Наруто. Глаза Трех Миров

Мысли лениво ползли, не замечая времени. И порождая забывчивость, так как Орочимару точно помнил, что Цунаде пробормотала что-то насчет "присоединюсь позднее"... Но помнил он это только до своей спонтанной медитации с разбором полетов. Хорошо пропаренная купальня не очень способствует кратковременной памяти даже у шиноби. И именно поэтому Орочимару не ощутил, будучи расслабленным, чакру сокомандницы, уже давно воспринимаемую всеми рефлексами и чувствами как союзную и даже родственную.

Он осознал, что не один, лишь когда что-то коснулось его ноги.

Это не вызвало отскоков, подскоков и прочих резких действий. Орочимару просто открыл глаза и посмотрел перед собой.

"Близко... Слишком близко..." — единственные мысли проскочившие с яркостью шаровой молнии в мозгу змеиного сеннина были совсем выметены из его головы, когда Цунаде еще больше придвинулась и коснулась губами его подбородка.

— Что ты делаешь, Цунаде? — это получилось сказать только очень тихо, хрипло и с выпучившимися в великом охуении глазами. — Ты пьяна? — "Надо же, а я пророк... Запила-таки горе сакэ, не сдержалась..."

— Орочи-кун... — томный глухой голос обволакивал и без того затуманенные мысли, наполняя их желанием и заставляя терять логичность. Цунаде проигнорировала вопрос и придвинулась еще ближе. Орочимару только и смог, что сглотнуть, сдерживая разбушевавшееся либидо, как бы обозвал это состояние его сын, о котором сеннин и не подозревает. — Скажи мне, почему все, кого я люблю, мертвы? А тем, кого я считаю своими друзьями, наплевать на меня?

"Надо что-то сказать и при этом не посмотреть ниже ее лица..."

— Цу... Цунаде... Можешь попытаться понять... Я... хм... я не знаю, что в мыслях у Джи, но он вряд ли не думает о тебе. Он, вообще-то, весь этот поход затеял для приведения тебя в... хм... более боевое состояние...

— А ты? Тебе, я смотрю, даже на мои прелести наплевать... — Цунаде соблазнительно выгнулась.

Орочи заметил явственный румянец на ее щеках и немного сухие приоткрытые губы...

"Так близко..." — снова повторилась навязчивая мысль.

И молодой шиноби не выдержал.

Орочимару банально вывернулся из почти что заключенных объятий и чуть оттолкнул пьяную девушку от себя, мгновенно выскочив из воды и одев лежавшую позади юкату. Уже собравшись ускориться в сторону выхода, Орочи обернулся.

От сокомандницы раздавались крайне странные звуки. Цунаде всхлипывала, прикрыв ладонями лицо и уткнувшись в бортик купальни. Была видна ее светловолосая, чуть потемневшая от воды, мокрая макушка, заметно вздрагивающая от сдерживаемых рыданий. И вот теперь Орочимару сдержаться просто бы не смог. Если бы не включил (кто б знал зачем) свой мозг.

Прикрыл глаза. Досчитал до пяти.

Глюк не ушел. Цунаде плачет.

Осталось только "Кай" сказать для полного аута...

"И... И что делать?" — простейшая до тупости мыслишка пробралась в черепушку саннина и угнездилась там наинаглейшим образом.

Вспомнились слова Данзо, но еще меньше хотелось действовать по велению этого шиноби.

Орочимару было дернулся в сторону двери, но...

— Цунаде, биджу подери! Не будь ты пьяная... — бормоча это, Орочи вытаскивал обнаженную девушку из купальни и поддерживал при этом за... нет, не за грудь! За грудь щупают, лапают, держатся, домогаются, иногда даже грязно, но не поддерживают! Он поддерживал ее, как ни странно, за подмышки, потому как это было гораздо удобнее и не так сильно возбуждало, как за что-то другое... держаться... хм...

— А давай ты тоже будешь пьяный и тебе не будет так стыдно, а? — внесла конструктивное предложение уже мумифицированная в банную юкату девушка.

Выпутав руки, она прижалась к и так стоящему близко парню и запустила руки внутрь кимоно Орочимару.

