| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Почему? Ведь, насколько мне известно, наша трёхдюймовка бьёт на двенадцать или даже более вёрст?
Один из генералов-артиллеристов пояснил:
— Не совсем так, Государь! Русская 3-дюймова пушка образца 1902 года, может дать угол возвышения всего лишь около 16 градусов, а с подкапыванием "хобота" — до 30, что даёт наибольшую дальность стрельбы всего около восьми с половиной вёрст...
Что, правда?! Или я неправильно перевёл наши километры в их вёрсты?
— ...К тому ж, "нарезка" прицела допускает ведение прицельного огня только до шести вёрст, а шрапнелью — примерно до пяти с половиной.
— Опять же, почему? — не слазил я, — потрудитесь объясниться, господин генерал.
— Всё дело в дистанционной 22-секундной трубке для шрапнели 3-дюймового полевого орудия, Ваше Императорское Величество... Чрезвычайные затруднения встретились при налаживании производства трубок более длинного горения!
Шиплю рассерженной коброй:
— Куда раньше смотрели, вашу генеральскую мать?!
— До войны, о стрельбе из полевых орудий свыше 5 — 6 вёрст почти и, не думали, -хотя и, вытянувшись "в струнку", отвечал тот твёрдо и смело, — считалось, что при малой глубине боевого порядка эта дальность предельна для дистанции "решительного" боя — так как, нельзя было наблюдать и корректировать огонь на большие дистанции
Чувствую себя несколько несправедливым: не может он один отвечать за все — ещё довоенные "косяки", всего вышестоящего начальства из ГАУ! Поэтому, только досадливо мазнув рукой, снова обращаюсь к Чернышенко:
— Продолжайте, господин полковник!
— ...Корректору-наблюдателю, сидевшему в корзине немецкой "колбасы", было видно как на ладони всё наше расположение и каждое, даже малейшее наше движение и, вскоре в ответ на наши бессильные шрапнели, германцы начали посылать нам свои крупнокалиберные "чемоданы" из тяжёлых шестидюймовых гаубиц. Первым делом, они подавили приданные мне две лёгкие батареи, затем, взялись за нас...
Полковник, рассказывал очень эмоционально — видно, накипело!
— В жизни, никогда не забыть своих ощущений, Ваше Императорское Величество! Слышишь сперва, где-то вдалеке одиночный — совсем не страшный, глухой выстрел, затем слухом улавливаешь шелест приближающего тяжёлого "чемодана"... Вот он всё ближе, ближе и ближе... Вот "шелест" превращается в какой-то леденящий душу хрип — "ХХХРРР!!!" Как удавленник, "танцующий" в петле... На единый миг, "хрип" замирает и, вместе с ним замирает ваша душа и, кажется, останавливается дыхание и сердце...
— ...Вдруг: "ТРААА-ААА-АААХ"!!! Трясётся с вами земля и, сам дух ваш кажется — отходит от сотрясения воздуха! Если жив остался и, тебя заживо не засыпало в твоём окопе — видишь поднявшийся на невообразимую высоту столб огня, дыма, земли и человеческих останков — превратившихся в какие-то кровавые брызги.
"Так воевать больше нельзя! Как-нибудь до зимы дотерпим — но если к весне что-нибудь не придумаю и, хотя бы отчасти не исправлю положение... Ипатьевский расстрельный подвал, будем мне ещё — минимальной мерой высшей социальной справедливости!".
Полковник казалось, прочёл мои мысли:
— Господа! С этим надо что-то делать... Невозможно передать человеческими словами, моральное воздействие огня германских гаубиц на наших солдат! Вид оторванных ног, рук и прочих частей человеческого тела, душераздирающие предсмертные крики ещё оставшихся в живых — непереносим для человеческой психики... Ещё более сильное влияние на моральное состояние бойцов, оказывает вид заживо похороненных — которых, находят по торчащим из-под земли конечностям. И, главное: чувство собственного бессилия, осознание того факта — что ты не можешь ответить врагу тем же, просто "убивает" в человеке солдата — ещё быстрее, чем его тело разрывает и хоронит заживо германский "чемодан"! Стоит ли тогда, господа, удивляться столь массовому дезертирству и сдаче в плен неприятелю наших солдат?!
