Невесты для темных, или Национальный спорт "обмани демона"

До дому промчалась споро, да на повороте едва в болото не свалилась, поскользнувшись. Нет, обычно у нас все дороги сухие и ровные, да и скотина воспитанная, по дорогам навоз не разбрасывает, так что беги хоть днем, хоть ночью, да только сегодня мужики ил с реки возили, он кое-где расплескался. Болотный, вонючий, скользкий. Вот я и... Но удержалась, за тын ухватилась и устояла.

— Амирка, ты это, охолонись бегать-то, — сказал мне дядя Ратибор.

Прокралась под заборчиком, увидев, что самая большая лужа образовалась у нас перед воротами, скользнула в калитку кузнеца Гутарга, и мне тут же навстречу кинулись два громадных волкодава — оба в холке мне по плечо будут, а так вообще здоровее, на пол головы точно выше.

— Буран, Ураган, да стойте вы!— взмолилась я.

Но песики не послушались, и через мгновение у меня была вылизана вся моська. Тщательно. Не смотря на мои визги и попытки прикрыться рукавом. Дверь кузнецова дома открылась, вышла тетя Матрена, увидела творящееся безобразие и спросила:

— Амирка, ужинать будешь?

— Сссспасите... — пискнула, потому как псы взялись еще и все остальное вылизывать.

— Буран, Ураган! — рявкнула кузнецова жена.

А голосок у нее — ух. У ней же муж, да восемь сыновей, так что командовать тетя Матрена навострилась знатно. Песики тут же хвосты поджали и к порогу, вылизывать хозяйские лапти.

— Тетя Матрена, — я старательно вытиралась, — я через ваш огород пробегу, а? А то перед нашими воротами болота много, извазюкаюсь вся.

Кузнецова жена кивнула, со странной улыбкой на меня поглядывая. Да так поглядывая, что пока я шла, все еще вытираясь, по дорожке к прорехе в заборе, все думала с чего бы. А потомочки остановилась и прямо спросила:

— Теть Матрена, а вы чего улыбаетесь-то?

— Ничего, — тут же ответила женщина так, что сразу я заподозрила — что-то тут не чисто дело. А кузнецова жена вдруг добавила: — Амирочка, деточка, только ты к Люське не ходи больше, не надо. Да и говорить с ней поостерегись. Змея она подколодная, и не друг тебе вовсе.

Про Люську это зря — у меня даже плечи поникли.

— Амирочка, — тетя Матрена со ступеней сбежала, быстро ко мне подошла, — Амирочка, доча, небось ходила уж к тебе змея эта?

Шмыгнув носом я попросила:

— Не надо про Люсю так...

Теть Матрена платок достала, лицо мне вытерла, нос последним, пальцем по нему щелкнула да и сказала:

— Светлая ты Амирка, как солнышко, тьмы в людях вовсе не видишь. Ну да ничего, Васенька от дурных-то оградит. А ты совета моего послушай — не ходи к Люське, не говори с ней, да даже в сторону ее не смотри. Чует сердце мое — гнев затаила девка на тебя, а значит и до подлости недалече.

Хотела было возразить, да тетя Матрена свой вопрос задала:

— А бежишь-то куда?

— Ой! — и я, вспомнив, на бег сорвалась. И уже на ходу выкрикнула: — Так жрецов упокоить сегодня мне выпало!

Что мне кузнецова жена вслед крикнула уж и не слышала — ветер шумел в ушах, да трава под ногами шелестела.

До дома домчалась я быстро, да в схрон с дорожки и завернула. И вот завернула-то быстро, от того в гостя лесного и врезалась на полном ходу!

— Ух! — выдохнула отлетая от Михаила Топтыгина и падая на траву.

— Грр, — ответил мне зверь лесной, протягивая самую настоящую рогатину, отполированную настолько, что она сверкнула в свете полной луны.

— Ух ты, — только и сказала я.

— Грррр, — поддержал беседу мишка.

— А еще что есть? — заинтересовалась я.