— Если ты еще раз... Попытаешься залезть ко мне своими ручками... Туда... — он резким движением отбросил руки девушки, раздраженно кривя лицо, под гримасой скрыв смущение и едва сумев не покраснеть.

— И что же бу-у-удет? — игриво протянула Цунаде, теперь уже закидывая руки на шею саннина.

— Разгони уже чакру, избавься от последствий алкоголя... Сколько ты выпила, мне интересно, что тебя так развезло? — посоветовал Орочимару, отворачивая лицо от снова приблизившей свои губы к его подбородку девушки и заставляя ее снять руки с шеи.

— Ни-ха-чу! — помотала головой Цунаде.

На ее глаза снова навернулись непрошенные слезы, и это заставило Орочи решиться действовать иначе.

Он мягко обнял замершую в его объятиях, но не переставшую всхлипывать девушку. Его расслабление передалось Цунаде, скорее морально, чем физически уставшую за эту пару дней их совместного пути.

Молчание спутника, странные задумчивые взгляды, холодность и отсутствие контакта наслоились на раненую психику, и внутренняя боль, терзающая девушку с самой смерти Дана буквально на ее руках, расцвела в полную силу.

— Цунаде, — выдохнул саннин, пытаясь осторожно подобрать слова, — я хочу тебе сказать...

Всхлипы уже прекратились — Цунаде начала прислушиваться к тихому шепоту Орочи и прижалась к нему, доверчиво вцепившись пальчиками в ткань одежды на спине.

— Я бы мог сказать тебе... Многое... Но не буду. Ты для меня достаточно близкий человек, — он выдавливал из себя эти слова через силу, — чтобы я чувствовал, как сильно тебе больно. Я понимаю твою боль, потому как мне это знакомо, терять близких... Но знаю одно. Человек понимает ценность чего-либо, только после потери этого. Я не хотел бы терять нашу дружбу, Цуна...

— Ты прекрасно знаешь, что мы уже даже не команда, — неожиданно четко и резко сказала девушка. Развернулась в объятьях Орочи и посмотрела в глаза. — Но мы будем близки друг другу всю оставшуюся жизнь. Что бы мы ни делали. Как далеко бы друг от друга ни расходились наши пути. С нами навсегда останутся годы, проведенные рядом. Слышишь меня, Орочи-кун?

— Я не хотел бы... — саннин замялся, пытаясь выбить из себя это желание поделиться с ней мыслями и чувствами до конца, как с настоящим другом, которого у него никогда не было... и получилось. Он выдохнул и произнес абсолютно нейтральным, но с заметной толикой усталости, голосом. — Давай спать.

— Что? — глаза Цунаде округлились, и она чуть отстранилась от Орочимару, все еще глядя в глаза.

— Спать, — повторил саннин, меркантильно задумавшись о том, что Данзо был все-таки прав, и он, Орочимару, просто беспросветный идиот. — Мы, конечно, великие шиноби, но постель-но-дзюцу самое приятное и нечакрозатратное дзюцу, после которого хочется встать и идти...

Цунаде засмеялась над шуткой друга и снова доверчиво обняла. Это, конечно, Змея немного сбило с толку, но он же шиноби... Так что виду не подал и, придержав девушку под локоть и за плечи, вышел из купальни вместе с ней, параллельно размышляя над вопросом, проснуться ли с ней в обнимку или все же не стоит искушать судьбу?

"Эх, будь я Джирайей... В такой ситуации я бы вообще не дергался... А только и делал, что удовольствие получал..."

* * *

Я как обычно был жутко занят зубрежкой и мысленной прорисовкой этих чертовых кандзи, которые мне, кстати, присоветовала учить не раз уже мною встреченная на просторах цветочного магазинчика Узумаки Мито. Но совершенно не ожидал, что на играющую толпу детишек наткнется сеннин.

Нет, я ожидал... Ведь я для того это все и придумал... Но как бы и не ожидал, потому как прошло уже достаточно много таких вот абсолютно неплодотворных утренних игрищ.

