— Хорошо, нечего сказать. Прямо красавчик! А ты не думал, что будет, если тебя примут за матроса? "Бегом, ко мне"! — театральным басом выкрикнула девочка, подражая офицеру, которого ребята встретили когда-то (сто десять лет назад? Или только три недели?) на пирсе Артурской гавани.

Сёмка стащил фуражку с головы и с сомнением повертел в руках.

— Ну.. не знаю. Скажу правду, что адмирал подарил!

-Ага, а пока будешь объяснять — он тебя в зубы. За недостаточно бравый вид!

Не выдумывай, пожалуйста! — заявил Сёмка. Но — уверенности ему это не прибавило. Подумав немного, мальчик закинул на плечо туго набитый рюкзак, а бескозырку на всякий случай, надевать не стал. Бережёного бог бережёт — так, кажется, говорили предки? А вдруг им встретится какое-нибудь мелкое начальство в дурном настроении? Ходи потом как дурак с имплантами...

Что ж. Разумные поводы для промедления исчерпаны. Осталось два варианта: повернуться и с криком бежать прочь... или вперёд, и будь что будет. Что сделано — то сделано, гадать поздно; ватная слабость в коленях отпустила, пальцы, сжимающие Ключ больше не дрожат. Да и Светка, вон подобралась, в глазах прорезался эдакий азартный блеск...

Ну... пора. Шаг вперёд. Поворот ключа, скрип. Пошёл. Пошёл. Пошёл.

... в лицо, как и в прошлый раз, толкнула волна просоленного морского воздуха. Только на этот раз в нём присутствовало заметно больше угольной гари. Под ногами качнулась, я по инерции сделал шаг вперёд и чуть не упал.

Земля? Или дощатый настил артурской пристани, где сквозь щели выбиваются пучки чахлой травы?

Нет. Изжелта-белое, гладко выскобленное дерево палубы. Впереди, рукой подать, тонкая ниточка леера, над ними — высоченные, изогнутые на манер фонарных столбов, шлюпбалки. А за ними куда хватает глаз, раскинулась морская гладь, испятнанная кое-где дымами. Точно напротив — на траверзе, как говорят моряки — рассекает волны кораблик, донельзя похожий на гребные академические лодки. Стремительный, узкий как нож корпус, такой низкий, что скошенную к носу палубу то и дело заливает волна. Вместо мерно сгибающихся гребцов — четыре кургузые трубы, И какой маленький — побольше, конечно гребной четвёрки, но уж не крупнее речных трамвайчиков, что бегают летом по Москве-реке от Бородинского до Каменного моста. Из всех четырёх труб кораблика обильно валит дым.

Я запрокинул голову — вверху, над ярусами надстроек, утыкалась в небеса исполинская колонна трубы. В жизни не видел, чтобы труба ТАК дымила — разве что гигантские туры-градирни на Южной ТЭЦ на окраине Москвы. Только там не дым, а пар — белый, косматый, безвредный, как объясняли нам на уроке физики. А этот — чёрный, жирный, угольный, застилающий пеленой пол-неба. Гринписа на них нет... это ж сколько всякой канцерогенной пакости попадает в атмосферу с каждым выходом эскадры?

— С дороги, в богородицу через семь гробов... встал аки кнехт чугунный, прости Господи!

Я обернулся — и нос к носу столкнулся с крепким малым в белой матроссой рубахе, таких же штанах и лихо заломленной на затылок бескозырке. На лбу, знакомой уже вязью значилось "Петропавловскъ".

Получилось, выходит?

— Погодь, погодь, да ить я ж вас знаю! Гимназёр, верно И вас тоже, барышня — припоминаете, как про кораблики меня расспрашивали? Про "Дашку" с "Палашкой"? Когда же вы на наш "Петропавловск" пожаловали?

Ещё как получилось! В тот раз Иван Задрыга встретил нас на пристани, под японским обстрелом, а сейчас — прямо на палубе броненосца "Петропавловск", где, судя по всему, он и служит этим.. как его... боцманматом. Что, собственно, и требовалось...

