Вьюга

— Это присказка такая, — протянул я.

А вот название "Порубежные топи" мне, почему-то, не сильно понравилось. Думаю, там точно обошлось без молока. И меда тоже. Как оказалось — так и есть, нехорошее место.

Тоже вроде такой реликтовый остаток, как и Старая пуща, даже, может, еще старше. Альвы об этом мало знали — только то, что это болота, и тянутся они на много фарсанхов, почти до Ятлицких гор на юге. Люди, вроде как, пробовали там селиться — напрямую топи враждебны человеку не были, — да вот не приживались, хоть ты тресни. Места богатые на всякую рыбу и ягоду, но то чума какая начнется, то просто стоит деревенька — а приходит кто следующим летом и нет ее. И даже следов не осталось, разве что утварь какая ржавая по кочкам разбросана, поди разберись. А иногда из топей и нечисть лезет, словно прорывает там что-то. Тут-то вот Старая пуща стоит, через нее хода такому нет, а к северу отсюда, да и в княжестве местные засеки городят и патрули пускают, чтобы следить, не прет ли кто из болот.

— Пройти мы через них сможем? — я остановился, жестом попросил бросить мне бурдюк, отхлебнул воды.

Рыжая задумалась.

— Там много чего живет, все больше — плохого. И еще — до конца топи не промерзают, даже в самый холод, — она спрятала бурдюк обратно, завязала мешок, — Нормального пути там просто нет, а если и есть — то я его не знаю.

— Пойдем ненормальным? — хмыкнул я, снова берясь за лямки.

Альвы кивнули почти одновременно.

Глава четвертая, где случается стычка, происходят первые потери, рассказывается о походной жизни на болотах, а еще а герой получает неожиданные предложения и серьезные поводы поразмыслить.

Борзые стелились, как вьюга, едва взяв след на окружном тракте, так, что уланы быстро отстали, и только муладжины, сросшиеся с лошадьми, удержались за ними. Они пронеслись через вонючую деревню как ветер. Тупица из местных выбежал навстречу — на что он рассчитывал? Кто-то походя развалил его пополам, свесившись с седла. Там, к югу, еще южнее! У леса лошади встали, и даже особые слова не заставили их войти под мрачные своды. Но это было уже не важно, уланские разъезды можно растянуть вокруг, оцепить каждую тропу. Главное — они успели.

— Ну сколько можно-то? — белобрысая, ей-богу, прянула ушами как лошадь. Смешно, кстати, вышло.

— Не болтай, — я чуть повернулся, что бы плечи поменьше затекали, — Сколько нужно, столько и можно.

— Милу на тебя плохо влияет, звереныш, — разочарованно протянула альва, хорошо хоть тихонько. Ничего страшного, от скуки еще никто не умер, а обморозить себе что чувствительное тут не грозит — полежим еще, не сломаемся. Больно мне прогалина эта не нравится. Топи за ней, в тумане, камыше да чахлых деревцах и то посимпатичнее будут.

— Точно ничего не чуешь? — я обернулся к рыжей, и та помотала головой — тоже нетерпеливо этак, разве что ушами шевелить не стала.

Мы тут c десяток молитв лежим, и еще пролежим столько, сколько надо, хотя я уже и сам не сильно уверен — показалось мне, что лошадь всхрапнула, или слышал на самом деле?

Ничего, совсем уж бесшумных засад не бывает, чем-то да выдадут себя. Другое интересно — это нас скрадывают или кого еще? Положим, нас есть за что, но ни в жизнь не поверю, что местные тыловики так быстро по коням прыгнули из-за какого-то там сельского старосты, пусть и своего. Да они бы только по инстанциям такую облаву утрясали дней десять.

Ага, вот там, по левую руку — кажется, оно, хоть и сумерки уже, тут другие глаза нужны. Я тронул рыжую за плечо, — Так, смотри, слева, за — не пойму, камыш вроде? — да, и чуть-чуть пониже — видишь?

Обе альвы переползли поудобнее, вглядываясь.

— Может, камень так лежит? — предположила Киру, недоуменно приподняв брови.

