Цепкие оковы силы

— Спасибо, друг, — пробормотал я. — Сочтемся.

Инспектор ушел, все остальные тоже, а я остался наедине с дочерью, не зная, что делать дальше.

Следуя совету Кохоренко, в отдел отправился вместе с Дашкой. Та даже не сопротивлялась. Притихла на сидении и тихонько вздыхала, нет-нет, смахивая с глаз слезы. Захотелось срочно снести кому-нибудь голову.

На повороте выкрутил руль слишком резко, машину повело, едва выровнял. Грязно выругался. Дочь истерично хихикнула, а я ощутил, как вспыхнули уши. Красавец, блин, дожил, матерюсь перед ребенком. И пусть этому ребенку дали емкое прозвище "Анаконда", для меня она всегда останется малышкой в белом платьице и косичками.

Проверяющие еще не уехали. Отдел дышал через раз, народ позволял себе шептаться только по углам и лишь за закрытыми дверями. Форменные рубахи на девушках были застегнуты доверху, исчезли высокие каблуки и черные колготки. Мужики спешно проверяли тревожные мешки. Некоторые, судя по гримасам, туда не заглядывали лет сто. Не к добру. Хотя о чем это я, хуже сегодняшнего дня только день, когда умерла Марина.

— Сиди здесь. — Завел дочь в свой кабинет. — Никуда не ходи. В нижнем ящике бумага, порисуй.

Дарья скуксилась.

— А в туалет?

— Потерпишь. Я скоро.

Нужно было показаться майору, да и всем остальным тоже.

Возле кабинета Тарасова жалась худенькая девочка-стажерка, она подняла на меня широко распахнутые испуганные глаза и едва слышно проблеяла:

— Здравствуйте, товарищ замкомроты.

Тьфу, так бы и надавал по башке отделу кадров! Ну куда такой цветочек в полицию? Не понимаю.

— Сдаваться? И тебя припахали? — Сделал грозное лицо.

Она неопределенно пожала плечиками. Видно, отвечать по уставу еще не научилась. Сделал вид, что не заметил. Разборки с этим цветочком — последнее, чем бы мне хотелось сейчас заниматься. Пусть комвзвода веселится.

— Кто внутри?

— Старший сержант Носков и рядовой Коняев.

— Ясно.

Уже с улицы снимают? Непорядок. А я так и не узнал, с чего весь сыр-бор.

Сделал еще более грозное лицо.

— Стажер, надеюсь, ты не против, если я пойду следующим?

Возражений не последовало. Вот и здорово. Осталось дождаться. Вломиться в кабинет в разгар "беседы", конечно, можно было бы, имею право, но пойдут расспросы, что да как, не хочу, чтобы подчиненные разносили сплетни. А мужики, хуже баб — трещотки, разнесут весть по всему отделу.

Наконец, патрульные отчитались, я спокойно вошел. Наткнулся на три любопытных взгляда и один насмешливый. Судя по выражению морд лица, товарищи уже все знали, с подробностями.

— Александр, вернулся. Молодец. Быстро справился. — С притворным восторгом, от которого заныли зубы, заговорил Тарасов. — Как прошло?

Неужели, пока меня не было, на грудь приняли? Майор и восторженные восклицания — вещи несовместимые.

— Нормально, — уподобляясь цветочку за дверями, пожал плечами. — Ко мне вопросы имеются?

Один из проверяющих открыл и закрыл рот, потом, видно, смутился и опустил глаза в бумаги. Я поспешил добавить:

— По делу?

Вопросов не было, и это напрягало еще больше.

— Если я свободен, могу взять часы за ранее отработанное время?

— Конечно, Саш, — кивнул Тарасов. — Пиши рапорт, подпишу.

Стоило мне вытащить ручку, вмешался Скворцов.

— Так, господа, идите, перекур. Мне тут с Волковым один момент прояснить надо.

Подчиненные Скворцова тут же вымелись прочь. Майор повздыхал, поворчал и все-таки тоже ушел. Скворцов проводил всех взглядом, потом повернулся ко мне.

— Скажи, Волков, а ты знаешь, чьей падчерице начистила физиономию твоя дочь?

— Допустим.

Скворцов ухмыльнулся.

— И чем он занимается в курсе?

