— Во-первых, я уже не раз и не два говорил, что никакой не гробокопатель! А во-вторых, мне перепал бы только камень по голове! И тебе тоже, дубина! — Орди поднял череп на уровень глаз. С одного бока Тиссур был вымазан в жирной земле, к которой прилипла соломинка. — Ты не видел, как на тебя отреагировал тот… — он поискал слово поприличнее, — человек?
— Ну видел, и что? — проворчал череп, а затем огонёк в его глазнице разгорелся ярче. — Ах да… Я понял! Я понял, к чему ты клонишь! Тот человек убежал, потому что здешний барон… Ах, какой негодяй! Каков же негодяй! Кругом одни предатели!.. Похоже, годы заточения действительно притупили мой разум, — сказал он мягче, и юноша впервые за всё время услышал в голосе короля извиняющиеся нотки. — Как же я сам об этом не подумал?
Орди глубоко вздохнул. Он ещё не разобрался, поддерживать сумасшествие черепушки или бороться с ним, поэтому решил плыть по течению:
— В следующий раз слушайте меня, ваше величество. Я знаю, что делаю.
Ступая как можно аккуратнее, Орди вернулся к рынку и выглянул из переулка, осматривая окрестности в поисках рябого мужичка — и не нашёл его. Всё так же фланировали горожане, вышедшие показать себя, и пожилые экономки в белых чепчиках, неизменных фартуках и с неизменными же плетёными корзинами в руках. Как раз к одной из корзинок юноша и присмотрелся повнимательнее — слишком уж соблазнительно высовывался из-под белого платка кусок колбасы. Прогулочным, но достаточно быстрым шагом он настиг ничего не подозревавшую старуху. Та толклась у лотка с зеленью и перебирала скрюченными коричневыми пальцами пучки зелёного лука, петрушки и укропа, бормоча себе под нос:
— Вялое!.. Жухлое!.. Это вообще… Тьфу, гадость какая.
Продавщица — дородная тётка в вышитом сарафане — стояла со скучающим видом и предпочитала не тратить нервы на дотошную старушенцию, которая, вдоволь наворчавшись, пошла в наступление.
— За пару грошей возьму! — обезображенные артритом пальцы сжали и потрясли перед лицом продавщицы несколькими пучками зелени.
— Десять! — на опытную торговку спектакль с перекладыванием не произвёл ни малейшего впечатления.
Начался торг, и Орди, улучив момент, подобрался поближе, затем подобрался в смысле «приготовился» и… Увидел, как к нему сквозь толпу пробирается рябой мужичок. И не один — неудачливый грабитель, очень выразительно жестикулируя, на ходу рассказывал что-то двум громилам-близнецам (хотя, скорее всего, никакими близнецами они не были, а выглядели одинаково из-за рубах, дубин и совершенно тупых лиц).
— Ах ты ж!.. — прошептал юноша и подумал, что было бы здорово затеряться в толпе, но поздно. Его взгляд наткнулся на взгляд рябого, а через секунду на юношу указывал веснушчатый палец.
Не теряя времени даром, молодой человек перешёл на быстрый шаг, а затем побежал. Он слышал, как за его спиной раздавались крики «Держи вора», но, к счастью, пока держать его никто не собирался: Орди мастерски лавировал между людьми, проскальзывая и изворачиваясь, в отличие от тупых близнецов, которые прокладывали путь сквозь толпу, как лоси сквозь камыш.
— Дорогу! — звонко крикнул юноша и поддержал легенду: — Вор! Держи вора!
За спиной раздался возмущённый возглас грабителя, чью идею так бесстыдно украли и обернули против него самого.
