— Что? — спросил я останавливаясь. Впрочем, ответа не требовалось, всё и так было слышно отлично, как состав, пыхтя, медленно двигался мимо нас за кустами.

— Вперёд, к железке! — скомандовал я. Видеть противника, когда он тебя не видит — ощутимое преимущество, даже если имеешь дело с БеПо.

Мы двинулись мелкой лощиной к морю, вдоль которого шла железная дорога и, выглянув из кустов, увидели проходящий мимо нас и уже останавливающийся состав. Все его броневые двери, находившиеся в поле нашего зрения, были открыты. Жарко им, собакам. Весеннее солнышко, и впрямь, поднялось высоко, ощутимо припекая. Поезд, проехав ещё метров двести, встал, наружу сыпанули люди, одетые кто во что горазд, и сбились в кучу, слушая какого-то голосистого оратора. Не так уж их и много, человек тридцать всего. Правда, сколько внутри осталось — непонятно. Как минимум один, тот, что высунулся из паровозной будки, наверняка машинист. Ага, обстановка меняется, голосистый назначил троих добровольцев и вручил им белый флажок. Парламентёры. Уважают, гады! Не хотят свои головы под пули чекистов подставлять понапрасну.

Переговорщики направились в сторону санатория, две пары, выделенные в секреты, разошлись вдоль путей, а вся пожаловавшая компания расположилась в тени деревьев, растущих вдоль железки. Никакого воинского порядка не наблюдается, народ повалился на песок, некоторые даже разулись. Чего напрягаться в такой погожий день? Махновщина...

Самым важным было то, что в поезде, кроме будки машиниста, не наблюдалось никакого движения. Они что, все вылезли? Нет, крайняя башня первого вагона шевельнула стволом орудия, направленного на санаторий, остальные в походном положении. Судя по частоте выстрелов, били они по нам только из одной пушки, значит, у остальных и прислуги может не быть. Авантюрный план созрел в голове сам собой. Да и не план это был, а порыв быстро использовать благоприятно складывающуюся обстановку. Мешал ему, на первом этапе, только секрет, дошедший в нашу сторону как раз до лощинки и спустившийся вниз, к небольшому ручейку.

— Слушайте меня сюда. Мне нужен один доброволец, мы с ним снимем часовых...

— Извини, Петрович, но ты никуда не пойдёшь, — Слава сказал это таким тоном, что я отбросил даже тень мысли поспорить, — нам и так за твои подвиги влетит по первое число. Поэтому пойдём я и, что поделать, Серёга. Останешься пока здесь с курсантами. Как всё сделаем, три раза, через равные промежутки, поднимем кепку над путями, тогда подтянетесь.

— Понял, чего хочу?

— А что тут непонятного? Попробуем. Наглецам, говорят, везёт, — усмехнулся мой прикреплённый.

Минуты текли одна за другой, а я всё вслушивался, стараясь уловить хоть что-то, хоть хрип, хоть всхлип, гадая, как идут дела у товарищей. Но всё прошло тихо и, по отмашке, я с курсантами пополз вперёд и вскоре оказался в компании моих телохранителей уже по ту сторону железнодорожного полотна.

Осмотревшись вокруг, я оценил наше положение. До бронепоезда придётся ползти, укрываясь за невысокой насыпью. Плохо, если кто-нибудь выглянет с нашей стороны. Вроде, в последнем броневагоне никакого движения заметно не было, вероятно он пустой. Значит, надо переместиться туда и использовать его как исходную.

— Попробуем захватить этот бронеящик по-тихому. Слава, Серёга, входите за мной внутрь, наганы наготове если что. Остальные с винтовками остаются здесь и страхуют. Стреляете хорошо? — посмотрел я на курсантов.

— Отличники! — обиделись "однофамильцы".

— Вот! Четыре винтовки на двоих, по разу попадёте каждым патроном и воевать не с кем будет, — подбодрил я курсантов.

— Всё верно, Петрович, только ты опять никуда не пойдёшь, а наган мне отдашь, — издевательски ухмыльнулся Слава. — И чего тебя всё на подвиги тянет?