_ Здравствуйте, дяденька матрос! — тонким голосом пропищала из-под Сёмкиного локтя Светлана. — Конечно помню, мы ещё на следующий день вас видели, когда господин адмирал в порт приезжал, на броненосец. Ну, тот, который японцы взорвали?

Ай да Светка, ай да молодчина, вспомнила! Вот уж не ожидал...

Задрыга осклабился щербатым ртом, и мне немедленно припомнились Светкины пророчества насчёт мордобития. Хотя, с чего это я решил, что Задрыге выбил зубы кто-то из офицеров? Может он в портовом кабаке подрался, как и полагается матросу?

— Как же, помню! — ответствовал Задрыга. — В запрошлом месяце, когда их превосходительство не "Ретвизане" с инспекцией приезжали. Я тогда на адмиральском катере, фалгребным — так господин вице-адмирал у меня для вас, господин гимназист, безкозырочку и позаимствовали. В подарок, значить.

#* Фалгребной — искаженное "фалрепный". Матрос или унтер-офицер, держащий фалреп — трос, заменяющий поручень у входных трапов судна. По морским традициям фалрепные назначаются для этого, при входе офицеров или почётных лиц на судно.

Я кивнул и показал Задрыге памятный сувенир. Тот довольно ухмыльнулся.

— Точно, моя и есть! А вы, барышня, напрасно меня матросом проименовали. Не матрос я вовсе, а боцманмат Потому как два срока выслужил, начальством аттестован, как положено по уставу! Нашивка опять же имеется! — и он ткнул пальцем себе в плечо. — К нам особое уважение, енто понимать надоть!

Светка закивала, всем своим видом изображая раскаяние.

— Задрыга, мать твою! — донесся слева ОЧЕНЬ сердитый молодой голос. Чего ты там телепаешься, так тебя разэдак...?

И длиннейшая, насквозь нецензурная тирада — да такая, что я понял не больше трети. Умели же люди...

Светка залилась пунцовым.

Слева, шагах десяти громоздилась цилиндрическая орудийная башня. Она перегораживала узкую палубу от самого её края до надстройки, и даже выступала немного наружу, нависая над вздутым, подобно цистерне, бортом. Из овальных амбразур торчали два длинных пушечных ствола. Один слегка качнулся вверх-вниз.

— Виноват, вашбродие! — и боцманмат со всех ног кинулся к офицеру, стоявшему у башенной брони. Мы переглянулись и неуверенно шагнули вслед за ним.

Задрыга лихо вытянулся и принялся что-то рапортовать, но слова утонули в грохоте — по мостику, над нашими головами бодро простучали десятки матросских ног. Офицер махнул рукой; башня повернулась с низким скрежещущим звуком, уставив пушки прямо в далёкий горизонт.

Справа донёсся такой же механический гул — только ниже, глубже. Он отдавался дрожью в колени, сотрясал палубу, заставлял мелко вибрировать крашеное в серо-оливковый цвет железо и ниточки лееров. Мы обернулись; плавно изогнутая броневая стена, видневшаяся за углом надстройки тоже зашевелилась и провернулась, на невидимых роликах — и в сияющую полосу света на стыке воды и неба уткнулись два совсем уж огромных пушечных ствола. Светка слабо охнула и привычно вцепилась мне в рукав; мне тоже стало немного не по себе. Пушку ТАКОГО калибра я видел один-единственный раз — на железнодорожной артиллерийской установке, в московском Парке Победы на Поклонной горе.

Знакомьтесь — главный калибр броненосца. Двенадцать дюймов или триста пять миллиметров — голову можно просунуть, причём без труда. А кто посубтильнее, вроде, скажем, Светки — так и целиком поместится. Из таких вот чудовищ были выпущены те "чемоданы", что летали над нашими макушками во время прошлого визита в Порт-Артур. Один такой снаряд, по счастью, не разорвавшийся, торчал в покалеченной брусчатке перед гимназией, где учится Галина. Хотя вряд ли и теперь там учится — помнится, в гимназии собирались устроить госпиталь. А может, прилетел другой снаряд, и в отличие от того, что застрял в мостовой, исправно взорвался? Стоит ли тогда на месте эта гимназия, или на её месте высится безобразная груда битого кирпича и расщеплённых досок?

