Страж леса. (общий файл)

Наконец впереди замаячил широкий просвет между деревьев — показалась лесная вырубка.

— Малэдрим, Исил проверьте, что там, — приказал я, остановив наш небольшой отряд. Лишние свидетели нам сейчас ни к чему.

Зеленые плащи осторожно двинулись к просвету.

— Все чисто, эру, — кивнул вскоре вернувшийся Исил. — Людей нет.

Сохраняя осторожность, мы продолжили путь.

— Вот это дерево вполне подойдет, — Сиэйлин указала на могучий бук, замерший, словно страж, на границе леса и вырубки.

Человеческие дровосеки, возможно даже встреченная нами парочка, уже отмерили этому дереву его срок. Небольшая зарубка на теле исполина была тому свидетельством. Пара тройка дней и на месте красавца бука будет лишь жалкий пенек.

Мастера меча крепко привязали браконьера к дереву. Исил, Малэдрим и Гаридил еще раз внимательно изучили окрестности.

— Ну, вот и настала пора прощаться, милый, — улыбнулась Сиэйлин, отправив воздушный поцелуй в сторону приговоренного человека. Обожание на лице браконьера сменилось ужасом. Его рот скривился в беззвучном крике. Сняв одни чары, княгиня позаботилась о других. Сколько бы браконьер не кричал, на помощь к нему никто не придет, потому что просто ничего не услышит. Это лишь человеку кажется, что он голосит на весь лес. Даже моих скромных познаний достаточно, чтобы увидеть полупрозрачный "купол молчания" над деревом.

Сиэйлин вошла в купол и встала возле бука, положив руку на ствол. Судя по движениям губ, она начала читать какое-то заклинание. Браконьер все исходил в беззвучном крике, по его щекам катились слезы.

Сиэйлин закончила заклинание и, отойдя от дерева, встала рядом со мной.

— Что дальше? — осторожно спросил я.

— Смотрите внимательней, эру, — жестоко усмехнулась она в ответ.

Сперва, я решил, что мне это почудилось. Но, присмотревшись, я увидел, что браконьер медленно, медленно погружается в древесный ствол. Дерево впитывало его, словно сухой песок воду. Вскоре он уже не кричал, просто не мог, половина его лица уже слилась с древесной плотью.

Теперь я понял все изящество и коварство, придуманной Сиэйлин для человека казни. Браконьер становился частью дерева, а срок жизни этого дерева, какая ирония судьбы, уже отмерен другим человеком. Когда топор вопьется в древесную плоть, браконьер почувствует на себе каждый удар и умирать будет медленно. Также медленно, как умирает срубленное дерево. Он лишится рук-ветвей и кожи-коры, истечет кровью-смолой, а его душа навсегда останется страдать в мертвой древесине. Жестокая, но заслуженная кара.

— Вот и все, — тихо выдохнула рядом княгиня, убрав "купол молчания". — Мерзавец полностью слился с деревом.

Бук покачал ветвями в ответ, а может, это просто ветер резвился в его кроне.

— Настала пора прощаться, князь, — легкая грусть в голосе Сиэйлин возможно была и не поддельной. — Надеюсь увидеть вас на новом Круге Власти. Вы князь Дома и ваше место там, а не на границе.

— Позвольте мне решать это самому! — немного грубо ответил я. — Мне надоело это сборище спесивцев, живущих лишь прошлым. Они совершенно не понимают настоящего и ни видят будущего. А это будущее весьма плачевно для нашего народа. Люди с каждым годом становятся все сильней, а с силой растут и их амбиции.

— Мы били их армии, и не раз, — пожала плечами Сиэйлин.

— Это было более века тому назад, — возмутился я. — Для Круга Власти, это словно вчера, но у людей за это время сменилось несколько поколений. Даже тех королевств, с которыми воевал Истинный лес, уже нет.

— Кругу Власти просто нужно время.

— Я слышал эти разговоры три долгих года, до ухода на границу. С того времени минуло уже семь лет. Но что переменилось? Только граница Священной империи придвинулась к самым нашим границам. Сколько еще времени нужно Кругу Власти?

