Под знаком Святой Софии - 2

Дан, "со скрипом", но еще с университета понимал немецкий, однако! Однако, тот немецкий, что был в ходу среди выходцев из Германии 15 века и немецкий 21 века... Как выяснилось, это две большие разницы. И, хотя, Дан, наплевав на все трудности, самонадеянно пытался общаться с встреченными на торжище германскими купцами на том немецком, который учил в университете, купцы его понимали с большим трудом. А Дан лишь подтверждал этим — с точки зрения боярыни Борецкой и ее "окружения", скорее всего получавших, от "верных людей", сведения о подобных разговорах Дана — подтверждал своим странным, не таким, на котором говорят все германцы в Новгороде, немецким языком версию о своем происхождении с каких-то далеких пределов германских земель. Из тех мест, где, либо сами немцы, смешавшись с другими народами, говорят по-другому, либо сами эти народы, соседствующие с немцами, слышат, мало похожий на ганзейский, немецкий язык... Тем не менее, Дан, ни спрашивать Василия — понимает ли он ганзейцев и, если понимает, то, о чем они говорят, ни просить присутствовавшего тут же ганзейского толмача — большинство ганзейцев прекрасно знало русскую речь, но традиция обязывала — перевести речь купцов, не стал. И так было ясно о чем ганзейцы спорят. И тут уже Дан ни на что не мог повлиять. Все, что он был в силах сделать, и все, что он хотел сказать — он сказал и сделал. И сейчас, после той секунды неуверенности, когда он боялся заметить на лицах ганзейцев скуку и презрение, он не сомневался, что все сказал и сделал правильно... Правда, его по-прежнему напрягал ганзейский казначей. Вернее, напрягал все тот же, малость отсутствующий, вид пастора. Из-за него, этого вида, Дан не мог уловить эмоции пастора, понять какое впечатление он произвел на эту упитанную толстую скотину — Дан не в состоянии был просчитать немца и это злило — положительное или отрицательное.

Неожиданно, к Дану и тысяцкому Великого Новгорода Василию обратился крупный, на вид — ненамного меньше Дана, и почти такой же широкий, как Клевец, с большой окладистой темной бородой и, совершенно седыми усами и бровями, носатый купец, и весь зал мгновенно притих. Ганзеец, видно, был из уважаемых, тех, кто имел в Новгороде собственную усадьбу и свои сделки проворачивал там.

— Мы слышали, — произнес германец, поблескивая на Дана умными ярко-голубыми глазами из-под нависших бровей и, говоря, как бы от имени всех присутствующих, — что боярин Дан родом не из Новгорода... — Дан заметил, как в этот момент пастор-казначей придвинулся к ганзейскому старосте и, чуть наклонившись к нему, что-то сказал... — И его владения, — продолжил купец, — далеко отсюда... — Германец огладил рукой-лопатой бороду, а затем спросил: — Кому принадлежит земля, где находиться этот рудник?

— Ну-у, — затянул паузу Дан, автоматически отмечая, что у немца, явно, с давлением не в порядке... — Вон, какое лицо красное... — и одновременно соображая, как грамотнее ответить ганзейцу, всем ганзейцам. В конце концов, решил сказать все, как есть...пусть немцы и думают, судя по вопросу, что он имеет отношение к этому руднику.

— Кому сейчас, — в который раз делая ударение на слове, в данном случае на слове "сейчас", произнес Дан, — принадлежит земля, где находиться рудник, я не знаю... — Дан замолчал, пережидая поднявшийся недовольный гул голосов. Немцы, конечно же, не ждали столь невразумительного его ответа... — Но, — спокойно продолжил Дан, — еще недавно ею правил регент свеев, он же их король — Карл Кнудссон Бунде. Однако, в свете последних слухов... — естественно, ни о каких слухах и речи не было. Просто Дан, тупо пытаясь вспомнить — в преддверие разговора с Ганзой — все сведения, что почерпнул из книг о Ганзе, заодно ясно и отчетливо вспомнил и о королевских династиях Дании и Швеции, контактировавших с Ганзой... — однако, в свете последних слухов, — сказал Дан и уточнил, — слухов о смерти Карла Кнудссона...

