Часть 3. Поспорить с судьбой

— Он не хотел, — угрюмо сказал Элмар, опустив глаза. — Это я его заставил.

— Слушай, рассказывай эти сказки Мафею, ладно? — скривился Жак. — Понятно, ты его любишь, хочешь, чтобы у него все было хорошо, у тебя хватит благородства взять все на себя, но не надо мне врать так по-детски.

— Я не вру, — настойчиво повторил Элмар, не поднимая глаз. — Это я виноват. Когда он сказал, что мне придется занять престол...

— С чего бы? — перебил его Жак.

— У него был другой план. Он собирался убить их сам. А после этого ему пришлось бы в любом случае сложить с себя корону. И я так из-за этого расстроился, что совсем разум потерял. Я взял с него слово, что если он придумает что-то другое, то обязательно попробует. Вот он это и придумал. Он не хотел. Он говорил, что план никуда не годный, подлый и безнравственный, но я настоял. Уж очень мне не хотелось быть королем. — Элмар поднял глаза и покаянно продолжил: — Жак, клянусь честью, так оно и было. Он не хотел тебя подставлять А я... я не знал, что это будешь ты. Он мне не сказал. Если бы я знал, я бы не позволил тебе взять мой меч. А если бы знал ты, ты бы не трансформировался. Он не мог сказать. Ни тебе, ни мне. Прости нас. Прошу тебя. Сходи к нему. Все равно ведь помиритесь, что я, тебя не знаю. Сходи, поговорите, объяснитесь по-человечески. Он бы сам к тебе пришел, если бы мог. Жак, он ведь переживает. Ему и без того плохо. Если вы не помиритесь, он ведь и правда мне не простит.

Жак вздохнул и заговорил о другом.

— А у меня новость, — сказал он. — Тереза, наконец, избавилась от своих проблем.

— Так вот ты где вчера был? — повеселел Элмар. — Из постели весь день не вылезал?

— Почему весь день? Днем она меня всякими зельями отпаивала, потому что у меня до самого вечера все конечности тряслись. А уж ночью конечно...

— Ну надо же! — восхитился Элмар. — Что же он с ней сделал?

— Кто? — не понял Жак.

— Диего. Они чуть ли не час просидели вместе в оранжерее, и после того вышли в обнимку. Тут явно без него не обошлось. Но ты не думай, он ничего неподобающего не делал. Поколдовал, наверно.

— Вот это номер... А она мне не сказала.

— Не сказала? Может, и мне не следовало говорить?

— Теперь уже поздно. Сказал так сказал. Я ей не признаюсь, не переживай. Но любопытно все-таки... Неужели он правда маг? Надо будет Мафея спросить, не заметил ли чего интересного.

Элмар чуть помрачнел и задумчиво посмотрел на бокал в своей руке. Потом подумал и поставил на стол.

— Жак, — сказал он, продолжая исследовать цвет вина в бокале. — Скажи, я действительно слишком много пью, или это у моего кузена... преувеличенные опасения?

Жак пожал плечами.

— Нашел у кого спросить. Откуда я знаю, сколько для тебя много, а сколько нет? Он тебя лучше знает. А с чего ты вдруг об этом задумался?

— На днях Шеллар мне прямым текстом заявил, что я спиваюсь. Жак, скажи честно, я спиваюсь?

— Я тебе что, врач-нарколог? — жалобно уставился на него Жак. — Спроси у специалиста. Или хотя бы у Ольги.

— А Ольга что, специалист?

— Да нет... Но в ее время алкоголизм был массовой проблемой, и официальная пропаганда на каждом углу вещала о его вреде... ну, и население просвещали по этому вопросу. Хотя население слушало и продолжало пить.

— Так вот почему она так много пьет! — оживился Элмар. — Это просто традиция ее родины! А я уж боялся, что с ней что-то не в порядке.

— Слушай, — не утерпел Жак. — Что Ольга пьет много, ты замечаешь, а сколько пьешь ты — должен считать я? Вот сядь сам и подумай, много ли ты пьешь, часто ли ты это делаешь, помнишь ли себя, как напьешься и как себя чувствуешь наутро. Кстати, должен заметить, что Ольга всегда все помнит и у нее не бывает похмелья.