Горожане стали расступаться куда охотнее, и мошенник почти вырвался на свободу, но неожиданно, уже видя перед собой пустую улицу с огромным количеством столь милых сердцу переулков, подворотен и тропинок, в которых можно было затеряться, обнаружил, что врезался. У него на пути оказался пожилой мужчина в чёрном сюртуке и смешном пенсне. Весь его вид — потрёпанный и бедный, вкупе с задранным носом и волосами, которые произрастали только над ушами и в носу, — говорил, что он мелкий служащий городской канцелярии. Такие люди никогда и ничего не уступали тем, кого считали ниже себя, и из-за этого мнили, что законы физики должны будут прогнуться под них так же, как и законы общества.
Что ж, одного из представителей этого племени ждало разочарование: скорость и масса тела бегущего мошенника, вступившие во взаимодействие со скоростью и массой тщедушного тела служащего, отправили последнего в кратковременный полёт, который закончился на булыжной мостовой.
Эта же мостовая ударила Орди по спине и немного ниже, выбила воздух из лёгких и заставила пальцы разжаться. Юноша обернулся и снова, испытав дежа вю, увидел, что преследователи его настигают. Запаниковав, мошенник вскочил и задал стрекача. Он успел сделать с десяток шагов, пока не понял, почему бежать так легко и свободно — рубаха с Тиссуром осталась лежать на камнях. Колебался юноша совсем недолго: бросить череп здесь было всё равно, что оставить на оживлённой улице мешок золота.
Состроив максимально испуганное выражение лица, Орди развернулся и, размахивая руками, побежал навстречу грабителю и его громилам.
— Назад! — кричал он. — Назад!
Поначалу, когда рябой заметил, что его добыча развернулась и сама идёт к нему в руки, то заулыбался и перехватил поудобнее дубинку с маленькими гвоздиками в навершии. Но потом, заметив, как перекошено лицо юноши, и с каким ужасом он оглядывается, очень сильно засомневался, вспомнил пережитое в переулке и начал замедляться, пока не остановился совсем.
— Наза-ад! — Орди пробежал мимо него, сопровождаемый первыми горожанами, которые совершенно не понимали, что происходит, но считали, что лучше присоединиться к бегущим, чем потом разбираться, почему у тебя не хватает денег или частей тела.
Грабитель посмотрел налево.
Потом посмотрел направо.
Потом повторил эти действия — но быстрее. И ещё быстрей. Затем он посмотрел вслед Орди и пустился наутёк, пропитываясь настроением толпы, которая уже начинала паниковать не на шутку.
А юноша, замедлившись и оставшись в хвосте, вернулся, подхватил одиноко лежавший на площади свёрток с Тиссуром, — и был таков.
3.
Снова длинная дорога, уходящая за горизонт. Вдоль неё поля с низкими берёзками, постепенно переходящими в настоящий лес. Иногда он расступался, и тогда открывался прекрасный вид на зелёные луга и вросшие в землю невысокие выветренные скалы, похожие на руины крепостей. Сверху ясное и по-летнему глубокое небо, в котором ослепительно сияет золотая монета солнца.
И посреди всего этого летнего великолепия, перебивая чириканье птиц, шум ветерка в древесных кронах и жужжание шмеля, громко раздавались два голоса.
Любая дорога характерна тем, что оставляет множество свободного времени для размышлений. Эта не стала исключением — и Орди пользовался моментом, осмысливая случившееся. Юноша, разумеется, слышал о магии, но, во-первых, не представлял, что когда-нибудь столкнётся с ней лицом к лицу, а во-вторых, волшебство, о котором он знал, было совсем другим.
В истории встречались упоминания о давних временах, когда мудрые бородатые старцы умели кидаться огненными шарами, замораживать целые армии или повелевать бурями, но сейчас слово «магия» почти полностью исчезло из лексикона, а сами чародеи стали больше математиками, химиками, богословами и фармацевтами. Их воспринимали, как обычных учёных, только в странных шляпах и мантиях. Однако волшебники, хоть и являлись формально частью Университета, были закрытой кастой и уединённо жили в старом замке на окраине Брунегена, поскольку только крепчайшие стены и казематы могли выдержать взрывы, которые периодически сотрясали их обитель. Настоящего волшебства уже давненько никто не видел, поэтому периодически у общественности возникали вопросы, вроде: «А чем это они там на наши налоги занимаются?», после чего волшебники раздражённо вздыхали, открывали ворота перед проверяющими из налогового министерства и метафорически бросали общественности кость. В роли кости обычно выступало какое-нибудь изобретение, вроде пороха, которое полностью меняло мир, после чего мир вздыхал, негромко ругался и задумывался: а не заблокировать ли ворота замка чем-нибудь тяжёлым?