— Не вы один понимаете, что нашему народу нужны перемены, — слегка понизила голос Сиэйлин.

— Избавьте меня от ваших властных игрищ, эри, — скривился я. — Мне нет в них места.

Одна из причин, и возможно она то и главная, интереса ко мне со стороны Сиэйлин — это мой голос в Круге Власти. Сохрани меня Аэлине от таких друзей, а с врагами я как-нибудь разберусь.

— Смотрите не пожалейте о своем решении, эру, — нахмурилась княгиня. — Тропу открыть в Харамэ олэ? — деловито спросила она, словно забыв о предыдущих словах.

— Нет — покачал головой я, гадая — нет ли угрозы в ее последних словах. — Верните мою пятерку на то же самое место, где мы поймали браконьера.

На создание Тропы обратно у Сиэйлин ушло раза в два больше времени. Вот он главный недостаток эльфийских магов — вне Истинного леса их силы падают в разы. Зато в лесу один старший хранитель может на равных сражаться с двумя-тремя архимагами людей. К тому же в Истинном лесу эльфийскому магу не грозит смерть от магического истощения, он не нуждаются в увеличивающих запасы магических сил артефактах или отвратительных настойках алхимиков. Для восстановления сил, ему достаточно просто немного постоять, возложив руки на живое дерево.

Наконец Тропа открылась. Эланиэль шагнула в нее, прежде чем я успел отдать приказ. Да уж, первый патруль у девушки получился богатым на события.

— Удачи вам во всех ваших начинаниях, эри, — поклонился я на прощание Сиэйлин и, не дожидаясь ответа княгини, шагнул в Тропу.

Глава 2. Пришедший из неоткуда.

На ночную стоянку мы остановились на поляне рядом с Бесконечным Светом Золотой Листвы — Благим Древом. Самые высокие деревья Erine рядом с господином леса казались лишь мелкими кустами.

Благое Дерево, Священное Древо, Златолист, Древо Жизни, Мировое Дерево: имен много, суть одна — это душа Истинного леса. Его подлинная суть, заключенная в древесной оболочке. На вопрос: что есть Истинный лес? Есть только один ответ — Благое Древо. Величайшая ценность лесного народа и смысл его существования. Может быть Истинный лес без эльфов, но без Благих Деревьев он быть не может. У каждого из них есть собственное имя, по преданию дарованных самой Аэлине. Для эльфа Благое Дерево — это часть семьи... Хотя, нет... Скорее, частичка души. И нет для эльфа потери страшней, чем гибель древесного родича.

Подобное случалось только однажды...

— Эль домини эру, князь Дома Анмар, — вышедшая из транса жрица Аэлине сама ужаснулась произнесенным только что словам. Тишину в храме Великой Матери можно было резать ножом...

Анмар — забытый и проклятый дом, страшный сон эльфийского народа. Дом, не иначе как по странной прихоти богов, десять лет тому назад вновь возникший из небытия. Дом из одного меня — странного эльфа, выросшего среди людей. С чистым листом вместо памяти о детстве.

Не смотря на закрытость Истинного леса от остального мира. Всем хорошо известно, что эльфийские дома никогда не воюют друг с другом. Но плохо известно почему. Ответ — Анмар. У эльфийких домов была всего одна междоусобная война, но ее последствия и по сей день сказываются на всех эльфах.

В начале Эпохи Меди, около четырех тысяч лет тому назад, на Южном материке Исару появились первые люди. Одни из творений Вторых богов, за что все эльфы глубоко признательны им и по сей день. Гномы говорят: что когда Вторые боги лепили людей, то взяли все самое худшее от Старших рас — и, по моему мнению, они недалеки от истины.

Две тысячи лет спустя первые человеческие поселенцы пересекли Море Трех земель и стали обустраиваться на северном материке. Они еще не знали железа и высшей магии, но уже были достаточно многочисленны, чтобы представлять угрозу.

