Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Терраса была выложена мрамором. На столе под бдительным оком угрюмых стражей в черных плащах сидел один из наиболее влиятельных людей в теневом мире, если считать только часть, в основном свободную от паралюдей. Также признаки неспешного стиля "Континенталя" представляли толстая газета, сжатая в старческих руках и "манильская" папка[1] рядом. Это и телефон с дисковым набором в золотой филиграни. Уинстон был не слишком современен.
Банды и полевые командиры, герои и злодеи — все они не представляли для него интереса. Истинный доход приносили старые синдикаты. Старые пути. Публичные паралюди, кейпы, были по большей части отсечены от этой игровой базы, за очевидным исключением Бродяг. В конце концов, тени не занимались ничем, кроме зарабатывания денег. Уинстон наблюдал за приближением гостя поверх очков в золотой оправе. Седина на лице, лёгкая неровность походки из-за конечности и трости. Безупречный костюм — в итальянском стиле, разумеется — и тяжелые кольца на пальцах. Что на полях боёв в обществе расценивалось как полный латный доспех.
— Антонио, добро пожаловать обратно в Нью-Йорк, — на лице Уинстона была улыбка, а в голосе радушие. Не так часто он встречался с людьми, которых те, кого молодёжь считала "старой гвардией" звали Старой Гвардией. Гвардией Старейшин, так сказать.
— Уинстон, мне ужасно жаль, что это заняло столько времени, — старый дон опустился в кресло. — Мне даже пришлось сделать одолжение или два, чтобы тебя посетить — ты же знаешь, насколько мы в фамилиях[2] можем быть территориальны, — он аккуратно прислонил трость — черное дерево и перламутр — к столу. Помощник разлил немного лимончелло (импортного) в два бокала с искусной гравировкой и удалился. Антонио сидел, выпрямив спину; острые глаза озирали стол.
— Как вижу, ты подготовился к теме этой встречи, — указал он жестом на папку, отмеченную как "Совещание: Семья". Уинстон вскину бровь.
— Не иметь информации об этом... перевороте было бы невозможно, — сделал он глоток. — Чего я не понимаю, так это почему же, Антонио, почему это касается твоей фамилии? Ты обычно держишься подальше от таких... публичных вопросов.
Антонио улыбнулся и нарочито медленными движениями открыл папку совещания. Известные члены семьи... их силы... кто с ними связан. СРД. Палец с толстым кольцом мягко ткнул в снимок тощего лысеющего мужчины.
— Дениел Эберт. История его семьи утеряна, но при том... скажем так, они корсиканцы. Его отец покинул бизнес, но помнил, как правильно вести дела. И посмотри-ка сюда? Ну, Денни тоже помнит, — улыбка дона была очень зубастой. — А семья его жены? Сицилийцы.
Уинстон сделал вдох:
— Но он вышел, не так ли? Так что он больше не ваша забота, верно? — на последнем слове раздался сухой саркастичный смешок.
— А, вижу, что ты понимаешь. Никто не выходит окончательно. Мы довольствовались тем, что позволили ему жить своей жизнью, но затем... — перелистнул дон страницы к снимку Тейлор Эберт. Под которым, помимо всего прочего, была сводка по инциденту, который вернул их семью в лоно фамилии. — Посмотри на неё, — в голосе Антонио звучали любовь и гордость, горечь на старом лице было почти не различить. — Стойкая и упрямая, как могут быть только старые семьи. Сделана из стали. Нас там не было, и она пострадала. Я предложил Денни оливковую ветвь, и он её принял.
Уинстон вздохнул:
— Картина начинает складываться, хотя моё место и не то, что хотелось бы, — чтобы организовать эту встречу, Антонио приложил особые старания. Потребовал вернуть одолжения, чтобы посетить его без дипломатического шума. Люди редко так поступают, если у них нет ничего важного для обсуждения — и реже всех Антонио, который с удовольствием принял электронную почту как основной способ коммуникации.