Но, насколько знал Орди, чем бы ни занимались волшебники, на любые эксперименты, связанные с оживлением мёртвых, было давным-давно наложено табу.
А тут — череп, который не знает, что он, собственно, череп, и теоретически умеет летать.
Юношу посещала мысль, что во время падения он повредился в уме и видит галлюцинации, однако в этой теории был изъян: Орди выбрался из кургана только при помощи Тиссура и его светящегося глаза. Следовательно, этот костяной болван настоящий. А значит, можно и нужно его использовать — тем более, что голод очень настойчиво давал о себе знать и требовал забросить в желудок что-нибудь, помимо сырой капусты или морковки. Жирные жареные колбаски вполне подошли бы. О, да, ещё как подошли: при одной мысли о них рот Орди наполнился слюной, а в глазах потемнело. Чтобы хоть как-то заполнить пустоту в животе, юноша достал из кармана жилета очередную морковку и вгрызся в неё, напрягая всё воображение, чтоб хотя бы в фантазиях превратить овощ в мясо. Помогло так себе: с сожалением Орди понял, что превращения не произошло, и, дабы отвлечься, решился на крайний шаг — заговорить с королём, который после побега из городка погрузился в загадочное молчание.
— Как вы там, ваше величество?
Нет ответа. Тишина, лишь жужжат мухи да надрывается в кустах какая-то мелкая писклявая птичка. Возможно, череп не откликнулся потому, что стоило вкладывать поменьше сарказма в «ваше величество».
— Ау?..
Снова тишина.
— Тиссур? — позвал Орди в третий раз, и король отозвался.
— По имени меня могли звать только жёны, — от холода в голосе короля у Орди замёрзла спина. — И поскольку ты не одна из них, зови меня «Ваше величество».
— Вот как? — усмехнулся молодой человек, чувствуя, как в нём растёт раздражение и яростное желание звать Тиссура не иначе как на «ты» и по имени. Исключительно в знак протеста. — Не слишком-то ты приветлив с человеком, от которого зависит твоя жизнь. Я ведь тебя уже дважды спас.
— А с чего это мне с тобой любезничать? — парировал король. — Считай, что я твой наниматель, причём очень щедрый. Со мной ты можешь за неделю заработать столько, сколько не заработал бы, всю жизнь копаясь в могилах и обирая мертвецов.
Орди вздохнул. Идея поболтать с Тиссуром уже не казалась такой привлекательной.
— Я же говорил, никакой я не гробокопатель.
— Да? А кто же ты? И что делал в кургане?
Юноша задумался, стоит ли ему пересказывать свою историю и быстро решил, что нет.
— Я простой путешественник, — сказал он, маскируя в этой фразе коварную ловушку. — Искал, как спуститься к ручью, чтобы вымыться, и упал прямо к тебе.
— Путешественник, как же… — усмехнулся Тиссур. — Так бы и сказал, что бродяга.
Ловушка захлопнулась. Орди обожал подобные приёмы: никогда не стоит обманывать человека прямо, всегда стоит дать ему возможность обмануть себя самому. Пусть это немного сложнее, зато несоизмеримо эффективнее: если бы Орди прямо сказал, что он всего лишь бродяга, Тиссур всё равно начал бы искать второе дно и, возможно, докопался бы до истины.
— Кстати говоря, ты сам-то как попал в то подземелье?
Миг молчания, напряжённостью похожий на фитиль, по которому в направлении пороховой бочки бежит огонёк.