— Ты опять об охоте? — нахмурился принц-бастард. — А я совсем о другом. Вчера я сидел, вспоминал позавчерашний вечер и чуть со стыда не сгорел. Я ведь до того допился, что разоткровенничался с малознакомым человеком о таких вещах... о которых никогда ни с кем не говорил.

— Да ты постоянно что-то подобное делаешь, — заметил Жак. — Ты вспомни. Вечно напьешься, чего-нибудь отмочишь, а потом две недели страдаешь и стыдишься. И поди разберись, то ли ты по жизни такой и есть, то ли правда спиваешься. Так что, или иди к специалисту, или разбирайся сам. Считай, сколько пьешь, записывай и выводи статистику.

— Я тебе что, алхимик? — обиделся Элмар. — Я не знаю, как это делается.

— Ну, не выводи статистику. Так посмотри и разберись. Но лучше сходи к специалисту. Или стыдно?

— А тебе бы не стыдно было?

— Мне? Нет. Я же не принц. Я так... болтающееся при дворе нечто, которое при случае можно использовать и подставлять. А тебе могу дать еще один совет. Когда тебе хочется выпить, попробуй отказаться от этого желания, и посмотри, насколько трудно это окажется. А то ты сначала выпил кварту или полторы, а потом задумался...

Элмар скорбно задрал брови и с болью в голосе произнес:

— Жак, не говори так...

— А делать так — оно ничего, можно? — проворчал Жак. — Я вчера вообще хотел уехать из этого города на фиг куда подальше... но пришел Мафей, глазами похлопал, потом Тереза пришла... И понял я, что просто не смогу. Не станет у меня сил бросить их и уехать. А вы... а пошли бы вы с вашими государственными проблемами, с вашей честью и вашим благородством, и извинениями вашими... великие комбинаторы! Завтра подам в отставку, сменю квартиру, найду другую работу, женюсь... и больше ни за какие хряпки не буду иметь дел с королями и прочими наследными принцами.

— Ты серьезно? — ужаснулся Элмар.

— А что, у меня, по-твоему, есть настроение шутить?

— Ты хочешь от нас уйти? Жак, не надо, прошу тебя. Поговорите и помиритесь. А то ведь он от тебя не отстанет, он же настырный... Это все я виноват, хочешь, набей мне морду, я и сопротивляться не стану.

— Спасибо, — проворчал Жак. — Такие предложения мне неинтересны. Нашел тоже удовольствие — морды бить. Ты б еще рыбьего жиру предложил.

— Жак, я тебя очень прошу... Ну хотя бы не уходи так, скажи ему, что ты обижен, что не желаешь иметь с нами дела, и все такое... но не уходи молча.

— Еще одна гениальная идея! — фыркнул Жак. — Прийти к полуживому человеку и высказывать ему претензии. Ты как придумаешь что-нибудь... Может, потом скажу. Когда выздоровеет. А может и молча уйду. Не знаю. Пойду я, пожалуй, домой. А ты посиди, у тебя еще кварта вина осталась, вот и проверь, сможешь ты ее не допить или нет.

Глава 2

— Как ваше здоровье?

— Не дождетесь!

Старый одесский анекдот

В комнате для посиделок царило необычайное оживление. Придворные дамы дружно хохотали и обсуждали что-то очень забавное. Даже тихая Акрилла развеселилась так, что уронила свой неизменный роман и не заметила. А ее подружка Вероника, такая же молоденькая и новенькая, вовсе уже стонала со смеху и не могла сказать ни слова. Она вообще была хохотушка и смеялась по любому поводу.

— Что у вас веселого? — спросила Эльвира, снимая перчатки и пелерину. — Еще какие-то новости?

— Селлия вернулась, — сообщила Камилла. — Ты бы ее видела!

— А что, она пьяная или в неподобающем виде?

— Откуда ты знаешь? — изумилась Анна.

— Знаю, — улыбнулась Эльвира и присела в свободное кресло. — Я только что ходила проведать Киру, и встретила там Ольгу. Мы с ней немного прогулялись вместе, зашли пообедать в "Эльфийскую лютню"...

— Ольгу туда пустили? — снова изумилась Анна. — Или сегодня она оделась прилично?

