Забытые: Тени на снегу

Она недоверчиво распахнула глаза:

— Зачем?..

— У вас связь, — я прищурилась, — со второй. Кровная. Так передай ей — пусть ждёт. Я найду её на любом краю мира. И убью. И вытяну все тайны из её крови, — я пошевелила пальцами второй руки, потирая "родинку". — И узнаю, кто вам рассказал о посмертных тенях. И не только. Сядь.

У стены шевельнулась одна из теней. Уводящая давно ждёт — давно ходит рядом... И Тихна ощутила её присутствие. Без сопротивления опустилась на ближайшую скамью, закрыла глаза и сипло попросила:

— Не говори мужу...

— Он тебе не муж, пиявка, — я резко взвихрила вокруг неё осенние листья, стирая лишние годы жизни, и посмотрела на тень. — Забирай. Твоё. Оставь мне немного крови. Прошу.

Лопнули вены, и кровь из безвольного тела потекла ручьями, быстро унося жизнь. Я села на пол, коснулась крови и быстро начертила ею нужные символы. А потом наверху заскрипели половицы — "муж" проснулся. И я ускорилась.

— Встань, — на кровяных подтёках заплясали искры. — Останься со мной. Веди меня.

На полу чётко обозначилась тень, слепленная из багровых клякс. А тело беглой знающей вспыхнуло и осело пеплом.

Заходили ходуном старые ступеньки, и я едва успела спалить последние следы ритуала.

— Чали? — а вот радости хозяина верить хотелось. Как и его удивлению. — Когда ты вернулась?

— Недавно, — я обернулась через плечо и ровно сказала: — Озеро чисто. Никаких чудовищ, клянусь памятью, там нет. Они не с озера пришли. Они ждали в городе и устроили ту... панику. И жены у тебя тоже нет. Прости, чалир. Не поняла сразу, что рядом с тобой в чужом обличье жила одна из тех знающих, что сорвали ярмарку.

— А я говорила, — раздалось сверху скрипучее. — Говорила, что эта тварь — не Зарна. А ты не поверил, дурачьё.

Хозяин постоялого двора осел на ступеньку, а позади него, закутанная в лоскутное одеяло, показалась старуха, древняя, как солнце Шамира. И я сочла за лучшее сбежать. Когда хладнокровные выясняют отношения — это хуже стихийного бедствия. Да и всё, зачем пришла, я сделала.

— Не поминайте лихом, — я накинула на голову капюшон. — Я не вернусь.

И сбежала, окунувшись в заснеженное утро.

Постояв на крыльце и переведя дух, я оглянулась: новая тень следовала за мной шаг в шаг, невидимая для других. И уже указывала направление поисков. Приблизительное, но всё-таки. Осталось дождаться Вёртку и добраться до зимника. Солнечная долина — самая крупная и многолюдная из окрестных, здесь обязательно должен быть хоть один знающий, работающий с чарами морозов и снегов. Община на этом настаивала.

Острог понемногу просыпался. Выползали на улицы люди с лопатами, санками и песнями, над домами затемнели дымки, откуда-то потянуло медовым травяным чаем и горячей сдобой. Я расправила плечи, спустилась с крыльца и побрела по улочке на запах еды. Перекусить, пособирать сплетни и слухи — вдруг кто-то решит, несмотря на погоду, тронуться в путь...

Вёртка вернулась, когда я доедала рыбную похлебку и снова размышляла о внезапной зиме. Тёплое тельце пощекотало спину, привычно кольнуло в копчик, и я выпрямилась, вслушалась в шелестящую речь своей спутницы. Зимник — в дне пути отсюда, в Солнцеясном. А добраться туда можно с помощью местного лихача по прозвищу Норов. Правда, прежде его надобно протрезвить, да и монет он берёт немало... Но для такого дела я ни заклятий не пожалею, ни денег.

Купив в дорогу булочек и чаю, я отправилась на поиски лихача. Краем уха слушала объяснения Вёртки, интуитивно сворачивала в нужные переулки, но думала о другом.