Круг Власти раскололся. Реналир — князь самого многочисленного из двадцати эльфийских Домов — Дома Анмар — и сильнейший маг своего времени, видел в людях угрозу и ратовал за их изгнание с Северного материка. Остальные Дома были против. Они хотели использовать людей для борьбы с, вновь набравшими силу, орками. Противоречия обострились настолько, что в порыве гнева князь Реналир попытался убить остальных князей Круга Власти. Так началась Война Скорби... и эльфы убивали эльфов!

Как бы не был силен Дом Анмар, но в одиночку противостоять остальным домам он не мог, хотя сопротивлялся отчаянно. Первая столица эльфов ТэлэАурэ стала полем последней битвы. Поняв, что поражение неизбежно, Князь Реналир провел в Первой роще — единственном месте где росло сразу несколько Благих Деревьев — страшный ритуал, изменивший саму суть росших в роще деревьев. Теперь они несли не жизнь, а тлен и смерть. Так родилась Мевалэмэ — Место смерти — Скверна. Кровоточащая рана на теле Истинного леса.

От размышлений меня отвлекла Эланиэль. В ночную стражу ее никогда не ставили. И вовсе не потому, что она была единственной девушкой в отряде. Просто по негласному правилу маги стражу никогда не несли. Их работа — это защитные и отводящие глаза чары вокруг стоянки.

Тихо подсев к костру с противоположной стороны, девушка, словно в подражание мне, принялась молча смотреть на огонь.

— Почему ты не спишь? — наконец спросил я, нарушая молчание. — Завтра поднимемся с рассветом. Поблажек не будет даже для тебя, будь ты хоть трижды видящей.

— Я не жду поблажек, князь Линалир.

— Перестань меня титуловать, — поморщился я. — От этого я чувствую себя Древним. Можешь обращаться ко мне по имени или — если тебе так дороги все эти условности — эру.

— И вовсе вы не похожи на Древнего, кня... то есть эру — поправилась Эланиэль отчаянно покраснев. Даже не знаю, оскорбление это или комплимент. — Можно вас спросить, эру? — неуклюже добавила она.

— Можешь попытаться, — усмехнулся я. — Не обращай внимания на мои глупые шутки, — пояснил я, видя, как растерялась Эланиэль после моих первых слов. — Спрашивай.

— Все те слухи, что про вас ходят? Они правдивы? — Эланиэль кинула на меня быстрый взгляд и отвела глаза.

— Если ты про то, что до того как стать одним из князей Круга Власти, я успел побывать рабом, убийцей, пиратом и наемником, — то да, все это правда. А если ты про тот нелепый слух о том, что мы с княгиней Сиэйлин любовники — то это ложь.

Эланиэль замолчала, что-то обдумывая про себя. Я подкинул в огонь мелкую сухую ветку, магическое пламя жадно вцепилось в предложенное угощение. Костер был создан магией. Три жалкие сухие хворостины горели неестественно ровным пламенем и давали жар как несколько хороших поленьев. Никаких углей, золы и дыма. Завтра на траве не останется ни следа от ночного кострища и стоянки зеленых плащей.

— Эта метка на вашем виске, что она означает? — неожиданно спросила Эланиэль.

Я только сейчас заметил, что самопроизвольно потираю левый висок. Там, причудливым лепестком пламени, чернело напоминание о моей первой жизни.

— Это знак танцоров Алукара. Рабов, что сражаются на многочисленных аренах Саргона, — тихо ответил я.

— Алукар? Это один из Вторых богов? — уточнила девушка.

— Да. Бог войны и пустынь, — ему поклоняются на большей части Южного материка.

— А как вы оказались так далеко от Истинного леса? — жадно спросила Эланиэль, ее первая неловкость бесследно исчезла.