— Может и камень, а может — и уланская шапка в зимнем чехле, — я наконец-то убедился, что нет, не почудилось мне — есть засада. Точнее — и тут есть, потому что на первый пикет мы наткнулись в трех зиру к северу — пятерку улан, лениво сгрудившихся под накидками и изображавших сугроб. Хорошо, что шли уже осторожно, всякого от топей ожидая, а то бы прямо так им в руки и вывалились.

Второй пикет с математической точностью располагался в трех зиру к югу — тоже пятерка, плюс какой-то невысокий смуглый воин, сидевший наособицу. Тот, кстати, тут же почти в нашу сторону башку повернул и приглядываться начал — сразу мне не понравился. Чем угодно могу ручаться, ни видеть, ни слышать нас не мог — почуял, что ли?

А теперь и здесь — отсюда не разглядишь, но прозакладываю дирхам против ржавого гвоздя — тоже сидят, голубчики, впятером, скучают на морозце. Просто среди этих нашелся кто-то понимающий, который смог позицию получше выбрать, оттого сразу в глаза и не бросаются.

— Ну что, поход по болотам откладывается, возвращаемся в лес и сидим пару дней. А лучше даже и все пять. Не могут же тут полк улан до весны держать, — я повернулся, устав пялить глаза по такому свету. Все уже плыть начинает, взгляд замыливается.

И вот тут мне очень не понравилось выражение, с которым альвы переглянулись, просто очень.

— Я не знаю чего-то, да? — и как-то холодом продрало, когда Милу кивнула, немного замешкавшись.

— Ты еще день тут не выдержишь, — она казалась виноватой, — Точнее... скорее не выдержишь, а вот два — уже точно.

— Это почему, хотелось бы знать? — я начал заводиться, — Нет, место то еще, но…

Альва мотнула головой, — Мы его едва уговорили. Он, лес, вроде как живой, знаешь? Живой, и.… как бы сказать?

— Живой и голодный, — шепнула Киру, смотря в сторону, — Местные сюда давно дорогу забыли, а жрать он хочет каждый день. Мы его не удержим, звереныш, мы просто не умеем, понимаешь? Да, наверное, сейчас уже никто не умеет.

Твою же мать, а.

О том, что в топи я пойду один, альвы просто отказались слушать. Даже заверения, что точно дождусь их, крутясь поблизости, не помогли, вот ведь, нечисть упрямая.

Впрочем, если подумать, то шансы были — сумерки уже сгустились достаточно, а те, в засаде, вряд ли глаз от прогалины не отрывают — все мы люди, и языками потрепать с товарищем хочется, и выпить чего согревающего и совсем даже неуставного. Они, все же, не ветераны с переднего края, обычные тыловики, что больше по вину и бабам, чем по засадам да атакам. Если попробуем проползти, держась тенями, хотя бы до середины, где уже снег начинается, а потом рвануть напрямую к болоту — то потом поди нас найди в этих зарослях. Болото — оно только со стороны ровное, как доска, а вот ловить там кого-то — устанешь ноги бить. И не видно ни хрена, и камыш шелестит постоянно — на звук тоже не сориентируешься. Белыми нитками шито, но есть шансы, есть, вот только почему так не хочется рвать на ту сторону?

Ладно, бог не выдаст — свинья не съест, пошли мы. Точнее — поползли, хоронясь и замирая на любое лишнее движение. Хреново, когда вот так головы не поднять — сам себя накручиваешь, что, мол, отлично тебя видно, и вражины посмеиваются, глядя как ты тут в грязи рожу пачкаешь. Попутно цели разбирая, конечно.

Доползли за пяток молитв, хотя казалось, что прошел весь десяток. Дальше все, амба — тут уже заметят точно, без вариантов, точка невозврата. Застыл, глянул на девчонок своих — вроде собраны, и не мандражуют особо, хотя черт его знает, по виду не всегда скажешь. Белобрысая странно губами шевелит — молится, что ли? Не вяжется это с ней как-то. Тут еще и луна вышла, яркая — жуть просто. Под такой с барышней по городу гулять хорошо, а не под вражескими ружьями бегать. В таком свете да на снегу — только еще красных тряпок на спину примотать осталось, что бы даже слепой не промазал. Поняв, что уже начинаю себя уговаривать, приподнялся на локтях, к альвам обернулся.