Не, ну откудова рогатина тут все понятно — часть леса нашего тоже заклинанием демонским накрыло, так что он от охотников пришлых защищен, о чем звери очень даже в курсе. Но некоторые молодые, вот как Михаил Топтыгин, которому два года всего, они себе нервишки пощекотать любят. От чего и ходют в соседний лес 'по охотники'. Развлечение у них такое. А от тех охотников и таскают нам трофеи — надо же похвастаться. В смысле — никто кроме нас с батей и не оценит-то.

— Ыгырр, — подтвердил мишка, встал, из-под себя вытащил суму охотничью, лук со стрелами, и багор.

— А багор откуда? — удивилась я.

С багором оно только на рыбалку и ходить по весне, когда нерест начался.

— Грр, — Михаил Топтыгин мощными мохнатыми плечами пожал.

— Заимку разорил значит, — догадалась я.

Медведь активно закивал головой.

— Уважаю.

А что — заимку вскрыть это сноровка нужна, то есть с такими-то лапами замки вскрыть, да двери пудовые отворить.

— Здорово, — похвалила я.

— Угурр, — сказал Михаил Топтыгин и на двор выжидательно поглядел.

— Батя сейчас придет, яд готовить мне будет, — успокоила я мишку, которому еще и перед отцом о подвигах своих хотелось поведать.

— Грр? — спросил он.

— Ну мне яд, — начала пояснять, — на жрецов иду охотиться.

— Ыыыгрррх! — восхитился мишка.

Да, лесные жрецов недолюбливают. Оно как, сатанисты же привыкли жертвы демонам приносить, а в Безбашенной людей низя, и животину деревенскую стало быть тоже низя, так они поначалу пытались животных под жертвенные нужды приспособить. А животные у нас народ дружный, сплоченный да с выдумкой, так что однажды парочка жрецов проснувшись по утру обнаружила себя на споросколоченном в лесу алтаре, в окружении сухого валежника, да обозревая нагло скалящегося мишку с факелом в лапе, и факел этот топтыгин меееедленно так к дровишкам поднес... Вот с тех пор жрецы в лес не ходят, а лесные жрецов не любят.

— Грр? — бросив все трофеи, осведомился у меня Михаил Топтыгин.

— Неее, тебе со мной нельзя, — тут же преисполнилась важности я. — Дело опасное, ответственное, а если не выгорит старейшина к жрецам на кривой козе поедет, вот. А мне козу жалко, чтобы ей да из-за жрецов глаз выкалывали.

Мишке козу тоже стало жалко, так что Топтыгин насупился и сел печально свесив голову.

— Вот, — продолжила я, — а если не на кривой козе, то на кривой кобыле. А кобылу мне тоже жалко.

— Ууу, — согласился Михаил Топтыгин.

У него вообще с одной из деревенских кобыл дружба с детства Веснянка когда жеребенком несмышленым была в колодец старый свалилась, а медведь тоже еще мелкий был, но вытащил, с тех пор дружат, гостинцы друг другу таскают и в гости ходят.

В этот момент открылась калитка, разом замычали коровы, куры закудахтали, петух заголосил, из кустов рядом со мной и топтыгиным высунулась хитрая серая морда.

— Бес! — воскликнула удивленная я.

Волк фыркнул на меня, юркнул обратно в кусты, и уже оттуда вытащил... жреца. Топтыгин, посрамленный принесенной добычей, рухнул прямо на тропинку. Я так вообще отшатнулась и едва не завизжала, а папа, которого как раз вся живность-то и приветствовала, подошел, сурово на жреца посмотрел и спросил:

— Один был?

Бес молча обратно в кусты, достал второго длиннобородого, следом мешок. И вот вопрос — а чего вообще жрецы с мешком возле нашего дома делали? Да не на дороге, а тут, у сараюшков?! Папа присел на корточки, осмотрел бездыханные тела, задал вопрос:

— Душил кто?