Впрочем, не на всех офицеров и генералов, слова полковника произвели надлежащее впечатление. Как бы, не на большей их половине, на лицах читалась скука, недоумение — а то и, открытое возмущение. Если бы не моё присутствие и явное благоволение полковнику Чернышенко, его бы счас наверное поедом вмиг схарчили!
Послышались правда, весьма искусно завуалированные высказывания, мол — что с нижних чинов, этого тупого серого быдла, взять!
Полковник, с таким не согласился и, чтоб не быть голословным, привёл пример:
— Ну, не скажите! Офицер моего — тогда ещё батальона, поручик В, ещё в Галиции попав разок под обстрел австрийских гаубиц — после от каждого громкого стука, выпрыгивал из окопа и бежал куда подальше! Правда, каков молодец: знал за собой такую особенность и приказал солдатам каждый раз ловить его и возвращать на место. Да...
Глаза полковника затуманились печалью:
— ...Как чуял, что ли — погиб он именно от "чемодана". Другой же, офицер из кадровых — капитан М, падал в обморок от каждого звука разрыва снаряда — как барышня на балу, от непристойного предложения гусара. Пришлось "списать" в тыл...
Генерал-артиллерист, тоже подержал мою и полковника Чернышенко точку зрения:
— Воистину так, господа: мне самому — хоть и весьма спорадически, пришлось пару раз находиться под обстрелом тяжёлых германских гаубиц... Никто не осмелится, зная моё прошлое, назвать меня слабодушным — но, впечатление у меня осталось надолго! Даже, не слишком близкий разрыв такого "чемодана", оказывает мощнейшее воздействие на человеческую психику...
Своё веское слово сказал и, "герой дня" (не считая конечно, мою августейшую особу) генерал-майор Свечин:
— Чтоб, выдержать многочасовой обстрел германской тяжёлой артиллерии, нужны стальные нервы. А после многомесячных тяжёлых боёв, ежедневно видя гибель товарищей, ясно понимая безнаказанность этого для неприятеля — ввиду бездействия нашей артиллерии, нервы у всех расшатаны! Стоит ли удивляться тогда, господа, разложению дисциплины и дезертирству в пехотных частях?!
"Это всё — ещё цветочки, господа! — хотелось сказать мне, — а, ведь впереди ещё чего — более "интересного", великое множество! Например, отказы идти в наступление".
Подошёл к самому краю огромной могилы, бывшей воронки на вершине Высоты 72,7 — куда складывали останки погибших героев из Первого полка и, встал с непокрытой головой. Всё моё "сопровождение" — куда им деваться, проследовало за мной.
Помолчав, говорю:
— Паллиативное решение мною уже найдено: захоронением погибших занимается специальная полковая похоронная команда. Это, хоть как-то снизит моральное воздействие больших потерь на личный состав. Стоит, распространить этот опыт на все полки Действующий армии, господа генералы и офицеры!
Под моим пристальным взглядом, адъютанты начальничествующих лиц, споро зашуршали карандашами по блокнотикам.
— Но это, именно — "паллиативное решение", господа!
* * *
Как-то так случайно получилось, после окончания похорон, что мы с генералом-артиллеристом остались с глазу на глаз, немного в стороне от остальных:
— Нельзя ли как-то организовать контрбатарейную стрельбу уже имеющимися силами, господин генерал?
— Увы, Государь! Наша полевая артиллерия, вооруженная 3-х дюймовыми пушками — стреляющая шрапнелью по настильной траектории, просто не в состоянии хоть как-то вести контрбатарейную борьбу с германскими гаубицами.
— А где наши — русские гаубицы?
Из "послезнания", мне немного известна история такого состояния дел.