Да и сеннин попался не совсем тот, что мне был нужен...

Цунаде.

А было дело так...

Играем мы, значит, усиленно в этих сеннинов уже по второму кругу... И тут мне от особо разбушевавшегося малыша, явно из клановых, если судить по одежде, прилетает оскорбительное "Сиротка". Просто сиротские еще на первой игре ушли в АНБУ играть, что тоже достаточно популярно, а здесь сейчас только пара знакомых лиц из более менее нормальных семей.

Мне как бы срать, я-то знаю, кто мой ото-сан... Но мелочь никак не может отцепиться.

Ну, как мелочь... Ребенку лет восемь на вид. Уже даже в академию ходит. И выше меня на полголовы, что делает его по сравнению со мной просто верзилой.

И тут я замечаю, что у дитятки этого глаза без зрачков... И белые... И повязка на лбу...

И как я Хьюгу-то и не приметил?

Конечно, начал меня задевать. Я же молчу, учу кандзи... И в тайне надеюсь, что нарвется сам.

Очень уж хочется проверить свои возможности против ребенка, которого с детства обучают джукену.

И вот — та-дам! — нарвался нарывайка пустоглазый! Полез в драку.

О, да... Я умею бесить ехидной полуулыбкой и невозмутимым молчанием.

Ребенка уложил в два приема — сказывается опыт уличных драк и внутреннее спокойствие в связи с чувством собственного превосходства. Просто отвел левой по диагонали удар и правой, выгнув его блок, точно попал бедняге в подреберье. И все это не двигаясь с места, как и учили на занятиях по илицюань. Удар должен быть как стрелы из рукавов...

Но тут я бы сказал, как змеи... Потому как при моем имеющемся призыве змей я вполне могу повторить хоть и не такую, как у отца, с огромными длиннющими змеями, но вполне себе полезную технику выброса аспидов даже в такой связке, если, к примеру, могу не достать кулаком до тела противника.

Но суть не в этом.

Дите клана Хьюг сложилось от боли и завыло, размазывая по рожице слезы и вопя о том, как ему больно. И что он еще не умеет вправлять тенкецу...

Упс... Зря я, конечно, чакру вложил... Хотя вот интересно, как же я сумел выбить тенкецу, если для этого необходима абсолютно нейтральная чакра, а у меня стихия точно есть...

Но это мимолетное сожаление и волнение не помешало странно садистическому чувству удовольствия распространиться сладкой энергией по чакроканалам. Я не понял, откуда это, но... Так нередко бывало, когда я видел боль других людей, только гораздо слабее...

Хотя сейчас меня больше интересовало присутствие саннина, чем какие-то странные постэффекты. Может особый шинобивский гормон будущего маньяка, откуда мне знать? Это можно и потом... Ведь тут — Цунаде. Неожиданный поворот, не правда ли? Без Джирика или папани. Отчего? Почему? На сии вопросы я ответа не получил, ибо тетенька с внушительной грудью, спрятанной, правда, за эдакой кирасой, мгновенно бросилась к "раненому". Видимо, основой движущей силой явилось то, что мальчишка упомянул слово "тенкецу".

Сделав Хьюгу дееспособным и всего лишь жалобно шмыгающим и растирающим бок, девушка оглядела наше сборище и громко, при этом крайне мило сдвинув бровки, спросила.

— Ну? Кто у нас здесь заделался победителем Хьюг, вышибателем тенкецу?

И меня, конечно, тут же сдали... Предатели малолетние... И еще чёй-то потом на батю говорить будут...

— Это Хэби! Хэбиказу!

И отшагнули, главное, все от меня, будто так и надо.

— Где твои родители, мальчик?

Я молчу, уткнув взгляд в пол. Только ухмылки уже нет.

— Он сирота... — сказала какая-то девочка в наступившей тишине.

Цунаде молча взяла меня за руку и куда-то повела.

Как оказалось, в местный парк.

Глава 5. Части тела и их страдания.

Я шел, почти жадно вцепившись в руку девушки, и усиленно размышлял о том, увидела она мои глаза или нет. Потому как, если увидела, то катализатор ее действий мне ясен — захотела узнать, почему я так похож на Орочимару. Но вроде бы глаз я не поднимал... Интересно, что это она тогда во мне нашла?