Толстенные стволы подвигались вверх-вниз, будто нащупывая на горизонте невидимую цель. Они что, стрелять собрались?

— Сёмочка, как же так?! — торопливо зашептала Светка. — Я боюсь! Сейчас бой начнётся? А как же мы?

— Подойдите-ка сюда, молодые люди! — позвал офицер, нетерпеливо постукивая носком ботинка по доскам палубы.

Сёмка со Светкой приблизились. Стройный, худощавый молодой человек с высоким лбом и аккуратными, слегка подвёрнутыми вверх усиками. Серые глаза смотрели на ребят с недоумением.

— Откуда же вы взялись на нашем богом и святыми угодниками спасаемой посудине? — поинтересовался офицер. Иронии в своём голосе он даже и не скрывал. — Да ещё и барышня? Задрыга, где ты откопал этих визитёров?

Мы находимся на корабле по личному приглашению адмирала Макарова! — выпалил Сёмка заранее заготовленную фразу. — Вот, господин лейтенант, убедитесь!

И протянул офицеру адмиральскую записку.

— Рановато вы меня в чине произвели, юноша. — заметил тот, принимая документ. — Мичман Шишко второй*, Борис Оттович, младший артиллерийский офицер. Заведую вот этим орудием разрушения, правой носовой шестидюймовой башней.

И, по-хозяйски похлопал ладонью по шершавой броне.

— Верно, приглашение посетить корабль выдано Степаном Осиповичем. — продолжил он, изучив поданную Сёмкой бумажку. — Подпись его узнаю, да и печать с пометкой лейтенанта фон Кубе, флаг-офицера Степана Осиповича, на месте. Тем не менее, это не объясняет, как вы, юноша, ухитрились попасть на борт "Петропавловска" перед боевым выходом, да ещё и... хм.. с дамой. Я самолично принимал последние шлюпки, и вас что-то не припоминаю...

Сёмка беспомощно переминался с ноги на ногу, но всё не сообразить, что бы такое соврать обходительному мичману — желательно, поубедительнее. Положение спас Задрыга:

— Так что не сумлевайтесь, вашбродие, я самолично видал, как их высокопревосходительство господин вице-адмирал мальцу бумагу выписали! Они у меня ищо бескозырку взяли, в подарок ентому самому гимназёру!

И боцманмат кивнул на головной убор, который Стёпка продолжал сжимать в левой руке.

— Ну, допустим... — кивнул мичман. Но это не объясняет, как вы, молодые люди, оказались на броненосце. И уж тем более непонятно, почему вы решили совершить визит в такую рань — когда Петропавловск снялся с бочки, только пять склянок пробило*.

Сёмка молчал. Загадочное слово "склянки" окончательно ввергло его в ступор.

Опасную паузу прервал рокочущий гул — шестидюймовая башня снова начала ворочаться. Стволы описали короткую дугу вдоль горизонта. Затем железно скрипнули петли, в боку сооружения открылся овальный люк. Из лязгающего, клацающего нутра броневой махины появился другой офицер. "Чинил что-то — машинально ответил Сёмка. — Вон, как перемазался". И правда, физиономия офицера была испятнана мазками машинного масла; фуражку он прижимал локтем, протирая ладони ветошью. Сёмка невольно вздрогнул — где-то он уже видел его... но вот где? Нет, не вспоминается...

— С тебя завтра коньячок в "Звёздочке", дюша мой! — жизнерадостно заявил новоприбывший. — У них там как раз бесподобный шустовский доставили, из Читы. Восьмилетний! А ты не сочти за труд, выпадет, вразуми боцмана, пускай наведёт страх божий на своих храпоидолов. Они, когда окатывали палубы* перед боем, что струёй брандспойта угодили прямёхонько в вашу амбразуру. Вот и пришлось тебе выцеливать япошат на два лаптя правее солнца

* * *

. Но, благодари моё доброе к тебе расположение — сгоревший предохранитель в цепи вертикальной наводки я отыскал. Сейчас гальванный старшина его поменяет, так что валандаться с ручным приводом вам больше не надо — если случится сегодня ещё повоевать.