Теоретически, русское военное министерство совершенно не учитывало тенденцию развития оборонительных средств ведения войн. Даже получив в Русско-японскую войну "тревожный звоночек", русские генералы не помышляли о том, что военный конфликт с крупной европейской державой, обязательно примет форму позиционной войны. Все надежды связывались с крепостями, даже не задумывались о более современной, гибкой системы полевых опорных пунктов. Малейшие намёки на ликвидацию явно устаревших крепостей, генералы рассматривали как измену Родине!
В результате, хотя расходы на вооружение Российской императорской армии и были сравнимы с немецкими или даже их превосходили, тратились деньги на оборону крайне бестолково. Немцы развивали тяжёлую полевую артиллерию и стрелковое оружие, русские — крепости и их тяжелые стационарные орудий. Накануне войны 1914 года, в крепостях находилось около трёх тысяч современных тяжелых орудий, а в полевых частях — всего пару сотен тяжелых гаубиц и пушек.
Ещё одна фатальная ошибка — слишком большой акцент делался на кавалерию. В результате "конного блицкрига", мы так и не дождались — зато железнодорожная сеть оказалась забитой составами с фуражом для громадных конных масс.
Ну и, добило русскую сухопутную армию чрезмерное увлечение созданием флота. Гигантские линкоры, каждый из которых стоил — как пара тысяч шестидюймовых гаубиц с бесконечным боезапасом, всю войну простояли в гаванях, матросам от безделья захотелось "свободы" и началось...
— ...Изначально, мы были бедны такими орудиями : в немецком армейском корпусе их больше, чем в русской армии. К тому же, наши гаубицы по большей части лёгкие — 48-ми линейные, ни в какой мере не могут сравниться по силе воздействия на полевые укрепления, с германскими — шестидюймовыми! Нашей "лёгкой" 48-ми линейной гранате, я уже не говорю про трёхдюймовый калибр, нужно прямое попадание... А, шестидюймовый — разрушит любое полевое укрепление и убьёт находящихся там солдат, даже разоравшись в нескольких саженях от него.
Как хреново, то...
— Неужели, ничего нельзя сделать, господин генерал?
Помолчав, он ответил не глядя на меня:
— Увы, но и последний свой шанс мы упустили, Ваше Величество!
— Уточните, пожалуйста...
— Немцы, сняв со своих восточных крепостей — не только все тяжёлые орудия вместе с командами, но даже пулемёты и бросили их на фронт. Я, тоже предлагал эту меру — ещё при Великом Князе... Ведь, только в Ивангороде у меня было свыше пятисот орудий с большим количеством снарядов! Всего же в шести, оставленных нами крепостях в Польше и Литве, было около шести тысяч орудий среднего и крупного калибра. Если, пехотные генералы говорят, что причиной отступления был недостаток тяжёлой полевой артиллерии — то почему они не настояли на использовании крепостной?!
Я, не подумав ляпнул:
— Видимо, чтоб было чем защищать крепости!
— Так, почему их не защищали, Ваше Величество — а сдали вместе с артиллерией?! Ведь, многие эти орудия, немцы уже начали применять против нас!
Хм, кгхм...
— А кто-нибудь предлагал эту меру пехотным начальникам, господин генерал?
— Я написал генералу Алексееву подробнейший доклад и послал его в Штаб, тогда ещё в Барановичи. Но, Михаил Васильевич был чрезвычайно занят и, не мог заняться им лично. Генерал Борисов же — которому, он поручил рассмотреть этот вопрос, по-видимому — никуда не торопился и, только за несколько дней до подхода к крепости противника...
Артиллерист смущённо смолк.
"Всё же я был прав: этого Борисова надо от Алексеева срочно убирать! Правда, это надо сделать технично: это его, наряду с Пустовойтенко — наилепейший кореш. Ну впрочем, Штирлиц уже указания получил — будем надеяться, что он справится...".
Думаю, с этим генералом-артиллеристом, время пришло познакомиться:
— Извините, господин генерал, мой преждевременный склероз... Как Вас...?
