архитектор был неловок, неуклюж, как и полагается девственнику; мешали его длинные ноги, а торчащие кости царапали не хуже когтей — "хорошо, что у порождений тьмы и перерожденных Стражей синяки заживают быстро", невольно подумала Ута; Архитектор "перехватил" это, и едва не сбежал, смущенный.

Еще мелькнула мысль о магии крови: "единение" — сродни ей, но разве во зло используют они ее? Просто не подходит людям. Слишком много власти, слишком много доверия.

Ощущения оказались странными, не вполне телесными, не вполне ее собственными. Сродни Зову — только между двоими, без участия орды и безжалостной воли Древнего Бога. Не-телесность — сродни ободранной коже, яркая до болезненности чувствительность; Архитектор осторожен и нежен, кто говорил, будто чудовищам незнакома ласка?

Еще она понимала, что он никогда прежде не испытывал удовольствия. Вообще никакого. А сейчас почти забыл о вязкой заунывной боли.

"...и ноги длиннющие не так уж и... мешают".

Кукольно-легкий, неуклюжий из-за разницы в росте — Ута обхватила его ногами, чтобы стало удобнее. До последнего момента, невзирая на непривычно приятные ощущения (пульсирующее и горячее внизу живота, зачем это?), хотел сбежать, но любопытство и доверие пересилили.

"Хорошо. Правильно. Да, так делают существа с поверхности, когда..."

Она выгнулась, дыша в плечо — горловой полустон; запах перебродивших фруктов и горячего железа, запах, почти как гниль, но гнилое — мертво, а они живы. Поэтому — приятный.

А еще потом Архитектор поцеловал ее сам.

Они лежали на шкурах, впитывая тепло очага, жмурясь от настойчивого дневного света, остатки чар рассеивались медленно: вместо двух — одно сердце, вены и артерии послушно расплетаются и прячутся в свое тело. Ута знала, что расплата за магию эмиссара — тяжелы, вроде похмелья или отравления лириумным зельем, если верить Фионе. Она не жалела.

Архитектор еще слышал ее.

"Ты знаешь, что такое любовь?"

— Читал в книгах... теперь да, — и замолчал, пряча оскал. Он похож на человека, внезапно отметила Ута. На довольно красивого человека, если бы не эти ужасные зубы. — Наверное.

Он выпрямился во весь свой рост — семь футов, почти задевает потолок.

— Это Зов. Только вне боли и безумия. Вы счастливы, раз у вас есть такое.

"У нас", — Ута завернулась в волчью шкуру. — "У нас".

Она проснулась, как обычно, резко и полностью. Архитектор сидел возле окна, сосредоточенно разматывал бинт на руке:

— Я хочу посмотреть, зажило ли. По крайней мере, боли нет, — пояснил он на возмущенный жест Уты. Она мотнула головой: не трогай. Я сама сделаю перевязку.

Оттолкнула шкуры и вспомнила, что обнажена. Натягивать грязную одежду не хотелось, но выбора не было. Архитектор забыл про руку и разглядывал ее — не только с любопытством существа, несколько часов назад познакомившегося с анатомией противоположного пола.

Как мужчина женщину. Это было приятно.

И рука, и рана на груди Архитектора почти зажили, хотя отрубленная ладонь вряд ли вернет подвижность. Все-таки Ута забинтовала, погрозив пальцем: лучше бы пока тебе не колдовать.

А вот уходить скоро придется. Хижина разбойников — неплохое место, но нужно идти. Разбойники вернутся рано или поздно; и не одни: охотников за Высшим Драконом отыщется немало.