Попаданецъ

— Ишь, племяш нашёлся, — окоротил его атаман. — Вот тебе урок, — подтолкнул меня в спину по направлению к пацану. — Глаз не спускать.

— Дядько Юрас, а когда меня на дело возьмёте? — заканючил Мишка. Обещали же!

— Сиди уж! Будет тебе дело... да это — курицу забей на похлёбку.

— Я... я не могу, знаете же! — перепугался малой.

— Не могу, не могу! — передразнил его разбойник. — А всё туда же — на дело. Тьфу!

С этими словами он молниеносно ухватил ближайшую квочку и одним движением открутил ей голову. Крови хлынула фонтаном, а меня скрутило в очередном приступе рвоты.

— Неженки! — выплюнул Юрас, бросил тушку на землю, и, отвернувшись, пошёл в избу. — Хоть ощипите, что ли.

— Ощипать-то мы могём, — выпалил Мишка, после чего метнулся в избу и выскочил с котелком, полным воды, поставил его на угли, и, подняв за лапы переставшую биться птицу, сунул её в воду. Потом ногами затолкал в костёр несколько тонких поленьев и начал их раздувать. Туча пепла, взметнувшаяся из очага, моментально увеличила слой грязи, покрывавший мальца.

— Ты кто будешь? — через какое-то время переключил он своё внимание на меня.

— Стёпка я, Степан.

— Изловили?

— Угу.

— Один был, или с попутчиками?

— С попутчиками... был.

— Ясно... — в голосе пацана почему-то проскользнули нотки грусти. Странно, учитывая то, как он недавно рвался "на дело". А может и именно поэтому. — В Калугу шёл?

— Ага. Пока туда. Но вообще-то мне в Питер надо. К Ломоносову.

— К Ломоносову?! — удивлённо переспросил пацан. — Как же — ждёт он, поди, тебя.

— Ждёт — не ждёт, я мне во как надо. — я ребром ладони провёл по шее, показывая как мне надо.

— Болеет, говорят, Михайло Василич. Никого не принимает.

Блин, точно! Сейчас же шестьдесят третий год! Значит, жить ему осталось всего ничего. А я тут прохлаждаюсь!

— Постой! — внезапно осенило меня. — А ты-то тут, в лесах сидючи, откуда знаешь?

Из под склонённой к костру головы блеснули два внимательных глаза.

— Тс-с! — прошипел Мишка, украдкой оглядевшись. — Потом...

* * *

За весь оставшийся день Юрас показался только один раз. Он бросил к костру затхлый мешок, в котором оказалось с полведра сморщенной прошлогодней репки и несколько тощих морковок. От нечего делать я помог Мишке в приготовлении нехитрой похлёбки, заодно поделившись с ним сухарями из своих запасов. За всё это время мы почти не разговаривали. Так — "подай", да "подержи". На все мои попытки начать более содержательный разговор, он отвечал таким настороженным и, отчасти испуганным взглядом, что я тут же сворачивал тему, надеясь на обещанное "потом".

Шайка вернулась только к вечеру. Уже налегке. Видимо добычу здесь не хранили. А может и сбыть успели. Я ожидал, что разбойники станут отмечать успешное ограбление обоза, но стереотип не сработал. Мужики разбрелись по хутору, занявшись повседневными делами, как будто утром не резали несчастных путников, а целый день проработали мирно в поле. Только к ужину они собрались у костра. Рябой притащил откуда-то деревянное ведро почти до краёв наполненное брагой, и разбойники, наполнив кружки и набрав похлёбки, расселись вокруг костра и принялись чинно ужинать. Прям хоть картину пиши — "Быт мирных крестьян XVIII века". Нам, как поварам, досталось самое "ценное" — по полмиски пустой жижи с запахом дыма. Хорошо, что сухари остались, но светить их я не стал. Лучше потом схомячу.

Как оказалось, и места в избах нам с Мишкой тоже не полагалось. Собственно, и не хотелось, если честно. Слушать храп и дышать кислым винным перегаром очень надо! Не дожидаясь, когда все угомонятся, Мишка цапнул меня за руку и потащил куда-то в темноту, за избы. Спустившись на половину косогора, он гордо продемонстрировал мне в сгустившихся сумерках своё жилище. Оказалось, что у него на разбойничьем хуторе есть своя жилплощадь — шалаш, да такой, что всем шалашам шалаш. Высокий настолько, что можно было стоять, совсем не пригибаясь даже мне. Крытый толстым, не меньше полуметра, слоем елового лапника. Лапник же выполнял роль постели.