— На счет «три», — зашептал, удивляясь, как пересохла глотка, — Раз, два…

И мы рванули, шаг, другой, третий, сумасшедшими прыжками, не обращая внимания на азартный ор, поднявшийся слева — точно, тыловики, раскудахтались, мать их. Еще прыжок, абы не поскользнуться, не запнуться о какую невидимую под снегом корягу… Почему не стреляют, черти?! Еще чуть и нас закроет взгорок, а им его оббегать надо, давай же, м-мать, вот ведь оно уже! И вот тогда бахнул нестройный залп, так близко, что донесло пороховую гарь, а следом судорожно захлопали револьверные выстрелы.

И вместе с этим рыжая, несшаяся чуть впереди меня, молча кувыркнулась в снег.

Кажется, я заорал что-то бессвязное, подхватывая ее за пояс, и буквально втаскивая в близкий уже камыш. Там поднял альву на руки, перехватил удобнее и припустил, треща сухим камышом — быстро, быстро, им сюда бежать максимум с треть молитвы. Грохнул еще один залп, но даже не зажужжало вокруг, явно просто «в ту степь» стреляли, а потом кто-то злобно заорал в отдалении этаким командным голосом и все, затихла стрельба. Я плюхнулся в грязь, пристроил слабо стонущую Милу головой себе на колени, отмахнулся от Киру, лезущей под руку. Вытянул нож из-за голенища, аккуратно взрезал куртку, следом откинул мокрую от крови рубашку, блестящую в лунном свете. Ах ты ж, твою мать!

На берегу, уже довольно далеко от нас, все продолжали орать, но внимания на это я не обращал.

Так, чуть ниже правой груди прошло. Калибр мелкий и сквозное, уже хорошо, из револьвера, похоже. Прилети так винтовочная пуля — и все, абзац, а тут — тут еще поборемся.

— Пояс свой дай, быстро! — рявкнул белобрысой, испуганно шарахнувшейся в сторону, — И тряпок, каких почище.

— Уже за пазуху лезешь? — губы посинели, а все балагурит, черт бы ее драл, нечисть лопоухую. Но говорит чисто — это вообще хорошо, значит легкое целое. Хотя хрен его знает, может у них там анатомия другая?

— Так я ж с серьезными намерениями! Вот дай только из болот этих вылезти — так сразу и заженимся, — бурчал я какую-то ерунду, машинально формируя подушку из брошенных Киру тряпок, — Я вообще по альвам — ого-го, вон, белобрысая не даст соврать. А теперь потерпи чуть…

Приподнял, сунул вторую подушку, пережал ремнем обе — что еще тут сделать? Ни аптечки, ни хрена. Если серьезного чего не задели — надежда есть.

И Киру еще не угомонится.

— Ты же умеешь такое, зверечек? Сделал все уже? Как она, зверечек?

Тьфу ты.

— Отлично, — хмыкнул, косясь на рыжую, — Еще на нашей свадьбе погуляешь!

Вот тогда-то он к нам и вышел — тот самый смуглый мужик, что на втором пикете с уланами был. Именно, что вышел, не выломился, не зашумел камышом, a просто шагнул на прогалину, легко ступая по подтопленной грязи сафьяновыми сапогами.

Эффектно, ничего не скажешь, внушает уважение.

— Положи, — кивнул на альву, этак брезгливо сморщившись, а сам даже руки на груди сложил — мол, хозяин положения, мать его.

— Хорошо, — я мотнул головой Киру, — Смотри за ней.

Аккуратно переложил рыжую головой на руки подруги, поднялся, — Теперь что?

Хорошо, хоть девчонки ведут себя разумно — не кажется мне, что тут от них помощь будет.

— Теперь — со мной пойдешь, — говорил он на амманском очень правильно, но с каким-то свистящим акцентом, словно тот ему не родной.