— Ну а теперь рассказывай, — усадив меня, все так же не поднимающего взгляда, на лавочку, блондинка взъерошила мне волосы, заставив зажмуриться и помотать головой, чтобы она сняла руку. А то вот смешно будет, если она не видела моих глаз (я успел стереть подводку втихую), а я преждевременно себя демаскирую.

— Что рассказать? — пробубнил я. — Я не хотел его так сильно наказывать, оне-сан, — само как-то выскочило привычное обращение к старшим девушкам у сиротских, — но этот наглый пустоглазик заслужил!

В который раз замечаю, что выражать мысли как ребенок мне гораздо легче, хотя думаю я как обычно и даже иногда бывает быстрее.

— Что? — какой-то странный у блондиночки голос стал...

Надо взглянуть...

Я украдкой приподнял лицо, сильно щурясь, чтобы если вдруг что, мгновенно закрыть компрометирующий мое происхождение глаз. Но тут мышцы век непроизвольно охренели, как и их хозяин, то бишь, я. Думаю, если бы ей вдруг пришло в голову сейчас посмотреть на меня, то я бы спалился, как пить дать, но ей явно было не до этого.

А все в чем дело?

Слезы абсолютно беззвучно текли из ее глаз, оставляя мокрые дорожки на щеках. Она прикусила нижнюю губу и смотрела обессмысленным, полным дикой боли, взглядом куда-то над моей головой. Ей было откровенно хреново... И я опять почувствовал странные волны сочной энергии проходящие через мою кейракукей, заставляющие меня жмуриться, а физически это ощущалось как щипки, болезненные, но приятные...

Почему приятные, биджу мне в зад?! Ей больно, а я готов если не прыгать от счастья, то уж довольно урчать, так точно...

Но настоящий мужик не должен проявлять подобного, даже если оно имеется! Разберусь с этим позже! А сейчас... Надо ее успокоить, что ли...

Я осторожно прикоснулся к ее руке...

И все.

Плотину прорвало, что называется.

Всхлипы стали уже озвученными, а ее ладони потянулись прикрыть лицо, но я вовремя подставился, и теперь она плакала в мою жилетку, если так можно сказать об обезличенном сером костюме, имевшим место быть в наличии у каждого приютского ребенка. Слезы уже отметились на моем крепком и кр-райне мужественном плече, а энергия, которую я все сильнее и четче ощущал, начала равномерно пульсировать, проходя сквозь мои каналы через руки и останавливаясь в районе глаз...

Внезапно, не то от переполняющей меня энергии, не то еще от чего, глаза взорвались резкой болью. Я ощутил, что плачу, но эти слезы... Уголки глаз, если смотреть на каналы, представляют собой некие разрывы, что избавляют от странной энергии... и от боли, приносимой ею...

Я каким-то образом отключился от реальности, поддавшись волнам накатывающего чувства, не моего, но почему-то в то же время ощущаемого мною как близкое и приносящее силы. Потому не сразу заметил, что уже добрые тридцать секунд блондинка, имени которой, я так официально и не узнал, до меня не дотрагивается. Приоткрыв слезящиеся глаза, будто залепленные каким-то конъюнктивитом, я через эту узенькую щелочку взглянул точно в глаза Цунаде. Прекрасные карие глаза, отдающие чайным цветом. Но цвета я их почему-то сейчас не видел.

Все стало черно-белым. Оттенки показывали что-то свое... Я чувствовал, будто что-то дрожит в каком-то странном предвкушении, готовое сорваться ко мне и дать мне ощутить себя... Но это "что-то" сдерживалось или его что-то держало...

Я не знал.

Пробудилось наконец. Только как бы тебя назвать...

— Хэбиказу... Кровь... — она отстранилась от меня, а ладони ее подрагивали в считанных сантиметрах от моего лица, но не дотрагивались... Тремор не прошел, даже когда я поднял голову и взглянул на нее прямо. — У тебя... Кровь... Из глаз...