— Нравится? — с законной гордостью творца поинтересовался он.

— А то ж! — действительно — таких эпичных сооружений мне действительно видеть не приходилось.

— Ну, так залезай! — пригласил он меня, ныряя первым в темноту входа. Я полез следом, тут же исколов ладони и коленки острыми иглами.

— Колется, зараза, это точно, — заметил Мишка на моё недовольное фырканье. — Зато комаров отпугивает. Они хвою не любят. Ну, ничего — я тебе своё место уступлю. Вот, забирайся правее. Там примято уже. А сам с другой стороны лягу. Ты не волнуйся, я привычный.

И в самом деле — прямо под стенкой обнаружилось более или менее ровное место, явно примятое Мишкиным телом. Я устроился на мягко пружинящей хвое, лёг на спину и закинул руки за голову. Пацан повозился под противоположным крылом, и, видимо тоже нашёл удобное положение. Несколько минут мы молчали. Снаружи заливались вечерним концертом птицы. Особенно выделялись трели припозднившегося соловья. Время от времени всквакивали лягушки на болоте, перекликаясь с громогласными тритонами. Где-то далеко, на грани различимости редкими сериями гавкала собака: гав-гав-гау-ув... гав-гау-ув... гав-ав-ав-вуф-ф!

— Стёпка, спишь, что ли? — громкий шёпот прямо над ухом заставил меня подскочить. Надо же, действительно задремал.

— Есть немного... — виновато сказал я. В кромешной тьме вообще ничего нельзя было разглядеть, но Мишкино дыхание слышалось рядом с моей головой. И шёпотом... ну, сейчас точно все тайны откроет: и где разбойники клад спрятали, и как отсюда слинять поскорее.

— Во ты даёшь! Я, когда меня поймали, в первую ночь вообще заснуть не мог. А ты дрыхнешь!

— Поймали?! — мой сон как ветром сдуло. — А я думал, что ты всегда с ними. Ну, или очень давно.

— Ха, давно! Месяца полтора, не боле. Правда, я сам со счёта сбился, но не так, чтобы уж намного. Меня вообще заловили, когда ещё снег совсем не сошёл.

— Ты-то на кой им сдался?

— Кто ж их поймёт? Денег у меня с собой почти не было. Так — медяков пара. Да и одёжка — сам видишь какая. Я ж не к Ломоносову собирался. А шёл я с... — Мишка запнулся. — А, ладно! Уже не важно. Шёл я в Калугу с Гончаровской усадьбы. В общем, в другой раз, может и отпустили бы меня. А тогда чуть не рогатиной не проткнули.

— Ага! Отпустили! То-то моих всех поубивали.

— Это просто не повезло. Юрас, он хоть и разбойник, но без надобности кровь лить не будет. И твоих бы, если бы не сопротивлялись, просто отогнали бы, или привязали к деревьям. Просто по зиме поймали пятерых из шайки, теперь они и лютуют. Злобу вымещают. Юрас-то, говорят, даже временами на службу ходит, грехи замаливает. В общем, они на меня выскочили, а я, не будь дурак, сразу обрадовался — ой, как хорошо! А я как раз вас ищу — хочу в разбойники, и точка!

— Так они тебе сразу и обрадовались.

— А что? Поржали, конечно. А потом сюда забрали. Я теперь вроде как на побегушках. Похлёбку сварить, дров натаскать, так, по мелочи.

— А что же ты не свалишь отсюда? Бандиты же тебя одного оставляют на хуторе...

— Я... это... — Мишка явно застеснялся. — Боюсь я.

— Боишься? Ты?!

— Да. Юрас, говорят, слово знает. Заговорил это место. Ни сюда чужой не попадёт, ни отсюда не выйдет. В болотине сгинет. — Сказано это было таким замогильным тоном, что я почувствовал, как у меня мурашки побежали вдоль позвоночника. Как бы подтверждая его слова, где-то рядом заухал филин.