Когда некто собирается выйти из комнаты, сначала появляется его тень. Он может долго таиться на пороге, и лишь размытый силуэт на полу будет намекать: ждите, скоро. Кого? А вот... И то же самое, кажется, происходит и сейчас. По миру расползаются тени Забытых — тех, кто умел обманывать Уводящую, бесконечно продлевая свою жизнь за счёт старой крови. И пока их, вестницы-тени, всего две.

Пока.

Может быть, я ошибаюсь, и две меченые — совершенно случайно — наткнулись на древние знания, которые во времена Забытых и после искали всем миром, но так и не нашли. Может быть. Вот только я в такие случайности не верю. Я...

— Чали! — раздалось позади тоненькое. — Чали, стой! Да погодь же!

Я обернулась. Веснушчатый малец в старом полушубке нараспашку, пыхтя и сопя, догнал меня и протянул засаленный мешочек.

— Наказали передать, — пояснил он, раздуваясь от важности. — За эта... озеро. И за чалиру Зарну, — и шустро сменил тему: — А правда, терь на озеро можно, а? Даж ночью?

— Правда, — я взяла заработок, о котором постоянно забывала. — Но вы вперёд взрослых не лезьте. Пусть они проверят и привыкнут. И разрешат. Понял, чалик?

— Агась! — а хитрые глазёнки заблестели предвкушающе. — Передать чего?

— Слухи и без моего наказа разнесёшь, так? — я прищурилась. — Тогда слушай, что говорить, и чтоб ни слова от себя!

— Ни-ни! — заверил малец.

Странный народ — хладнокровные: слухам и сплетням, которые растащит по острогу этот несмышлёныш, они поверят скорее, чем знающей. А коль так, пусть верят правде, а не выдумкам.

Закончив рассказ мелкой монеткой, я с улыбкой посмотрела вслед удирающему пацану и тоже чуть ли не вприпрыжку устремилась искать своего лихача.

Когда сезон нашей силы заканчивается, мы остаемся без работы. И я внутренне готовилась к тому, что меня отправят разбирать бесконечные кладовые знаний или готовить новичков. А я это жуть как не любила и всегда старалась удрать в дорогу, на поиски необычностей. Да, без чар не осилю — так хоть найду и укажу, где. Теперь же у меня есть интересное и важное дело. Даже два. Я из-под земли вторую беглянку вытащу, из-за любого дальнего предела выволоку. И попутно постараюсь найти сына погибшей пишущей.

Надобно сообщить наставителю, что я по-прежнему занята. В конце концов, тем, кто остался без силы, не возбранялось странствовать в поисках необычностей или новых, внезапно возникающих меченых.

Как бы глубоко моя добыча ни залегла на дно, теперь она зашевелится. Легко лежится лишь тем, кто знает — их не ищут. Их потеряли. О них забыли. А она понимает, что на её хвосте не просто знающая — искрящая. И зашевелится. Или чтобы сбежать и закопаться ещё глубже, или чтобы добыть мою кровь.

Я тебя знаю, Горда. Ты меня — пока нет. И это поправимо.

До встречи.

Глава 2. Наледь

В Солнцеясном что-то стряслось.

Вечерело. После долгого дня пути, в котором я потратила две трети своих чар, отчаянно хотелось выбраться из саней, раздеться и зарыться в свежий снег, а потом залечь где-нибудь, хоть в ближайшем же сугробе, на всю ночь. Даже есть после лихой езды через крутые холмы и дикие леса не хотелось. Но в городе явно что-то стряслось.

Меня ждали — слухи и птички-вестники работают быстрее любых чар. У открытых ворот мялась толпа мужиков, в одном из которых — по богатой шубе и шапке — я опознала городского старосту, в десятке — по высоченному росту и суровым рожам — стражу, а остальные просочились следом, ибо никакими плетьми не разгонишь тех, кому любопытно.

И страшно.

Я выползла из саней, оглянулась на Норова и негромко предупредила:

— Капля хмельного — и ты труп, понял?

Его матушка мне хорошо заплатила за протрезвление и ещё больше — за будущее без пьянства. И дорога окупилась, и на потом осталось.

— Ну, чали... — вскинулся невысокий тщедушный парень, опуская поводья. — Ну каплю-та... Ну, за дорожку ровную, за рожденье, за...