Если бы Дан мог сейчас подслушать мысли присутствующих, он бы здорово удивился, узнав, что очень многие из находящихся в зале, в том числе и его новгородский "товарищ", тысяцкий Господина Великого Новгорода — Василий, сразу насторожились, услышав, что он сказал — не король Карл Кнудссон, а просто Карл Кнудссон... И, тут же, начали гадать насколько он, Дан, в самом деле, "рядовой" дворянин, то бишь — обычный боярин, коль называет короля шведов так, словно тот его дядюшка или, по меньшей мере, ближайший родственник?! К счастью или к несчастью, но сам Дан даже не подозревал, какую бурю эмоций он породил в умах присутствующих купцов, а также всех прочих, своим неосторожным обращением со словами. К сожалению, в тех книгах по истории Руси, что западной, что северо-восточной или новгородской, которые читал Дан, нигде не говорилось...или Дан, как-то умудрился этого не заметить, о том, что... Нет, конечно, Дан уже сталкивался с тем, что за своими словами в Новгороде надо следить и "забазар"отвечать, но... Но он и понятия не имел, и прочувствовать, за прожитое в Новгороде время, тоже не успел, что в менталитете людей этого времени царственные особы упоминались лишь с соответствующей их положению "приставкой". А без этой "приставки" их могли называть только родственники. И никак иначе!

... — слухов о смерти Карла Кнудссона, — сказал Дан, Дан хорошо помнил дату смерти этого, поддерживаемого Ганзой, шведского правителя, — смерти, о которой, полагаю, вы уже знаете... Думаю, что сейчас этой землей владеет король данов, мурманнов и свеев — Кристиан Первый. И, еще. Что касается распространяемых обо мне сплетен, — Дан уставился в упор на краснолицего и седобрового купца, — ведь, я правильно понял вопрос уважаемого...э-э...

— Иохим Русе, — подсказал Дану имя купца тихий голос с места, где сидел ганзейский староста...

— Иохима Русе? — повторил, с вопросительной интонацией, не будучи уверен в грамотности произношения, вслед за старостой имя купца Дан...

— Правильно, — слегка наклонил массивную, с редеющей шевелюрой, голову немец...

— Так, вот, — уронил Дан, — рудник не является моим наследным владением... Но, — тут же продолжил он, — насколько я знаю, у германского союза городов достаточно сил и возможностей, дабы добиться у Кристиана I аренды нужной Ганзе территории. И напоследок, дабы ни у кого не возникло каких-либо сомнений. Я бы ни за что не позволил себе унизить честь Господина Великого Новгорода, предложив ганзейскому купечеству рудник в труднодоступном и далеком от моря месте. Дорога до этого рудника сложности не составляет...

Во всех дальнейших монологах, диалогах и диспутах ни Дан, ни тысяцкий, практически не участвовали. И, к немалому облегчению Дана... — воевода, понимавший речь ганзейцев, со слегка удивленным видом повернулся к нему и сообщил, что немцы даже и близко, будто это уже решено, не обсуждают вопрос о том, давать Новгороду деньги на войну или не давать... — ганзейцы спорили лишь о том — по словам Василия, опять-таки — какое взять с Новгорода откупное — торговые послабления и разработку соляных копей или серебряный рудник? Потом уже, задним числом, Дан узнал, что еще до того, как он явился "раскулачивать" немцев на деньги, среди германских купцов была проведена, так сказать, "большая разъяснительная работа". Иначе говоря, в грядущее "раскулачивание" немцев вмешался еще один человек. Человек, в общем-то, и не собиравшийся это делать...не собиравшийся вначале. И не знавший точно, когда Дан приступит к переговорам с ганзейцами, однако... Однако, как оказалось, "подсуетившийся" очень вовремя. Этим человеком был архиепископ Господина Великого Новгорода — Иона.