— Сейчас, подожди... — Мишка покопался где-то у входа, потом раздул сальную потрескивавшую лампаду. Как ни был мал источник света, но всё же он помог справиться со страхом.

— Да ладно тебе! — надеюсь, что достаточно бодро, сказал я. — Никаких заговоров не существует. Я точно знаю.

— Много ты знаешь! — обиделся пацан за свою сказку.

— Много-немного. Но наука утверждает, что всё это бред.

— Нау-ука! Тоже мне учёный нашёлся. Небось скажешь, что и арифметику знаешь?

— И арифметику, и алгебру с геометрией, и физику с химией. И ещё много чего. — непонятно почему, но мне захотелось похвастаться.

— Врёшь! Как поле треугольное померить?

— Ну... если целое поле, то через радиусы вписанной-описаной окружности не пойдёт. Угол тоже точно не измеришь. Поэтому половина стороны на высоту к ней и через две стороны и синус тоже отпадает. Получается, что проще всего формуле Герона.

— Это ещё что за зверь такой?

— Учёный. Формулу вывел. Вычисление площади треугольника через полупериметр, — пояснил я. Мишка, впечатлённый, пригорюнился. Сел, обхватив ноги руками, и положив голову на острые коленки.

— Я ведь тоже шёл. Учиться. Только на Питер не замахивался — далеко очень. А знаешь, я, наверное, с тобой пойду. Питер, так Питер! Ты как — не против? Ух, ты, вот здорово! — даже не дождавшись моего согласия, Мишка расфантазировался. — Вдвоём всяко сподручнее идти будет. До осени доберёмся. А там... там — Питер. Ты знаешь, говорят домищи — во! — показал он руками предполагаемый размер домов, едва не снеся при этом крышу шалаша.

— Рыбы — во! Сметаны — во! — иронично процитировал я кота — героя мультика про блудного попугая.

— Рыбы — да. А сметана — она в деревне лучше. Городские коровы ни в жисть такого молока не дают, — малой, естественно, совсем не понял юмора, но пыл поубавил. — Так что, идём вместе?

— Так и быть, идём! — немного важно сказал я, стараясь не выдавать охватившей меня радости. Ещё бы. Пусть Мишка пацан ещё, но он гораздо лучше меня знает современные реалии. И условия выживания в чистом поле... или в лесу, не важно. — Когда пойдём? Прямо сейчас?

— А ты точно знаешь, что место не заговорённое?

— Точно, точно. Самое главное — болотину пройти. В какую сторону шайка из хутора уходит, помнишь?

— Помню. Но всё равно боязно.

— Не бойся... я сам боюсь. Но здесь оставаться нам точно нельзя. Давай, выводи меня из хутора, а дальше я сам сориентируюсь.

Мы вылезли из шалаша. Я прихватил так и невостребованный разбойниками мешок, а Мишка вытащил из-под лапника свою котомку. Потом в последний раз испытывающе посмотрел на меня, задул светильник. В темноте нашарил мою руку и повёл куда-то под горку. А рука-то ледяная. Точно — боится пацан. И только сейчас я понял, что впереди распахнул свой страшный зев ночной дремучий лес, готовящийся проглотить двух незадачливых малолеток, отважившихся бросить ему вызов. Но отступать было уже поздно. Не у разбойников же оставаться...

* * *

Стоило лишь спуститься с пригорка, ночь проглотила нас мгновенно, окутав непроглядной тьмой и таинственностью. Шорохи, потрескивания, писк мышей и чуть слышное дыхание ветра в высоких хвойных кронах.

— Подожди! — Мишка, шедший чуть впереди, остановился. Его рука, обхватившая моё запястье, заметно напряглась.

— Что? — еле слышно ответил я, чувствуя, как по спине потекли холодные струйки пота. Ещё бы! Шалаш, хоть и стоял в лесу, но всё равно был на краю хутора. Да и люди рядом. Всё какое-то психологическое чувство защищённости. Я понял, что мой оптимизм убывает обратно пропорционально расстоянию, которое отделяет нас от лагеря Юраса.

— Постоим. Пусть глаза к темноте привыкнут.

— Ага.

— Боишься?

— Есть немного.

— Держи...