— Тебе не понять! — огрызнулся я.

— Брось, чует моё сердце, ещё навоюемся по самое горло, — хмуро пробурчал Серёга. - Слава прав, нечего там тебе делать, а нам лишний ствол кстати. Сам-то стреляешь из винтовки хорошо? А то, может, заряжать будешь?

— Правильно, — поддержали прикреплённых "однофамильцы" — нам не отвлекаться и огонь получится непрерывный.

— Ага, все против меня, припомню вам, когда этих шустриков угомоним, — я обречённо передал свой револьвер Славе и мои телохранители поползли к намеченной цели.

В этот раз почти всё происходило у нас на виду, но переживать меньше я от этого не стал, наконец, из броневагона показалась заветная кепка и призывно помахала нам, приглашая на посадку.

Спустя десять минут вся наша компания уже была за бронёй и суматошно осматривалась в незнакомой обстановке. Идя вдоль вагона, я запнулся о ящик, нагнулся посмотреть, что там и присвистнул.

— Надо же, Ф-1 собственной персоной, приятно.

— Это РГО-31, товарищ Любимов, — поправил меня Хабаров, — но на Ф-1 и вправду похоже.

Я усмехнулся, вспомнив гранатную эпопею и подумав, что Берия, мелкий жулик, обманул-таки меня с деньгами. Осмотревшись в вагоне и проверив, что происходит снаружи, подозвал своих диверсантов на маленький военный совет.

— Смотрите сюда, товарищи. В паровозной будке и в первом вагоне, в башне, кто-то есть. С паровозной командой, при удаче, можно разобраться по-тихому. А вот с пушкарями не выйдет, пока до них доберёшься, ноги поломаешь. Да вы и сами видите, что тут внутри творится. Какие будут предложения?

— Забросать их гранатами. А тех, что в кустиках отдыхают, из пулемёта причесать. Двоих здесь на один пулемёт хватит, один к паровозу, двое к переднему броневагону — сгоряча брякнул Сергей.

— Боеприпасы рванут, сами к праотцам отправимся. Надо увести состав подальше и разобраться там с артиллеристами, пока к ним помощь не подошла, — не согласился Хабаров. — А потом и с остальными, но уже из-за брони.

— Знаешь, как управлять паровозом? — спросил я у него.

— Работал раньше и кочегаром, и помощником машиниста, справлюсь, он ведь под парами.

— Значит так, слушай приказ! Товарищ Гаранин остаётся здесь. Не допустить захвата броневагона противником, в крайнем случае, подорвать боекомплект. Если захватим поезд, связь по телефону. Товарищ Хабаров идёт со мной на захват паровоза. Серёга, Слава, передний броневагон ваш. Действуем тихо, без стрельбы. После захвата бронепоез уводим назад, закрываем двери и валим этих ухарей из бортового оружия. Если нашумим, поезд уходит с первыми выстрелами. Если поезд стоит, подрывайте его к чертям собачьим. Вопросы?

— Петрович, тебе обязательно идти самому? — Серёга действительно спрашивал серьёзно, без тени издёвки.

— Броневагон для нас самая важная цель, туда пойдёте вы со Славой, это не обсуждается. Товарища Хабарова должен подстраховать кто-то опытный, а это я. Без обид, товарищ Гаранин, дело серьёзное и совсем не шуточное, — я, как мог, попытался сгладить сказанное, но от правды не уйдёшь.

Ладно, — скрепя сердце согласился Сергей и добавил, — у вас там, на паровозе, проще, поэтому не торопитесь поезд уводить, дайте нам время. Как всё сделаем, дадим сигнал по внутренней связи.

— Принято. Ещё предложения и уточнения есть? Нет? Пять минут подготовиться и вооружиться, время ещё есть, пока переговорщики не вернулись.