Естественно, новгородский владыка знал о торговавших в Новгороде ганзейцах, но лично он никогда с ними не сталкивался и видел их только издалека. Ибо где те купцы и где архиепископ огромного города? Однако, жизнь такая штука, что владыка, до недавнего времени и помыслить не смевший, что когда-нибудь будет общаться с иноземцами-католиками, и, более того, с их католическим священнослужителем...в итоге, вынужден был даже пригласить их на встречу. Пригласить, потому что не мог оставаться в стороне от происходящих в городе событий. Ведь, это был его город, город, где волей всевышнего он исполнял обязанность духовного пастыря и город, для которого он, владыка, делал все, что мог — обелял его перед лицом прежнего московского князя Василия Темного, боролся с Псковом, пытавшемся заключить союз с Москвой против Новгорода, устраивал переговоры между ливонцами, псковской "осподой", Новгородом и Москвой, дабы избежать войны с Ливонским орденом, ибо считал — в войне зло, и, если можно избежать ее, то нужно к этому стремиться. К тому же понимал Иона — слаб Новгород в военном отношении, очень слаб. Нет у него ни ярых дружин московских, ни подчиненных удельных князей со своими полками, ни жадных до добычи татар на службе. Вся сила города была в небольших боярских отрядах, да в многочисленном, но никудышнем городском ополчении. Конечно, были еще и отряды новгородского военного люда, но они тоже были невелики и почти все раскиданы по гарнизонам пограничных крепостей и малых новгородских городов... К сожалению, к некоторому сожалению, владыки, давно уже прошли времена грозной, состоящей во многом из рядовых горожан, новгородской рати. И жуткая слава ушкуйников Господина Великого Новгорода тоже давно увяла. Не можно городу было сейчас воевать... Вот так и получалось, что, хоть и считал Иона — лицам духовного звания дано только выступать посредниками между людьми и небесным отцом, и нельзя им вмешиваться в дела земные...так, как это делали слуги далекого Папы — до Ионы доходили сведения о поведении католических кардиналов во Фрязии, "погрязших" в мирской жизни, однако и сам он, периодически, нарушал свои правила. Единственно — Иона старался, по возможности, действовать исподволь, пусть чаще и приходилось вступать в дело напрямую...