Мне в руку ткнулась какая-то деревяшка. Я взял и попытался на ощупь определить, что это такое. Короткая рукоятка, в ращепе которой при помощи грубой верёвки был закреплён острый металлический штырь сантиметров двенадцать длиной.

— Что это?

— А, гвоздь. Точить, правда, об камень пришлось. Все руки постёр. Но ты не бойся — держится крепко.

— А ты как же?

— У меня ещё нож есть.

Размер гвоздя впечатлял. Не круглый, а прямоугольный в сечении. Сантиметра полтора у основания.

— Гвоздь кованый, что ли?

— Конечно, какой же ещё? Ну и чудной ты!

Я прикусил язык. Чуть не спалился. Выдавать Мишке своё происхождение я был ещё не готов.

— Пойдём, развиднелось вроде... — пацан нетерпеливо дёрнул меня за рукав.

Мы тронулись. Опять налетели комары, но не в таком количестве, как днём. Терпимо, в общем, если веткой отмахиваться. Болотистый участок мы прошли минут за тридцать. И то — больше времени потратили на остановки и выбор дороги на ощупь.

Небо, весь вчерашний день затянутое тучами, ночью очистилось, и сквозь прозрачные кроны светило нам алмазами звёздной россыпи. Хорошо хоть, что лес не лиственный — звёздного света хватало, чтобы не натыкаться на деревья, даже в отсутствие луны.

— Ну, что дальше? — спросил Мишка, как только мы миновали болотину.

— Огонь нужен. — ответил я, перед этим несколько раз попытавшись безуспешно сориентироваться по звёздам. Они хоть и делились светом, но чёткую картину звёздного неба разглядеть за деревьями не удавалось.

Мой спутник недолго повозился, после чего протянул мне слабенький дрожащий огонёк. Я взял лампадку и принялся изучать основание ствола ближайшей сосны. Потом следующей... и ещё одной, другой, третьей. Мох рос. Но не так, как должен был, а как ему вздумается. Судя по всему, мы находились точно на южном полюсе, и север был от нас в любой стороне. Через несколько минут я понял, что этот способ нам не подходит.

— Ну, что там? — Мишка, стоя на месте, пытался согреться, обхватив себя руками и усиленно растирая бока.

— Ничего пока.

— Я же предупреждал — заговорённое место! — укоризненно проговорил он. Я разозлился:

— Смотри, накаркаешь, ещё и леший выскочит.

— Сам нечисть зовёшь! — парировал он обиженно. — Не можешь дорогу найти — так и скажи. Вернёмся назад, пока окончательно не заблудились.

В ответ я молча протянул светильник мальчишке. Потом, на одном упрямстве, вернулся к первой сосне, у которой обломки толстых сучьев начинались довольно низко по стволу, позволяя забраться наверх. Ухватился за ближайший, подёргал пару раз, проверяя на прочность, и, подтянувшись, начал карабкаться по стволу. Руки тут же стали липкими от смолы, а шелушащаяся тонкая кора так и норовила попасть в рот, заставляя то и дело отплёвываться. В какой-то момент я поднял глаза к небу и понял, что забрался уже достаточно высоко, чтобы сориентироваться. Нашёл Большую Медведицу, определил север и стал спускаться вниз. Вот только не учёл, что залезал и возвращался я не строго по прямой, а то и дело крутясь вокруг ствола, выбирая сучья покрепче. Разозлившись теперь уже сам на себя, я повторил восхождение, заставил Мишку, ориентируясь на огонёк внизу, встать строго на север от сосны, и ни шагу в сторону. Опять спустился на землю. Фу-х! Запыхался.

Теперь можно и определиться. Я точно помнил, что дорога в город вела с запада на восток. Юрас увёл меня на север от дороги. Значит, если мы пойдём на юг, то точно упрёмся в колею. Я позвал пацана, и, развернувшись, зашагал прочь от разбойничьего хутора. Мишка, всё ещё обиженно сопя, затопал следом.

Глаза уже настолько привыкли к темноте, что я перестал пугаться неожиданно всплывавших прямо перед носом стволов. А потом и вовсе смог намечать маршрут аж на десяток метров вперёд. Ха! Да это же рассвет наступает! Что там той ночи-то в конце мая?