"Ну да, верно! — вспомнил Сёмка. — Доски палубы перед боем непременно окатывали из пожарных шлангов, чтобы те не загорались от раскалённых осколков снарядов. Впрочем, если верить книгам, это не очень помогало — многие русские корабли страдали в бою именно от пожаров, причём в первую очередь горел как раз деревянный палубный настил. Подсказать им, что ли, отодрать доски и покидать их за борт? Нет, лучше сначала добраться до адмирала, а уж потом давать советы. Но, выходит, они и правда, собрались идти в бой? Надо бы скорее выяснить какое у них тут сегодня число..."

#* "Бить склянку" — значит отмечать ударами колокола каждые полчаса. Счет времени начинали в 00 часов 30 минут — 1 удар (одна склянка), 2 удара (две склянки) — в 1 час 00 минут, 3 удара (три склянки) — в 1 час 30 минут и так до 8 склянок — в 4 часа. Затем начинали новый отсчёт от 1 до 8 склянок и т.д. В даном случае, слова мичмана "пробили пять склянок" означает — "после 6.30 утра".

#** В традициях русской армии и флота было именовать офицеров-однофамильцев по номерам, в порядке старшинства. Например, адмирал — Иванов 1-й, капитан 2-го ранга Иванов 2-й, и так далее. А какой-нибудь мичман вполне мог оказаться и Ивановым 17-м.Например, адмирал — Иванов 1-й, капитан 2-го ранга Иванов 2-й, и так далее. А какой-нибудь мичман вполне мог оказаться и Ивановым 17-м.

* * *

Подобное происшествие имело место на броненосце "Цесаревич" 28 июля 1905 года, перед сражением в Жёлтом море.

— Да не переживай ты так, Константин Александрыч! — отозвался мичман. — Будет тебе и коньяк в "Звёздочке" и все прочее, чего только душа пожелает — сподобит только Создатель нам сегодня спокойно стать на бочку. А за цепь наводки спасибо, мои башенные будут за тебя бога молить, и даже свечки поставят у отца Алексея — конечно, если не забудут за трудами праведными. Верно, Задрыга?

— Как можно, вашбродие! — с готовностью ответствовал боцманмат. — Оченно мы благодарные, потому как пользу службы понимаем!

Офицер, которого назвали Константином Александровичем полез из башенной двери на палубу. Выбравшись на свободу из-под брони, он первым делом извлёк из кармана платок и принялся вытирать лицо. И тут Сёмка его узнал — это был тот самый офицер, с которым он познакомился в прошлый раз, в книжной лавке Померанцева. Офицер ещё назвал фамилию... Унковский кажется? Да, точно, минный лейтенант Унковский, Константин Александрович. Только про то, что он служит на "Петропавловске" лейтенант тогда не упомянул.

Опять совпадение? Не многовато ли — после Задрыги?

— З-здравствуйте, господин лейтенант. — произнёс, слегка запнувшись, Сёмка. — Может, вы меня помните? Вы ещё помогли выбирать мне книжки в магазине...

Минёр, только что заметивший гостей, недоумённо уставился на ребят. Затем лицо его озарилось улыбкой:

— Как же, как же, припоминаю! Вы, юноша, интересовались боевыми кораблями, и приобрели, если мне память не изменяет, благотворительный альбом "Русский военный флот"? Солидная покупка... а теперь вот решили углубить знания, нанеся визит на наш "Петропавловск"? Ну вот, сподобились даже и в бою побывать, поздравляю! Одно непонятно — как вы сумели попасть на броненосец, да ещё когда эскадра вышла в море? Куда ваши родители смотрели, хотелось бы мне знать?

— Вот и мне это крайне любопытно. — заметил за спиной ребят мичман Шишко. — Тем не менее, у молодых людей имеется личное приглашение адмирала — всё честь по чести, подпись, печать — "дозволяется посетить с образовательными целями военный корабль Тихоокеанской эскадры".

— Дивны дела твои, Господи! — покачал головой лейтенант. — Так вы что, заблудились? У нас здесь это в момент, особенно для непривычного человека; палуба броненосца похлеще иного лабиринта. А бродить вне брони, одним, без присмотра, да ещё перед самым боем — занятие самое отчаянное!

12345

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