Итак, в один из пригожих новгородских дней, по теплому времени года характеризуемому всего лишь мелким дождиком и периодически выглядывающим солнышком, некий неприметный человечек в рядовом новгородском платье, монашек, переодетый в светское, зашел на Немецкий двор и передал секретарю двора для Якоба Барендорпа — ганзейского старосты, Люциуса Калля — пастора кирхи Святого Петра и того же секретаря приглашение посетить, по насущным делам, в пяток-пятницу на следующей неделе-седмице, после полудня, ключника Святой Софии отца Пимена. Приглашение, от которого, по здравому разумению, ни Якоб Барендорп, ни Люциус Калль, ни Густав Брокке отказаться не могли, ведь и самому "деревянному лбу" было ясно, от кого, на самом деле, это приглашение — а главе, казначею и секретарю ганзейской конторы в Новгороде абсолютно незачем портить отношения с могущественной новгородской церковной властью. А значит — в означенный день все трое, гадая — зачем с ними хочет встретиться сам архиепископ новгородский, никогда раннее не проявлявший такого желания, после полудня стояли у ворот Святой Софии. Здесь их уже ждал молодой монах, проводивший гостей сразу к владыке. Конечно, ганзейцев видели и, конечно же, среди клира Святой Софии было кому донести "начальству" архиепископа новгородского — московскому патриарху Филиппу об этой встрече, встрече новгородского владыки с немцами. Однако, после того как архиепископ Иона несколько лет назад, совершив крестный ход, прекратил моровую язву в Новгороде и новгородской земле... Авторитет архиепископа поднялся настолько высоко, что, вряд ли, хоть кто-нибудь, рискнул бы подозревать владыку в связях с католическим Римом и трактовать, подобным образом, визит ганзейцев к владыке. Ну, пришли и пришли. Мало ли какие дела назрели у них к Ионе. Ведь, монастыри тоже участвуют в торговле с ганзейцами, что-то им продают, что-то у них покупают... Неизвестно, о чем думали и сами приглашенные на это "рандеву" ганзейский староста, ганзейский секретарь и пастор кирхи Святого Петра, но, когда молодой монах, больше похожий на грека, чем на словенина, привел их в помещение, где сидел владыка, выяснилось, что владыка, как он сам заявил, пригласил их просто "тихо посплетничать". Мол, столько времени Якоб Барендорп, Густав Брокке и Люциус Калль находятся в Новгороде, а с ним, владыкой, еще ни разу не виделись. А сие, как-то, нехорошо...нехорошо, потому что монастыри новогородские, все же, торгуют с купцами немецкими не только пенькой и солью. Такое начало здорово насторожило немцев, но Иона попросил их ни о чем не беспокоиться, так как никакого злого умысла против ганзейцев не держит и никакие их тайны коммерческие выпытывать не собирается. В кои-то веки ему стало интересно пообщаться с такими важными и имеющими большое значение среди ганзейцев людьми. Германцы уже совсем было приготовились к нудному, долгому и не совсем понятному разговору за кувшином слабого медового кваса — крепкий, как они догадались, архиепископ не употреблял — который, вместе с двумя парами кружек, поставил на имевшийся в помещении стол еще один монах, но все оказалось не совсем так. Между вопросами о политическом положении в странах, примыкающих к балтийскому морю, вопросах, не затрагивающих торговли Ганзы, жалобами на собственное здоровье и прочими малозначащими вещами — выяснилось, что новгородский архиепископ человек весьма разносторонний и может говорить, хоть о трудностях пути в Новгород через Ладожское озеро и Волховские пороги, хоть о трениях Ганзы с датским королем. Но, как-то, так, по ходу общения, владыка сообщил старосте и пастору, что в Новгороде наступает эпоха перемен и немцам, как бы нужно ей немного соответствовать. И не удивляться ничему происходящему в Новгороде. А, значит, и спокойно — слово "спокойно" владыка выделил особо — отнестись к тому, что, возможно, к ним пожалует, через неделю или через две, или даже через три, с интересным разговором, уполномоченный говорить от всего Новгорода боярин. Кстати, уполномоченный и от него, владыки, тоже — Иона знал об обещании Дана "взять с немцев деньги на войну с Москвой" и решил немного облегчить ему задачу...хотя и сомневался в успехе этой затеи. Но Иона понятия не имел, когда Дан, все-таки, соберется к немцам, к тому же не желал заранее предупреждать-говорить ганзейцами — с чем, конкретно, к ним пожалует Дан... Короче, этого боярина немцам нужно выслушать и хорошо подумать над его словами. Взамен же, архиепископ обещал ганзейцам более строго, в будущем, разбираться с обидами, чинимыми новгородцами немецким купцам — вроде недавних погромов ганзейских складов толпой возбужденных горожан, а также обещал помощь в деятельности Ганзы на территории Новгорода... — Иона, будучи церковным иерархом Господина Великого Новгорода, стоявшего на пересечении торговых путей с Востока на Запад и обратно, в отличии от владык других русских городов, знал — немного, но знал — о том, что происходит в Европе...пусть и мало интересовался этим. Обладая острым умом и способностью просчитывать ситуацию, ежели необходимо, то и мгновенно — не просто же так случилось "чудо" с отроком московского князя Василия Темного, почти десять лет назад вместе с князем, его свитой и его сыновьями Юрием и Андреем прибывшего в Новгород для "посещения" Святой Софии и тяжело заболевшего. Сей отрок уже готовился богу душу отдать, однако, приложившись к хранившимся в новгородском Спасо-Хутынском монастыре мощам святого игумена Варлаама, неожиданно "передумал" и вернулся с "того света". И произошло это, аккурат, на следующий день после покушения новгородских "шильников" на московского "удалого" воеводу Федора Васильевича Басенка. Уж очень оный "удалой" воевода был нехорошо известен в городе своим участием в разгроме новгородцев в первой новгородско-московской войне 1456 года. И, если бы не "чудо"... Как повернулось бы для города нападение на приближенного к князю воеводу — неизвестно. Пришлось Ионе тогда изрядно повертеться, дабы найти знахарку — а в Новгороде иначе, чем в Москве, смотрели на занимавшихся лечением знахарок и не притесняли их — способную быстро излечить княжеского отрока Григория Тумгана от пожиравшей сего отрока огневицы из открывшейся раны на ноге. Однако, прежде чем изгонять болезнь из тела Григория, владыка еще и затащил еле дышащего Григория в Спасо-Хутынский монастырь для того, чтобы совершилось "чудо". Ибо богу — богово, как став владыкой земли новгородской, понял, почти сразу, Иона, а кесарю — кесарево... А, потом, после свершения "чуда", шумно объявил святого Варлаама, бывшего некогда игуменом Спасо-Хустынского монастыря, небесным покровителем всего Господина Великого Новгорода...