Из кустов показался Филимон — удав местный. Ну местный то местный, но за лягушками он к соседнему пруду ползает, а с нашими безбашенскими дружбу водит, они ему песни поют и хороводы устраивают. А вообще Филя не наш, приполз из фургона цыганского. Дело как было — цыгане они до золота охотчие, а слух ходит будто у нас все дороги золотом усыпаны, мол от демонов подарки, вот эти хитромордые и попытались в деревеньку проникнуть. И странное дело — кони их прошли, собаки прошли, два медведя ручных с кольцами в носах, удав и тот прополз, побитый был, слабенький, а цыган полог не пустил. Бабы наши сердобольные живность гнать не стали, мужики медведей от колец носовых и цепей освободили, псы разбежались по дворам, а удав на пруду пристанище нашел, теперь лягушками верховодит. А цыгане ушли, да, поругались, словарь ругательств у мужиков обогатили, в телеги свои впряглись и ушли. Жалко было, потому как цыгане они народ предприимчивый, они чтоб в деревню проникнуть и с катапульты себя запускали, и подкоп рыли, и в животинок переодевались, и немощными прикидывались — сплошное представление было, причем каждый день с утра и до вечера. И любопытственно так, что коровы на дойку вечернюю сами к нам на окраину деревни прибегали. О, кстати о коровах...

— Амирка, — батя посмотрел на меня сурово, — коров подоила?

И я пошла доить коров. Всех! Двенадцать буренок встретили меня недовольным мычанием.

Коровы они скотина умная и крайне себялюбивая, а тут вымя от молока чуть не трещит. И молока-то, молока много. В обычных деревнях коровы едва ль ведро дают наши сразу три! Сидишь и доишь, и доишь, и доишь...

Открылась дверь в коровник, зашла мама, хмуро спросила:

— Доишь уже?

Взыньк! — ударила молочная струя в стенку ведра.

— На ужин чего не пришла? — продолжила родительница, беря ведро и табурет, чтобы следующую корову начать доить.

— Так у деда с бабкой поужинала, — призналась я. И добавила: — А, и жрецы у них были. Мама, которая уже и ведро поставила, и вымя вытерла на всякий случай, нет, коровы мылись сами, но порядка ради, выпрямилась, на меня сурово посмотрела.

— Чай объегорили, — поспешила успокоить маменьку.

Кивнув, мама посидела, поглаживая лоснящийся коровий бок и не спеша приступать к дойке, а опосля:

— Светомир на неделе с Топтыгиным на семеновских собирался... — задумчиво проговорила матушка, продолжая поглаживать корову.

И я доить перестала.

— Для дротиков новый яд изготовил, знатный яд...

Нет, то что мама жрецов с моего детства недолюбливает, это я знала, но чтобы настолько! Про тот яд я знала папенька очень уж зол на мужиков из Семеновки, что за горой расположена. Мужики там ушлые, они зверей нашенских приманивают, кого медом, кого мясом, а как те из-за купола выходят, так и губят по чем зря, а некоторых тем же цыганам продают, в диковинку ведь умные звери-то. Так вот как появятся семеновские. Звери к папке, а уж тот с Михайлой

Топтыгином, да с Филимоном, да и еще с кем придется, и в засаду на них. А в прошлый раз пчел диких к делу приспособили, ну и эффект всем понравился — мужики убегали опухшие, красные, видом жуткие, почесоном мающиеся. Вот и яд новый для дротиков на основе пчелиного и осиного яда был. Только батя мне его не то что не давал и думать о нем запретил, он его вовсе взял и спрятал!

— В спальне, под кроватью в четвертом от стены ящике, — словно невзначай проинформировала мама.

И начала доить корову. Взыньк-взыньк — ударялись струи молока о ведро.

— Маам, — позвала, не веря в происходящее.

— Мать — существо мстительное, а они моего ребенка столько лет от других детей гоняли... — в каждом слове злости, как яда у осенней подковряжной гадюки.

Пеструха, которую мама как раз доить взялась, голову повернула, мордой в мамино плечо ткнула — поддерживает, ей маму тоже жалко стало.

— А батя как? — уже понимая, что мне руки развязывают, спросила я.

— Дел то столько, — мама бросила на меня коварный взгляд черных раскосых глаз, — чай пока коров со мной подоит, да пока корм зададим, на сыр молоко поставим... часа два у тебя есть, Амирчонок.

Да было б сказано!

Через пяток минут я с папиными дротиками и его же духовой трубкой, мчалась огородом семейства Гутарг, прямо к дороге. И пусть меня там перехватить лысый черт, в смысле Васька, пытался, я через кусты сиганула, опосля через забор, и помчалась по краю улицы, там где мужики ил еще не разлили.