— Приблизительно.

— Тогда, может, знаешь, кто папаша нашего бизнесмена?

— Не интересовался.

— Зря.

Я нахмурился. Что-то мне совсем не нравился его довольный тон.

— Тогда, может, просветишь? Ну, по старой дружбе.

Скворцов понимающе хохотнул.

— Просвещу, так уж и быть, порадую. Наш господин Реутов — сынуля небезызвестного в узких и не очень кругах товарища Удинцева.

Я против воли сглотнул.

— Фамилии...

— А, не обращай внимание на такую малость. Старик сыночку фамилию зажал, но деньгами и связями наделил. Понимаешь, в какой ты заднице?

Не дождавшись ответа, Скворцов продолжил.

— Из органов тебя попрут, будь уверен. Если не Реутов постарается, так сам Удинцев. Все управление в ежовых рукавицах держит. И я подпишу рапорт, не сомневайся. Не с горы бодаться со старым мегалодоном. Сожрет и не заметит.

— Ну, спасибо за честность, друг, — вызверился я.

— Всегда, пожалуйста. Ты пойми, Александр, для обычных людей выставят, как дело чести. Как же, ввели девочку в семью, а не уследили. Нехорошо. И полетели шапки. А ты, как ответственный, опекун и все такое, допустил, не проконтролировал. С несовершеннолетней девкой не справился, как такому можно доверить роту?

— Полегче, товарищ подполковник.

Скворцов только махнул рукой.

— Ты, кстати, отчет медиков читал? Фото видел? Что скажешь?

— Читал, видел. Все мутно.

— Правильно, мутнее некуда, — кивнул подполковник. — Но ты это дело не копай, Волков. Из кожи вылезешь, а не докажешь. Удинцев нужных людей, если не купит, так на испуг возьмет. Он это умеет. И будут все хором петь то, что ему надо. А тебе, в лучшем случае, место на нарах обеспечат. В лучшем. Кто тогда за твоей присмотрит?

— И зачем ты мне все это говоришь?

Церемониться больше смысла не было, а выкать тем более.

— За надом, Волков. За надом. Есть у меня один знакомец, за самые безнадежные дела берется и вытаскивает. Сто процентов. Нужен телефончик?

Скворцов порылся в портмоне и протянул мне черненый прямоугольник. Я машинально прочел: Максим Юрьев. Рука потянулась за визиткой сама собой.

— Зачем помогаешь? — спросил, обернувшись уже возле двери.

Подполковник поднял голову от бумаг и снова усмехнулся.

— Кто сказал, что это помощь, Волков. Скорее, наоборот. И совсем скоро ты в этом убедишься.

Вот умели же некоторые испоганить и без того испорченное настроение. Одной-единственной фразой. "Кто сказал, что это помощь, Волков". А я-то на секунду подумал, что Скворцов нормальный. Черта с два.

Выйдя за дверь, я снова прочел на визитке имя: Максим Юрьев. Нет, не знакомо. Перевернул прямоугольник и тут же ощутил непреодолимое желание засунуть его в глотку подполковнику. Чтобы поглубже, чтобы подавился. На обратной стороне визитки над номером телефона золотыми буквами было выведено: Волшебник.

Юмористы, твою мать!

Стиснул зубы, развернулся на каблуках, схватился за ручку. Вот сейчас я ему...

— Александр Кириллович, — откуда-то из-за спины раздался тонкий испуганный голосок. — Зверствуют проверяющие, да?

Махнул свободной рукой, не до разговоров. Все потом.

— Александр Кириллович... товарищ замкомроты, что с вами?

На запястье легла чужая рука. Сдержав первый порыв сбросить наглую конечность, повернулся на голос. Цветочек. Смотрит на меня, хлопает ресницами.

— Ты чего это себе позволяешь, стажер? — прорычал я.

— Я это... товарищ замкомроты, у вас такое сейчас лицо страшное, будто вы пошли убивать.

Ну и нахалка!

Не успел я высказать все, что думаю о глупых девчонках, непонятно зачем пришедших в полицию, цветочек освободила мою руку и чуть слышно прошептала:

— Все плохо, да?

На меня будто ведро холодной воды вылили. Огромные испуганные глаза, прикушенная губа, вопрос этот дурацкий — точь в точь Дашка.