— Анна, не будь дурой, — хмыкнула Камилла. — Теперь Ольгу пустят везде, в каком бы виде она не явилась. Ее голубые штаны теперь являются не одеждой неподобающего вида, а символом победы. Могу поспорить, что через луну-другую пол-города будет носить такие же штаны. Они наверняка войдут в моду и даже станут считаться особо шикарными. Во всяком случае, среди воинов. Ну, так что Ольга?

— Она мне рассказала кое-что про Селлию.

— Она тебе рассказала, где она была? — уточнила Акрилла.

— Это она мне рассказала еще в Сорелло. Селлию отправили в башню к Этель, чтобы не путалась под ногами. А сегодня Ольга рассказала, чем наша Селлия там занималась. Хотя увидеть своими глазами было бы интереснее.

— Это точно, — согласилась Камилла. — Это надо было видеть. Пьяная Селлия в халате нараспашку бредет, шатаясь, по коридору и говорит по-хински...

— Это как же надо было напиться, чтобы заговорить по-хински! — восхитилась Эльвира. — Вот уж теперь все мужики ее будут. Сойдет за особо образованную. Она, наверно, и трахаться по-хински научилась.

— Возможно, — пожала плечами Камилла. — Но король ее теперь точно отставит. А принимая во внимание то, что он как раз всерьез собрался жениться, для нее это будет трагедия.

— Дамы, о чем вы говорите! — жалобно посмотрела на подруг Эльвира. — Даже если он и соберется жениться, не на Селлии же!

— Ты ей это объясни, когда она проспится и закатит истерику, — вздохнула Камилла. — Она тебе еще припомнит твой дурацкий совет и сделает виноватой.

— Пусть только попробует! Я тогда королю настучу, что она по пьянке о нем говорила.

— А что она говорила? — заинтересовалась Анна.

— Так я вам и сказала! Чтобы вы тут же сами настучали?

— У Анны, как всегда, ума хватает только на прямые вопросы, — хихикнула Камилла. — Лучше расскажи подробнее, что же тебе Ольга рассказывала про Селлию. Интересно.

Эльвира охотно изложила дамам историю незадачливой маркизы, которая стремилась попасть на оргию, чем вызвала у них новый приступ истерического смеха.

— Ой, не могу! — стонала Вероника, маленькая и пухленькая, как хомячок. — Ой, умора! Она что, правда такая дура? Решила, что мэтр тоже участвует в оргиях?

— Да нет, самое веселое, что она вполне готова была отдаваться на столе троим мужчинам, лишь бы ее приняли в компанию! — хихикала Анна.

— Трое мужчин — это мелочи, — усмехнулась Камилла. — Самое смешное, она всерьез поверила, что это оргия и что ее там убьют.

— А ее теперь прогонят? — спросила Акрилла.

— Может, и прогонят, — мурлыкнула Камилла. — А может и нет. Смотря, какое настроение будет у его величества. И в зависимости от того, настучит ему Эльвира или нет... Эльвира, а что это у тебя в сумочке? Банка какая-то?

— Варенье, — ответила Эльвира. — Вам-то что?

— На сладенькое потянуло? — заметила Анна. — Ты не залетела часом?

— Шуточки у тебя! — оскорбилась Эльвира, а сама подумала, что шутки-шутками, а ведь от эльфа можно запросто и залететь, несмотря на все предохранительные заклинания. И как этот общеизвестный факт не пришел ей в голову раньше? Даже не спросила этого Карлсона... Надо же было настолько голову потерять! Вот будет потеха, если он больше не прилетит, а память от него на всю жизнь останется... — Я вообще люблю варенье. Просто редко позволяю себе сладости, чтобы фигуру не испортить.

Сделав такое заявление, она демонстративно запустила руку в вазочку с конфетами, изъяв полную горсть, и высыпала к себе в сумочку.

— Пойду к себе, — сказала она. — Переоденусь, потом приду. Или не приду, не знаю.

— А что это тебя, действительно, на сладкое потянуло? — удивилась Камилла. — Решила наплевать на фигуру? От Ольги научилась? Так ты смотри, Ольгу сколько ни корми, она доской была, доской и останется, ей можно, а тебе может и повредить.

— Это у меня на нервной почве, — пояснила Эльвира и поспешила покинуть подруг, чтобы не вдаваться в дальнейшие обсуждения.