— Лучше бы ты спросила, как я вообще появился на свет, — усмехнулся я. — Ведь мой дом мертв вот уже две тысячи лет. Хотя, я все равно не знаю ответа. Я не помню своих родителей, своего детства. Лишь какие-то обрывки и смутные образы. Зато прекрасно помню школу танцоров Алукара. Когда я попал в нее, мне было не больше чем тебе сейчас. Четыре года меня учили "искусству красивой смерти". А затем еще три года я выходил на арену Иршала и дрался на потеху толпы.

— Как вы освободились?

Ответил я не сразу. Этот разговор разбередил старые, похороненные в глубине памяти, воспоминания. Я снова вспомнил южное палящее солнце и горячий песок под ногами, заливающий глаза пот и беснующихся зрителей, предчувствующих скорую кровь.

Не смотря на яростные схватки, танцоры Алукара гибнут редко. Слишком уж долго и дорого их обучение. Посвященные Алукару воины не зря называются "танцорами". Каждый их шаг, каждый выпад — словно па сложного и прекрасного танца.

Из десяти рабов семеро отсеиваются в первый год обучения. Еще двое отсеиваются или погибают в следующие три года. Тяжелые, а зачастую и смертельно опасные тренировки, заставляют тебя встать на грань возможного и сделать за нее шаг. Потому, при отборе кандидатов, особое предпочтение отдают тем, в ком есть хоть капля магического дара. Неизвестно почему, но даже самые слабенькие маги проходят обучение гораздо проще. Браслеты подчинения, надеваемые всем "танцорам Алукара", помимо обеспечения полного повиновения хозяину, не позволяют колдовать. Избавиться от них можно, только отрубив руки или умерев. Даже освобожденные "танцоры Алукара" продолжают щеголять в лишенных силы браслетах подчинения, без каких либо, кроме описанных выше, шансов их снять.

Чаще всего "танцоров" выпускают против приговоренных к смерти или хищных зверей. И если у вторых есть хоть какие-то шансы на победу, то у первых их чаще всего нет вообще.

Преступники платят за свои преступления. Зрители получают свое кровавое зрелище. Шахиншах получает поддержку черни. Жрецы Алукара укрепляют веру в своего бога. Владельцы школ "танцоров", подсчитывают доходы. "Танцоры"... "Танцоры" получают славу... или смерть.

— Иногда шахиншах объявляет Большие игры, — наконец вспомнил о вопросе девушки я. — Обычно, это бывает при восшествии на золотой диван нового шахиншаха или рождении наследника. "Танцор Алукара" победивший на Больших играх, по традиции, становится свободным.

— И вы победили, завоевав свободу.

— Нет, — грустно усмехнулся я. — Меня убили в финальной схватке...

... тело скручивает вспышка боли. Песок перед глазами. Почему песок? Что это? Почему я лежу? Боль. Откуда эта боль. Беркут нависает надо мной, заслоняя могучей спиной палящие солнце. Трибуны беснуются ревом и воем людской толпы. Встать. Надо встать. Бой еще не окончен! Пытаюсь подняться, но по телу прокатывается волна боли. Рот заполняет кровь и слюна — становится трудно дышать. Повернув голову, сплевываю кровавые сгустки на песок. — Убей! Убей! Убей! — гремит над ареной клич, пьяной от крови, черни.

Тьма вокруг... Тьма и пустота... Если это смерть, то почему же так больно?

— Вы в порядке, эру? — донесся до моего сознания встревоженный голос видящей.

— Да, прости, вновь задумался, — я тряхнул головой, прогоняя навязчивые воспоминания прошлого. — Мои раны были столь серьезны, что меня уже считали мертвецом. И к жизни я вернулся просто чудом.

Среди моих вещей есть тонкий стилет. Иногда по вечерам, когда меня вновь и вновь охватывает черная меланхолия, я достаю его и долго любуюсь изяществом и холодной красотой стали. Порой мне кажется, что клинок до сих пор истончает тонкий изысканных аромат безумно дорогих Итайских благовоний и другой едва заметный запах великолепного яда. Я закрываю глаза и вспоминаю ту безумную, всепоглощающую страсть, что сжигала меня когда-то. Сделав игрушкой в прекрасных ручках...