Вот дурак, поддался гневу и пошел кулаками махать. А дочь? Кто поможет ей, если меня спеленают в собственном же отделении?

— Спасибо, стажер, — прохрипел я. — Выручила. Не забуду.

— Ну что вы, Александр Кириллович, — покраснела девчонка. — Я же ничего не сделала.

— Сделала, стажер, сделала. А теперь, иди отдыхай, нечего тебе там делать. Если спросят, скажешь, я велел.

— Ой, спасибочки, товарищ замкомроты! Да я, да за вас...

— Иди, стажер, иди.

Цветочек унеслась, шаркая большеватыми ей форменными ботинками, а я пошел в свой пока еще кабинет.

Дарья сидела за столом, высунув от усердия язык, вырисовывала на листе какую-то кракозябру. Что что, а рисование давалось ей тяжело. Увидев меня, с облегчением отложила карандаш.

— Сейчас рапорт напишу, и домой.

— Уже? — удивилась дочь. — А по моим подсчетам мне еще часов двадцать рисовать.

— Не ерничай, — осадил я. — Доерничалась уже.

Дашка вспыхнула, вскочила на ноги, взмахнула руками, как птица, но так ничего не сказала, сдержалась. Не то что я.

— Ну, прости, старика. Не хотел обидеть.

Я подошел ближе и обнял со спины. Дочь нервно вздохнула, развернулась в моих объятьях и обняла в ответ, спрятала лицо на груди.

— Пап, мне страшно.

— Все будет хорошо, малышка, — вот я и произнес те самые слова, что говорят взрослые, когда ничего хорошего впереди не видят. — Обещаю. Прорвемся.

— Прорвемся, — эхом повторила Дарья.

Когда рапорт был написан, сдан и подписан майором, мы отправились домой. По дороге заехали в супермаркет, закупили продукты. Странное это ощущение — ходить по магазинам днем, непривычное. Дома Дашка приготовила поесть, я больше мешался, чем помогал. В конце концов, она не выдержала и выгнала меня с кухни. О произошедшем больше не говорили, незачем. Все, что можно было узнать у дочери, я узнал.

Вечером, когда Дашка ушла к себе, я позвонил Кохоренко, нужно было узнать кое-какие детали.

— Здорово, Саныч. Ну как дочь? Как сам? — вместо приветствия спросил инспектор.

— Дочь спит, сам нормально, — слукавил я. — Ты сейчас, как, занят? Говорить можешь? Я по делу кое-что спросить хочу.

— Нуу, — поскучнел Кохаренко. — Пара минут есть, пока жена в душе.

— Успею. Меня, собственно, только одно интересует. В какую больницу положили Марию Реутову?

— Дык, в первую областную. Как я понял, Реутов хотел ее в частную отправить, но его отговорили.

— Кто отговорил? Почему?

— Вот что не знаю, то не знаю. Слушай, Саня, а тебе зачем? — насторожился Кохаренко.

— Да так, для общего развития.

— Слышь, товарищ, ты там горячку не пори, — заволновался инспектор. — Не лезь к девочке. Ей, итак, досталось.

— Не ссы, не буду. Ну, в общем, спасибо, друг. До скорого, — соврал я и отключился, чтобы Кохаренко ни о чем не догадался. Долго врать я не умел.

Но делать нечего, придется засунуть профессионализм и правила куда подальше и наведаться к Маше. Вот прям завтра с утра. Обязательно.

Ночь шла медленно. Дочь давно уже забылась сном, а я все не мог сомкнуть глаз. Думал. Поэтому когда за окном забрезжил рассвет, встал с кровати и пошел готовить завтрак. Надеюсь, от яичницы никому из нас не поплохеет.

Через час разбудил Дарью, отвез в школу, велел не уходить без меня после уроков и, вообще, звонить, особенно если что-то пойдет не так. Проконтролировав, как она зашла в здание, поехал в первую областную.

Узнать, в какой палате лежала девочка, оказалось легко. Войти — труднее. Медсестра встала в позу, мол не приемный час и все такое, пришлось вынимать удостоверение, чего делать мне категорически не хотелось. Ну да ладно.

Мария лежала в одиночной вип-палате. Хоть в этом повезло. На мой приход никак не среагировала. Как лежала лицом к стене так и продолжала лежать.