Антонио извлёк тяжелый конверт. На нём было две восковых печати; одна принадлежала ему самому. А вторая... Уинстону вдруг потребовалось освежить рот, когда он увидел эти две печати бок о бок:
— Когда ты сказал, что семья его жены были сицилийцы... — Антонио кратко кивнул.
Пока Уинстон вскрывал письмо, Антонио слегка выпрямился:
— Позволь сделать всё как полагается, Уинстон. Старый Марко и я сели, впервые за полдюжины лет. У нас состоялась беседа. Обсудили масштаб дерьма, свалившегося на Броктон-Бей и решили как-то облегчить ношу Денни. Решено, что кто бы ни связался с нашей pronipote[3] или её отцом, тому придётся беспокоиться ещё о двух вещах, — старый дон сделал глоток.
— Настоящим наши семьи объявляют Денни и Тейлор Эберт кровью. Да будет это известно всем под сенью Высокого Стола или "Континенталя", что мы будем преследовать всякого, кто наедет на них ради кары согласно ветхому завету. Вы приняли монету или предложили монету, чтобы увидеть, как им навредят, даже не напрямую? Никто не услышит о вас вновь.
Мина итальянца на миг дала слабину, позволив пробиться жестокой улыбке.
— Ну это, если их не порвут пугающе эффективные мальчики-докеры Денни или же гигантские ящеры, которых они объявляют пришельцами.
На несколько минут Уинстон погрузился в молчание.
— Если такова воля семей... — он взял телефон и провернул диск четыре раза: три ноля и тройка. — Харон. Красную Книгу, будь любезен, — написанный от руки том был лишь третьим из себе подобных, первые же два были по-прежнему упакованы в пергамент и в настоящий момент пребывали в очень защищённом сейфе глубоко под ними. В них кончилось место. Это была книга объявлений — союзов, публичных конфликтов, защиты.
Харон был высок, хорошо одет и с понимающей улыбкой на лице. Он весьма трепетно нёс кожаный портфель. Поставив и открыв тот, он извлёк сперва шелковый платок, разложив на столе. Содержимое портфеля было качественно переложено мягким уплотнением и содержало вместе с книгой маленький, мелкий сосуд и иглу, вместе с древней перьевой ручкой.
— Сэр, книга, как просили.
— Я уверен, у тебя имеются необходимые средства опознания, чтобы вписать оба заявления? — вскинул Уинстон бровь; Антонио кивнул. Он залез в карман пальто и извлёк кольцо того же стиля, не считая печати, с тем, что было у него на пальце правой руки.
Палец был порезан, и красные капли равномерно покрыли дно сосуда. Вскоре две печати легли на красное, быстро тускнеющее до ржаво-коричневого пятно рядом с элегантно-размашистым заявлением.
"Кто бы ни слушал или ни читал эти строки обдумай сие предупреждение.
Дениел Эберт и его дочь Тейлор Эберт настоящим объявляются кровью
как линии Мариани, так и Лауричелла нашего дела на сих берегах.
Тем, кто вручит или же примет Монету дабы нанести им вред,
отмерено будет тою же мерою семикратно
их лица и имена будут стёрты с лика этой земли.
Молвлено сие доном Антонио Мариани и доном Марк Лауричелла, объединившимся ради этой единственной цели.
[1] "Манильская" папка (manilla folder) — классический вариант папки для бумаг, изначально разработанный для картотек. Делается из сложенного пополам листа картона, обычно имеет выступ для наклеивания ярлычка. Если видели, как в старых фильмах роются в картотеке и ищут по "язычкам" с кратким заголовком — это оно.
[2] Здесь и далее употребляется слово famiglia, обозначающее семью в староитальянском стиле. Или мафиозную семью, раз речь идёт о преступности итальянского происхождения.
[3] Pronipote — итал. правнучка.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|