— Вильфранд, — проскрипел король плотно стиснутыми зубами. Он произнёс это так выразительно, что Орди живо представил, как череп хмурит то место, где у живых людей расположены брови. — Этот вероломный, подлый и коварный су… Ар-рг! — король издал нечто напоминающее звериный рык, и юноша понял, что угодил своим вопросом в очень больное место. — Этот негодяй был моим первым министром и очень большим учёным. Я взял его к себе, обучил, приблизил… — Тиссура словно прорвало. — Я сделал для него всё, что мог, считал его своим сыном, я ему, тьма побери, доверял! А этот негодяй начал вести двойную игру и в итоге меня сверг!
— Ай-яй-яй, — Орди сделал вид, что впечатлён таким вероломством. — И что же дальше?
— Дальше меня посадили в сундук и подарили одному из бывших вассалов. Доставали только на пирах, чтобы вдоволь поиздеваться над беспомощным врагом. Как вспомню, кровь закипает! Ах, как же я им отомщу, только бы добраться…
Орди еле-еле сдержал рвавшийся наружу нервный смешок.
— А между сверганием и посадкой в сундук было что-то важное? — если бы этот наводящий вопрос можно было представить в виде чего-то материального, то получилась бы огромная стрелка, указывающая в нужном направлении. — Ну, например, если бы я был Вильфрандом, я предпочёл бы казнить своего предшественника.
— Нет, что ты, — самодовольно ухмыльнулся Тиссур. — Он не осмелился.
Юноша хмыкнул, прикидывая, как лучше сказать королю о том, что его бывший министр всё-таки нашёл смелость отделить монаршую голову от тела.
— А тебя самого в этой истории вообще ничего не смущает?
— Нет, — удивился череп. — А что, должно?
— Ну вот смотри, самый простой пример: как ты смог прожить пятьсот лет?
Молчание.
— У нас в роду все мужчины были очень крепкими. Настоящие воины. Благородная кровь. Поэтому наш род и завоевал земли от…
— Пятьсот. Лет, — медленно, делая акцент на каждом слове, повторил Орди.
Тиссур лишь расхохотался:
— Да, мы такие.
«Врёт, — понял юноша, уловив фальшь в голосе древнего короля. — Совершенно точно врёт».
— Ладно. Хорошо. Тогда скажи, как ты поместился в сундук.
— А ты не видел, что это был огромный сундук?
— Нет, он был маленький, — юноша не собирался давать своему спутнику ни единого шанса. — Размером примерно с голову.
— Ну, не знаю, — раздражённо ответил череп. — Скорее всего, это какая-то выдумка Вильфранда. Не мог же такой здоровый мужик, как я, поместиться в маленький сундучок.
— Ну да… Не мог. Ладно, ваш-ство. Не знаю, что вы вообще такое, но ради общего дела мне будет нужна кое-какая помощь. В том городке у нас не задалось, поэтому сейчас права на ошибку нет. Слушайте меня очень внимательно…
До деревни добрались ближе к вечеру. Солнце начало клониться к закату, а небо поменяло цвет с насыщенно-голубого на лиловый, когда в полях впереди показался запущенный частокол, вокруг которого в живописном беспорядке были раскиданы избушки тех жителей, которым внутри не хватило места.
Из-за частокола выглядывали два шпиля — стандартный для таких поселений храм Всех Богов и стандартная же ратуша. Здания располагались друг напротив друга и выполняли, в принципе, одни и те же функции: каждый день и туда и туда выстраивались очереди просителей — причём в храм очередь была намного длиннее, поскольку выпросить что-либо у богов было куда проще. За свою недолгую жизнь Орди успел повидать множество таких деревень и был готов спорить на деньги, что на той же площади находится ещё одна местная достопримечательность — пивная-гостиница. Непременно двухэтажная, потемневшая от времени, с обязательно отсутствующим стеклом в одном из окон и свирепой аммиачной вонью с торца.