— А с ними как? — я кивнул на двух альв, — могут они уйти?

Руки при этом я демонстративно сунул под тулуп, от рапиры подальше.

— Эти... — он на девчонок даже не глянул, — эти тут останутся.

Что, ситуация в целом понятная.

— Так не пойдет, — улыбнулся я, буквально силой растягивая губы.

— Хорошо, — он потянул из ножен шашку, совершенно не меняясь в лице, но явно рисуясь. Не опасны мы ему, точно знает, скотина — а то бы башку мне снес моментально, без этих вот картинных жестов. Я ему на саблях не соперник даже, так, досадная помеха — не первым ударом достанет, так вторым.

Поэтому я и выстрелил прямо через тулуп, влепив куда-то в середину тела — бам! Распахнул тлеющую полу, вытягивая руку, взвел левой ладонью курок и еще раз, уже когда он ткнулся лицом в болото — бам! Наклонился, упер сизый от копоти ствол в выбритый затылок — бам! Грохал шестизарядный полудюймовик просто оглушительно на самом деле, аж в ушах сплошной звон стоит.

Сунул револьвер обратно в кобуру, перевернул тело ногой — все, сюрпризов не будет. Похоже, там и в первый раз хватило — вон как на животе бригантину разодрало, смотреть страшно.

Расстегнул на нем пояс, вытащил, перевесил на себя вместе со всеми многочисленными кошелями да мешочками. Только потом удосужился плеснуть на дымящий тулуп болотной водицы. А руки-то подрагивают, кстати.

Запросто ведь могло не сработать. Если бы муладжин хоть какую угрозу от нас почуял — сразу бы ударил, без театральных появлений и разговоров. Муладжин? Ну да, он самый — понял я, уже кивая белобрысой — сдавай, мол, вахту. Рабы шахиншаха, избранная тысяча. Кстати, непревзойденные воины — могу собой гордиться, да только что-то не хочется. А хочется знать только, что они тут забыли, если честно.

Ну, теперь руки в ноги и ходу, пока вражины не очухались.

Подхватил вскрикнувшую альву на руки, благо там если сто фунтов есть — уже хорошо, да и тронулись подальше от берега без лишних разговоров.

Вода сразу перелила за голенища, зачавкало болото, а я все пер вперед, выдирая из грязи сапоги и обливаясь потом, заботясь только о том, чтобы не споткнуться и не полететь в жижу под ногами. Да еще что бы Милу не так сильно трясти. Белобрысая вроде не отставала, но, сказать по правде, я об этом мало думал. Оттянуть от берега нужно, хотя бы на фарсанх. Хватит меня на фарсанх? Должно хватить, иначе все, ложись и помирай. И девчонок тоже положат всех, к гадалке не ходи, вон — покойный муладжин это вполне подтвердил.

— Все! Все, стой! — Киру тяжело дышала, упершись руками в колени,— Не могу больше…

Очень вовремя — я как раз выбирал место посуше, чтобы упасть да и помереть, двигая ногами уже из чистого упрямства. Выбрались на островок небольшой, с четверть зиру длиной, но даже какое-то кривое деревце на нем умудрилось вырасти. Это хорошо, это значит, что риска проснуться в воде нет — на совсем уж мокром и не растет ни хрена.

Сколько от берега уже отмахали? По моим прикидкам — фарсанха два мы прошли, может быть и больше. Должно быть достаточно, а нет — так и хрен бы с ним, пусть уж меня лучше пристрелят. Пристроил Милу под то самое деревце, глянул — вроде бы спит, дыхание ровное. Только бледная — чисто смерть, хорошо хоть губы перестали в синеву отдавать. Альвы, они вообще крепкие, не смотри, что такие доходяги. Ну, хочется верить, по крайней мере.

Едва сел, как белобрысая шлепнулась рядом, вытягивая ноги.

— Так, — вздохнул протяжно, — Не спать, воин. Вон там — деревья вроде какие-то? Глянь, а то в темноте разобрать уже не могу.

— Угу, — она кивнула, приваливаясь к моему плечу, — Деревья, точно.