— Генерал-майор Шварц, Алексей Владимирович! — щёлкнул каблуками тот, — бывший комендант крепости Ивангород — оставленной мной по приказу и вопреки собственной воле, после полной эвакуации и взрыва укреплений...
Морщу лоб, типа — пытаясь вспомнить.
— Был произведён в генерал-майоры и награждён Георгиевским оружием лично из ваших рук, Ваше Величество — когда Вы в прошлом году в октябре, изволили посетить крепость после её успешной обороны и отбития неприятеля с большим уроном!
— Ах, да! Я ещё, тогда Вам сказал...
Естественно, я "завис" как "Пентиум-1" от десятой "Винды"!
— Вы спросили тогда, Государь: "Вы, вероятно, самый молодой из комендантов крепости?". На что я ответил: "Да, Ваше Величество — но несомненно и самый счастливый!". "Да, — сказали Вы, Государь, — и, есть отчего!". Когда же мне вручали Георгиевское оружие, Вы заметили: "Как мне приятно смотреть на Вас — на вашем лице отражается чувство исполненного долга!".
Неужели, мой Реципиент действительно так говорил?! Вот же, дебил...
— Ах, да — вспомнил! — как будто спохватился, — чем сейчас заняты, Алексей Владимирович?
— После сдачи крепости, до сих пор жду нового назначения, Ваше Величество. Слышал вроде, начальство метит меня на Кавказ...
Решительно его перебиваю:
— Никаких "Кавказов", господин генерал! Как только здесь разгребём, будете Имперским комиссаром — моим представителем при Военном министре и ГАУ по артиллерии! Кстати, разрешите Вас поздравить с "генерал-лейтенантом", Алексей Владимирович...
Ищу глазами среди Свиты и генералитета моего... Ах, вот он где — за моей спиной стоит и подслушивает:
— Господин Генеральный Секретарь!
— Слышу, слышу... Уже оформляю, Ваше Величество, — пробурчал Мордвинов, — кстати, у нас стандартные бланки кончаются — как в следующий раз воевать поедем, надо будет прихватить их побольше...
* * *
После высоты 72,7, с несколько подавленным настроением посетили наш "швердпункт" в этой операции — деревню Гени, представляющую собой несколько отдельных хуторов, расположенных по сторонам и внутри, некого условного "квадрата". Генерал Свечин давал пояснение произошедшему здесь недавно бою, решившему исход всему сражению:
— Как Вы можете сами убедиться, Государь, местность полностью открыта действию наших батарей южнее села Камели... Вопреки сведениям разведки, деревня Гени оборонялась не одной ротой Ландвера — а ВОСЕМЬЮ!!! Но всё равно, когда после артподготовки, стрелки Второго и Третьего полков подошли на близкую дистанцию, немцы не выдержали перекрестного огня — особенно из противоштурмовых трёхдюймовый пушек и, бежали... Последующие контратаки сильно потрёпанной 14-й дивизии Ландвера, а затем спешенной кавалерии, были отбиты уже закрепившимся на местности Третьим полком Патрикева при поддержке артполка полковника Горбоконя. Второй же стрелковый полк — "пса войны", штабс-капитана Данилова, вместе с Разведывательно-кавалерийским батальоном капитана Красовского, продолжал наступать в направлении села Дукшты и после его взятия, закрепился вдоль одноимённого ручья — создав внешнее кольцо окружения. После чего, в "чистый" прорыв была введена "Маневренная группа" генерала Шишкина из двух казачьих полков...
Свечин, весь прямо-таки излучал гордость и, моё настроение тут же, поднялось куда-то в заоблачную высоту.
Прошёлся, всё внимательно осматривая. Если честно, после Высоты 72,7, воронки от разрывов артиллерийских снарядов, не впечатляли! Оно и понятно: те были от немецких 150-ти миллиметровых гаубиц, эти — от наших 122-ух миллиметровых... Почувствуйте, как говорится — разницу! Вот, наши солдатики, её в каждом бою и, "чувствуют" — на собственной шкуре.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