Быстро бежала, просто ух. Я ж говорю, мы с батей, охотники, а потому бегаем жуть как. А оттуда огородами, через пруд, вверх по холму, в обход стены и...

И прибежала, елки колючие.

Аккурат к веселой теплой компании прибежала — старейшина наш дед Симон в обнимку с Михаилом Топтыгиным стояли! А рядом с ними почему-то коза!

И мишка в эту козу сначала лапой тыкал, а потом чего-то втолковывал старейшине. И вот чего совсем не понятно!

А дед Симон, меня заприметив, укоризненно головой покачал, и еще более укоризненно:

— Амирка, подъехать на кривой козе это образное выражение, означает обмануть, объегорить, обвести вокруг пальца, понимаешь?

Почему-то отрицательно мотнула головой, хотя поняла я все.

— Эх, девка, — дед Симон усмехнулся полным белых здоровых зубов ртом.— Батя где?

И кто-то заметно покраснел.

— Без бати, значит, — все понял старейшина.

— Мммеее, — поддержала коза.

И тут за стеной раздался звон колокола — жрецы на службу собирались. Мы все переглянулись — мишка с козой, я со старейшиной, и дед Симон дал команду:

— Пора.

Сурово кивнув, перекинула лук и духовую трубку за спину, поплевала на руки и полезла вверх по стене. Специально полезла, потому что ломанись я через тайное место, за мной бы и старейшина и медведь увязались, а может быть даже и коза, так что отчаянно ползу вверх.

Не прошло и пяти минут, как доползла, подтянулась, забралась на стену и... и чуть не свалилась! Потому что Михаил Топтыгин взял и сдал деду Симону ту самую брешь в стене, и теперь оба они, и медведь и дед ховаясь за колодцем, наблюдали за мной. Да что там оба — коза с другой стороны сруба выглядывала!

Они же мне всю жрецово остановительную миссию сорвут!

И тут кто-то тронул меня за плечо...

Учитывая, что вокруг ночь, а сижу я на самом верху стены, это было очень неожиданно, и поворачиваться не было никакого желания вовсе!

— Амир, — раздался шепот Васьки, — Амир, батя твой сказал, ты это, гнездо забыла.

— Чтоб тебя, — тихо выругалась с перепугу, обернулась, узрела Гутаргового сына, и прошипела: — Какое гнездо?

— Осиное, — Сашка, третий кузнецкий сын тоже на стену взобрался.

— И пчелиное, — со стороны Васьки влез Борька.

А сыны у Гутарга все плечистые, телом здоровенные, руками пудовые, чай испугалась я за крепость стены то. Она и в правду заскрипела натужно — строители то из бывших сатанистов никакие.

Вообще удивительно, что стену возвели и она держится — по первости-то все с весенними ливнями съезжали вниз, а эта стоит, уже и не помню сколь годков-то...

Вот только на Гутаргов стена рассчитана не было.

— Сслеззайите! — услышав угрожающий треск, взмолилась я.

Кузнецовы сыны разом вопросили:

— Чего?

Мишка, даже не знаю с чего и посмотрела на него, лапой глаза закрыл, дед Симон головой покачал, коза за сруб спряталась и...

Треск вышел на славу!

Затрещало так, что в храме сатанинском вой поднялся и крики 'Демоны!', а я, в ужасе, почувствовала, как падает стена-то...

— ММама! — пискнула я.

— Амирка! — рявкнул Васька.

— Твою корову! — Борька сиганул вниз первым.

— Бежа-а-а-а-а-а-а-а-ать! — заорал Сашка.

Мы вскочили, и по трясущейся как студень стене, бросились к храму, в котором паника только нарастала. А вокруг гудели выпадая из кладки каменья, звенела посуда в пристроенной к стене жрецовой кухне, да почему-то отчаянно мемекала коза. И вот чего ей неймется?

На бегу глянула и едва не свалилась — благо Васька подхватил, да так под мышкой удерживая и понесся дальше. А кто бы на моем месте не остановился? Гнезда то братья Гутарги приволокли, это да, но как стена начала рушиться, Борька и Сашка их попросту во двор сатанистам швырнули, те раскололись, пчелы да осы, и неважнецки что ночь, повылетали и обнаружили, что вот с этого самого момента они остались бездомными!