Я кашлянул.

— Не хочу уколов. Уходите, — буркнула девочка. — Ничего не хочу.

— Здравствуй, Мария, меня зовут Александр, я пришел не за этим. Хочу только спросить.

Услышав чужой мужской голос, Реутова замерла на мгновение, затем стала медленно поворачиваться.

Я улыбнулся как можно более приветливо, но лучше б, честное слово, сделал грозное лицо. Девчонка выпучила заплывшие глаза и закричала.

— Уходи! Не приближайся! Уходи! Уходи! Уходи! Прочь! Мама!!!

Опешив от столь бурной реакции, я попятился, вывалился за дверь прямо под ноги спешившей к пациентке медсестре.

— Вот, ну просила же! — накинулась она на меня — Приведите женщину! Неужели сложно?! Разве у вас в ментовке женщины повывелись?!

— Наличествуют, — осторожно ответил я.

— Вот и пригласите. Сколько можно говорить, плохо Мария на мужчин реагирует. Вчера отчим с братом приходили, орала, как резаная. Сегодня вы — та же реакция. Опять придется успокоительное вкалывать, а она, итак, на серьезных препаратах.

Медсестра забежала в палату, подарила мне еще один гневный взгляд и закрыла перед носом дверь. Поговорили, ядрена вошь! Хотя кое-что я все-таки выяснил: отделала Реутову точно не Дашка, а некто мужского пола. И у меня даже есть кандидаты на эту роль.

Надо бы пообщаться с господами Реутовыми, и старшим, и младшим.

Пока шел к стоянке, все думал, как бы добраться до родственников Марии, на кого нажать, кому подмаслить, чтобы устроили встречу. Мысли были, но ушли, стоило зазвонить телефону. Вместо них, появилось предчувствие. Плохое.

— Волков.

— Утро, Александр, — поздоровался Тарасов. — Тут дело такое, езжай-ка ты в отдел.

— Не понял. Я вроде на отгулах?

— Да, помню я, Саш. Езжай. Там и поговорим. Долго не задержу.

Придется ехать, делать нечего. Чую, ничего хорошего там меня не ждет.

Так и получилось. Стоило открыть дверь и войти в вестибюль, как все присутствующие разом замолчали, принялись на меня коситься.

Поздоровался с дежурными, пошел дальше.

Чем дальше шел, тем больше косились, некоторые просто поедали взглядами, другие кололи любопытством и резко отводили глаза. Заговорить не решился никто, только кивали в знак приветствия и то, не все. Сделал грозное лицо.

Майор нашелся в своем кабинете, в одиночестве. Сунувшуюся было девочку-сержанта, выполнявшую работу секретаря, Тарасов быстро выпроводил. Велел никого без спроса не пускать.

Похоже, плохо дело.

— Сядь, — велел он.

— Постою. Лучше расскажите, что за сыр-бор? На меня смотрят так, будто я умер и вдруг появился на собственных похоронах.

— Сядь, — нажал голосом майор. — Разговор малоприятный.

Выполнил приказ, хотя не особо и хотелось.

— В общем, Саша, дело такое. — Тарасов избегал смотреть мне в глаза. — Ты уволен. Позавчерашним числом. Рапорт уже подписан.

Едрена вошь!

После предупреждения подполковника, я предполагал, что так оно и будет. Но не думал, что провернут это дельце так быстро. Рассчитывал на неделю-другую.

— Почему позавчерашним?

— А как ты хотел?! — вскинулся Тарасов. — Сегодняшним. Чтобы по порочащему? Чтобы с лишением всех привилегий? Скажи спасибо, выгородили тебя. Иначе, вместо того, чтобы работу искать, таскался бы по инстанциям.

— Уж спасибо, товарищ майор! — вызверился я. — Век не забуду.

Тарасов покраснел, запыхтел паровозом, но сдержался. Обтер лоб платком и, наконец, посмотрел на меня.

— Ладно, Саша, чай не чужие. Ты уж прости, не смог защитить. Не по зубам оказалось.

— Понимаю. И вы зла не держите, что вышло, то вышло.

Да уж! Если Скворцов лапки поджал, что говорить о Тарасове. Не по зубам вышла рыба. Не по зубам.