Через оговоренное время мы, набрав гранат, стояли на исходных, в узкой тени поезда, у дверей, обращённых к морю. Задерживаться нам тут нельзя, кто-нибудь может ненароком рассмотреть в узкой щели между полотном и бронёй наши ноги. Но и решиться трудно. Сердце бьёт в грудь изнутри, такое впечатление, что "барабанный марш" должны слышать все вокруг. Сейчас, ещё два удара. Серёгины глаза впились в меня ярко-голубыми крючками, ясно различимые даже на расстоянии двадцати метров, которые нас разделяют. Всё, ПОРА!

Ступеней, по которым я взлетел в паровозную будку, я просто не заметил. Раз, и я уже внутри. Растерянное лицо машиниста, обернувшегося со своего места на шум, мелькнуло перед глазами и ушло вниз, получив в лоб рукоятью револьвера. В проходе к тендеру послышалась какая-то возня, а потом гулкий стук сапог по железному полу. Два шага внутрь и я, в полутьме, упираюсь в спину выпрямляющегося после прыжка с лестницы наблюдателя. Захват, хруст позвонков, всё. Повезло. Если бы этот друг сидел тихо, могли бы его вообще не заметить. Прислушиваюсь, тишина, Хабаров замер в паровозной будке, глядя на меня. Показываю ему знаком, чтобы следил за внешней обстановкой, а сам, осторожно заглядываю через люк в командный пункт. Пусто. Остаётся проверить тендер, что я и делаю, дойдя до груды угля и осмотревшись. Всё, паровоз наш.

Стук подошв по ступеням и гортанный голос, проговоривший что-то с вопросительной интонацией, заставили меня метнуться обратно, и я успел увидеть, как мой напарник втянул в будку из поперечного прохода чумазоида и насадил на снятый с винтовки штык. Хабаров мягко уложил новопреставившегося на пол и поднял большой палец, показывая, что всё хорошо.

Как медленно ползут секунды! Хуже нет — ждать. Как там себя чувствует Гаранин, после того как мы ушли, даже думать не хочу. А ведь мы тот вагон заминировали, чтобы ему достаточно было только за шнур дёрнуть. А ну, как нервы у мужика не выдержат? Молодые ведь все, двадцати пяти ещё нет, один я старый перец. В памяти сами собой всплыли слова песни из фильма "Офицеры", несколько меня успокоившие. Раз Берлин взяли, то и здесь справимся.

Зуммер разорвал чуткую тишину и я, спохватившись, метнулся в командирскую рубку. Чёрт, как этим пользоваться? Ага, тумблер рядом с горящей лампочкой.

— Слушаю.

— Петрович, мы готовы, — донёсся глухой Серёгин голос, будто с другого края вселенной, — их тут только двое было. Вагон моторный, мы за кожухом двигателя смогли вплотную подойти. Взяли в ножи, правда, один чуть из пушки не выпалил, схватившись за шнур.

— Потом расскажешь. Мы сейчас поезд назад подадим, вы, главное, двери закройте. А потом валите всех, кого видите, вам на месте виднее как.

— Есть.

Я сразу же щёлкнул вторым тумблером, вызывая хвостовой вагон.

— Гаранин на связи.

— Это Любимов. Поезд наш. Сейчас начнётся, не зевай, закрой двери и, по возможности, поддержи огнём.

— Принял.

Я спустился вниз, стянул с трупа кочегара робу и напялил на себя, после чего измазал лицо и усы угольной пылью. Кепка удачно дополнила немудрящую маскировку. Как ни в чём ни бывало, высунулся наружу и закрыл броневую дверь, выходящую на сторону противника. Мои действия никого не обеспокоили, и я, с лёгким сердцем, дал отмашку Хабарову, после которой он передвинул рычаг и поезд, вздохнув паром, пошёл назад. Метнувшись наверх, к единственному зенитному средству бронепоезда — установленному на тендере счетверённому максиму и выглянув поверх брони, увидел забавную картину. Бандиты с недоумением смотрели вслед медленно уходящему поезду, потом заголосили и бросились вдогонку.