В комнате ее ждал сюрприз. Он сидел на подоконнике, обхватив колени руками, и печально смотрел в окно. Эльвира поспешно нащупала задвижку и заперла за собой дверь, чтобы никто вдруг не вошел.

— Карлсон, — сказала она. — Что ты здесь делаешь днем? Или у тебя не получилось попасть домой?

Он обернулся и виновато посмотрел на нее. Глаза у него были как у побитой собаки, несчастные и какие-то больные.

— Извини, — сказал он, и она услышала, что его голос дрожит, будто он собирается заплакать. — Я не хотел тебя беспокоить, но... это единственное место, куда я могу безошибочно телепортироваться. Я уйду, как стемнеет.

Эльвира бросила в кресло пелерину, перчатки и шляпку и подошла к нему.

— Что случилось? У тебя опять какие-то неприятности? Может, я могу чем-то помочь?

— Вряд ли, — вздохнул он и снова виновато посмотрел на нее. — Просто сегодня я услышал о себе столько неприятных и обидных слов... и что самое противное, это все совершенно справедливо.

— Тебе дома от начальства попало? — догадалась Эльвира. — Ну, не переживай так. Хочешь варенья?

— Хочу, — печально кивнул Карлсон. — А у тебя есть варенье?

— Есть, — засмеялась Эльвира. — Я сегодня специально купила на случай, если ты вдруг прилетишь.

Он грустно улыбнулся.

— Как в сказке? "Я самый тяжелый больной в мире"?

— Совершенно верно. А я буду тебе родной матерью, и буду лечить вареньем, — снова засмеялась Эльвира и ласково потрепала его по челке. — А потом ты успокоишься и пожалуешься мне на свое жестокое начальство, а я тебе посочувствую.

— Спасибо, — снова улыбнулся он и спрыгнул с подоконника. — Приятно, что хоть кто-то рад меня видеть и готов посочувствовать. Хотя, в общем-то, жаловаться мне особенно не на что, я сам виноват...

— Виноват или нет, все равно неприятно, когда тебя ругают. Давай, я прикажу подать чаю, а ты пока спрячься в ванной, чтобы тебя слуги не увидели. Только сиди тихо и воду больше не кипяти.

В королевской спальне было сумрачно, хотя на улице еще вовсю светило солнце. Тяжелые темные шторы были плотно задернуты, чтобы свет не раздражал его величество, которого раздражало решительно все. В том числе и эти самые шторы, за которыми не видно было солнца, а короля очень живо интересовало, скоро ли проклятое медлительное светило склонится к закату. На закате должен был прийти придворный маг и кастовать обезболивающее заклинание, и этого момента Шеллар III ожидал, как великого блага. Он уже успел сто раз проклясть свое патологическое трудолюбие, свои бредовые идеи насчет заседания, изобретателя стимулирующего эликсира, всех своих министров и персонально графа Монкара, покойных членов Комиссии, растяпу-дядюшку, свое скудоумие и несообразительность, свое небрежное отношение к хранению доспехов и уходу за ними, и в особенности неизвестного стрелка, имя которого так и не попало в историю.

Король пребывал в одиночестве, так как ему стыдно было стонать при подданных, и он всех выгнал вон. Дурманящее действие эликсира, которым его напоили после заседания, давно закончилось, оставив только тяжесть в голове, а боль вернулась. Он пытался как-то с ней бороться, отвлекаться, о чем-нибудь думать, но ни о чем постороннем думать не получалось. Мысли перемешивались, обрывались и куда-то расползались, а обмануть боль не удавалось. Отчаявшись сосредоточиться хоть на чем-нибудь, король прикрыл глаза и стал просто ждать заката. Он лежал в тяжелом, душном полузабытьи, прислушиваясь к дергающей боли в воспаленной ране, и мысленно упрекал себя в малодушии. "С Элмаром такое бывало много раз, — уговаривал он сам себя. — Это не страшно. Это можно стерпеть, не скуля. Неужели я хуже Элмара? Неужели я слабее этого несчастного мистралийского барда, который молчал, когда ему крошили руку хлеборезкой?" Уговоры помогали мало. И примеры терпения и мужества, которые он сам себе приводил, тоже не производили особого впечатления. Он стискивал зубы, стонал вполголоса и мысленно осыпал ругательствами темные шторы, через которые не видно было, скоро ли закат, а также свое патологическое трудолюбие... и далее по списку.