— А потом пошло-поехало? Нет, — безжалостно отрезала я, поправляя капюшон. — Выбирай: капля и Гиблая тропа или долгая и счастливая жизнь.

Норов тихо заскулил. Запряжённый в сани лохматый ездовой пёс — огромный, выше меня в холке, грязно-серый, — издал ответный поскуливающий звук, но не поддерживающе-унылый, а хихикающий.

Я улыбнулась и протянула руку к острой морде. На меня настороженно уставились блекло-голубые глаза. А люди... подождут. Часто псы меня боялись и шарахались, едва завидя. Но этот был очень благодарен за то, что больше ему не придётся подолгу сидеть в загоне, ожидая хозяина и работу.

— Не бойся, — прозвучало дико, ибо зверь возвышался надо мной косматым хищным холмом. Но он боялся. Чуял огонь. — Прошу. Мне надо передать. Вы же повязаны общей силой как одной кровью.

Он боязливо прижал острые уши и наклонился. Я мягко коснулась его лба.

— Вас называют псами, — прошептала еле слышно, — но я знаю, кто вы на самом деле. Помню, как вы выглядели до Забытых, и почему скрылись за такой внешностью. И почему пришли к людям. Помню. Мой друг... я оставила его с матушкой. Для защиты. Передай, что я скучаю. Просто передай.

В глазах вспыхнули голубые искры и погасли за тяжёлыми веками. От толпы донеслось сдержанное: "Цыц, не лезь!.." Я вздохнула. Да, в городе же что-то стряслось...

— Удачи, — я улыбнулась и повернулась к людям: — Вечер добрый. Что случилось?

— Да ты сама посмотри, чали! — начал один.

— Там, в остроге... — подхватил второй.

— Цыц! — снова заткнул народ староста и нервно вытер усы. — Чали, ты... наперёд руки покажи, — попросил беспокойно. — А то слухи-то... лишь слухи.

Я приблизилась и молча подтянула рукава куртки. Староста слеповато прищурился, снова вытер усы и распорядился:

— Паренька устроить и накормить. Зверя — тоже. Чали, не сочти за труд... глянуть. Странность у нас одна... с четвёртого дня. С вечера.

А что случилось вечером четвёртого? — сразу прикинула я. Да, зима. Внезапная и беспокойная. И беспокоящая.

— Показывайте, — я привычно спрятала лицо за капюшоном.

Солнцеясный, как и большинство поселений, скрывался за тремя стенами: за первой — загоны, склады и прочие хозяйственные постройки, за второй — город, за третьей — острог со старыми укреплениями, вторым рядом складов и домами городской верхушки. Далёкие остатки четвёртой стены, за которой прежде ставили дома для зимующих жителей деревень, давно поглотил дикий лес, сквозь который мы с боем прорывались полдня. И указывали оплавленные каменные клыки на одно — во времена Забытых тут побывал Зной, но город он не тронул. Не нашёл старой крови.

В лесу затеяли неуверенную перекличку волки, и пёс, глухо заворчав, дёрнулся, оглянулся на заснеженную тропу. Норов, вздохнув, молча расстегнул упряжь — сани на время придется бросить здесь. Пёс предупреждающе завыл, и волки моментально заткнулись. Так ездовых и кормили — отпускали на ночь погулять.

— Чали?.. — напомнил о себе староста.

Я устало тряхнула головой и запретила себе отвлекаться. Быстрее дело сделаю — скорее отдохну и найду своего зимника. И не только.

Сопровождаемая старостой и окруженная шелестящей толпой встречающих, я добралась до ворот и сразу же заметила первую странность. Врата и городскую стену покрывала мутная ледяная корка. Я внутренне подобралась. Не может это быть тем, чем могло бы быть... но всё же это чары.

— Тут не всё, — вполголоса заметил староста и опять нервно отёр усы. — В городе... больше.

Остановившись у ворот, я осторожно провела пальцем по наледи, использовав искорку, но лёд не поддался — не оттаял. Я пошла дальше, оглядываясь. Старательно вычищенная дорога, стены с внутренней стороны, деревянные хлева и склады от земли до крыши — всё скованно льдом.