— Хабаров! Не разгоняйся! — крикнул я вниз и схватился за пулемётную установку, разворачивая её в сторону толпы преследователей и приводя в боевое положение. Теперь время летело вскачь и люди за его бегом уже не успевали, казалось, прошла целая вечность и бандиты, догоняющие вдоль железки, уже наверняка забрались на переднюю контрольную платформу, когда спереди ударил пулемёт. Что там происходило, я видеть не мог, обзор загораживал дымящий паровоз, зато вой я услышал хорошо. Наши преследователи рванули вбок, сторону кустов, стремясь выйти из сектора обстрела башенного пулемёта. Теперь настала моя очередь. Это вам, подонки, не безоружных расстреливать! Хлебните сами такого дерьма! Ливень пуль счетверённого максима ударил в толпу сбоку и она, показалось, полегла, как степная трава под порывом ветра. Хрен вы у меня куда уйдёте! С высшей точки бронепоезда, с высоты четырёх метров, я, раз за разом прочёсывал сверху лежачие тела, пока не кончились патроны. Всё, карапузики. Пулемёт спереди тоже умолк.

— Стой! — Хабаров остановил состав а я направился к переговорному устройству. Шёлкнув обоими тумблерами, дождался отзывов и распорядился.

— Пойду, проконтролирую. Всем оставаться на местах. Подстрахуете если что.

— Петрович, там ещё где-то секрет, и парламентёры могли вернуться, не ходи. Давай на полверсты вперёд на поезде продвинемся, секрет зачистим, если они ещё в лес не слиняли. — донеслось по связи из первого броневагона.

Спустя десять минут мы захватили двоих пленных, которые, видя надвигающийся на них взбесившийся БеПо, не рискнули бежать до леса под пулемётным огнём и подняли руки. Спрашивать у них что-либо было бесполезно, русского языка они не знали, или делали вид, что не знали. В любом случае, было не до них, потому, что вышедший из-под брони Сергей получил из кустов пулю. В ответ Гаранин из заднего броневагона, заметив, как качнулись кусты на опушке, прошёлся по ней из пулемёта, после чего в лесу поднялась стрельба. Спустя пять минут, пограничники, отправленные Седых "проводить" парламентёров, а заодно, выяснить, куда мы запропастились, выгнали из леса ещё двоих бандитов, один из которых уж точно мог служить источником информации.

Эпизод 5.

Машинный телеграф звякнул сквозь рёв дизеля, и указатель передвинулся на пять делений назад. Политрук хочет притормозить, хорошо, мне тоже совсем не нравится нестись куда-то вслепую на скорости целых сорок километров в час. Поблагодарив мысленно Создателя за то, что для такого маневра не надо переключать передачи, я потянул на себя сектор газа и стрелка спидометра, послушно поползла вниз. Поиграв ещё немного рычагом, я остановил её на требуемых тридцати пяти километрах.

Я расту в должностях не по дням, а по часам. С утра — никто, час спустя — боец ОГПУ, а теперь — механик-водитель броневагона. Это вам не абы что! Теперь у меня в подчинении целый помощник, роль которого выполнял мой единственный, оставшийся невредимым прикреплённый, значит должность командная. За такой поворот я, вроде бы, должен был благодарить тех, кто это механическое чудо создавал, но, на самом деле, кроме матов они от меня при встрече ничего не дождутся. Я и вслух-то ругаться перестал только недавно, окончательно смирившись со своей участью.

При первом же взгляде на технику "изнутри" у меня появилось устойчивое подозрение, что руки к ней приложил Дыренков, забыв при этом где-то голову. Это ж надо всё управление сделать на рычагах! Механическая коробка при этом не имела синхронизаторов, а сектор газа дополнялся точно таким же "сектором тормоза", рычагом фрикциона и реверсом. Я, было, сначала порадовался просторному рабочему месту водителя, пусть и в непосредственной близости от раскалённого кожуха мотора, но когда после первых пробных поездок понял, что одному не справиться, рук не хватает и на пятачке должны как-то разместиться двое, не удержался и высказал вслух, что думаю об отечественной конструкторской школе. Слава, постоянно обжигающийся о кожух, полностью меня поддержал, так мы и ехали до самого Кобулета, соревнуясь в сквернословии, которое, к счастью, никто кроме нас, за рёвом двигателя, слышать не мог.