— В домах холодно? — поскальзываясь, я целенаправленно шагала ко второй стене.

— Нет, — немедленно отозвался староста. — Но вот двери и окна мы два дня открыть не могли — смёрзлись с косяками. Огонь не берёт. Ломали двери — пояснил мрачно. — Выносили. Теперича с открытыми окнами живём — вдруг опять замурует. Благо к холодам мы привычные да обереги ваши камню остыть не дают.

Вторые ворота стояли приоткрытыми.

— Кто-нибудь умер? — я нахмурилась.

— Да нет, — староста пожал плечами. — Пропал один — торгаш Виден. Но он постоянно пропадает. А потом находится через день-другой в чьём-нибудь подполе. До хмеля чужого больно охоч.

На этих воротах лёд был толще и по углам украшен завитушками. Я присела, снова провела по наледи пальцем и хмыкнула.

— Скорее всего, это дух излома. При смене сезона они иногда просыпаются, шалят пару дней и снова засыпают, — я встала. — И их чары сразу рассеиваются.

— От духов мы заговорённые, — с достоинством возразил староста. — Каждый двор защищённый.

Я оглянулась на отстававшую толпу и шёпотом поведала:

— Вот именно поэтому, чалир, никто и не погиб. Обереги вбирают силу, но не всю, а лишь губительную. А это же, — я указала на ворота, — шалость. Шутка скучающего духа.

— Пару дней?.. — повторил задумчиво староста и дёрнул себя за ус.

— Зима нынче внезапная, тревожная, — признала я со вздохом. — Да, может, ещё день-другой пошалит, пока не заснёт.

— А фигуры изо льда тоже они делают?

Я снова напряглась.

— Показывай.

— Заходи, — он махнул рукой.

Я осторожно проскользнула между створок и замерла. Город... горел. Улицы расходились вокруг острога, как круги по воде. Низкие домики прятались за короткими каменными оградками, и сейчас всё пространство между ними заполняли костры. Второе кольцо пламени шло вдоль стены. И повсюду шумно сновали люди с факелами — грелись, пытались растопить зловредный лёд, обсуждали напасть.

За огнём и суетой я не сразу обратила внимание на ледяные фигуры — совсем небольшие, с локоть, они украшали каждый двор. На оградке сидела ледяная птица. На крыльце свернулся калачиком ледяной кот. У входа во двор замер ледяной пёс. Под окном распустился крупный ледяной цветок. У стены выросла ледяная рощица, и когда налетал ветер или кто-то пробегал мимо, тонкие веточки жалобно, мелодично звенели. И отблески пламени ложились на мутный лёд закатными тенями.

— Эт ничего ещё, — староста привычно отёр усы. — Это начало. Смотри дальше.

Мы прошли по поперечному проулку, обходя костры, к третьей стене. Я попутно насчитала пять кольцевых улиц, прикинула число жителей и хмыкнула про себя. Довольно большой город для такого захолустья... Добротные дома, дружные, отчаянно помогающие друг другу жители, тишь да гладь. Не может здесь ничего дурного случиться, говорила я себе, оглядываясь на работающих у костров людей. Не должно.

"Дальше" на вдох-выдох превратило меня в подобие ледяной статуи — одной из тех, что я увидела, обогнув очередной костёр. Вдоль стены острога деревьев и зверей уже не было — только люди. Ледяные стражи у покрытых толстой, мутной коркой ворот. Ледяной торговец булками. Ледяная старушка с клюкой. Ледяной чалик-попрошайка. Почтенная мать семейства с выводком ребятни. Ледяной парень, колющий дрова. И огненное зарево плясало на ледяных боках, высекая задорные искры.

Я побрела вдоль статуй, осматриваясь и улыбаясь. Конечно, это не дух излома. Это Зим — знающий, за помощью которого я и примчалась в Солнцеясный. Он славился такими творениями. Интересно, кем был в прошлой жизни этот хладнокровный, если создавал столь яркие образы?.. Лёд дышал жизнью — и действием. Казалось, подойди ближе — и попрошайка протянет руку, заведёт свою вечную песню, и ведь не откажешь...