Петрович

Способов у Петровича нашлось достаточно: начиная с полизываний и покусываний, которыми был охвачен каждый квадратный сантиметр Ванькиной нежнейшей шкуры, и заканчивая неумелым, но старательным минетом, на который Петрович решился то ли с отчаянья, то ли на радостях. И не пожалел, что решился, потому что Ваня благодарно подвывал, самозабвенно драл Петровичеву шевелюру, а едва очухавшись от оглушительного оргазма, запросил добавки. Петрович добавил, не пожадничал, — после продолжительного воздержания он ни в чем не мог отказать своему крысенку и жалел только о том, что не видит, как кривится в процессе его забавная мордочка.

После второго оргазма Ванюша как-то очень осознанно и с чувством отдрочил Петровичу, и тот понял, что мир таки восстановлен, и главное теперь — не наломать дров. А потому, когда отдохнувший крысенок запросился домой, Петрович засунул в задницу все свои возражения и безропотно натянул одежку. Зато потом вполне довольный на вид Ванюша, вылезая из машины, улыбнулся ему на прощанье, и этого оказалось достаточно, чтобы уснуть счастливым.

Дальше все пошло как по маслу — пацан позволял себя развлекать, потом немножко пользовать, а потом — уже и не немножко... И чем дальше, тем проще Петровичу становилось уговорить его остаться на ночь, а то и на все выходные. Наученный горьким опытом, он был теперь с Ванькой до отвращения предупредителен, баловал его киношками и сладостями, до которых тот оказался чрезвычайно охоч, и все чаще выпрашивал взамен сладости иного рода — к обоюдному, надо сказать, удовольствию. Короче, месяца через полтора ставший совсем ручным Ванюша уже не порывался никуда сбежать, о доме вспоминал весьма эпизодически и бесконечно радовал Петровича кротким нравом и готовностью подставлять задницу по первому требованию... Ну пусть бы даже и по второму — хуй с того?.. Словом, единственной деталью, вызывавшей глухое раздражение, оставалась убогая Ванюшина одежонка, отнюдь его не красившая, но заговаривать о смене гардероба Петрович боялся до чертиков, и неизвестно, как бы все обернулось, если бы Ванька не заикнулся об этом сам.

У него, видите ли, кроссовки развалились, вот он и попросил свозить его на рынок. Ну Петрович и свозил...

Нет, началось все вполне невинно: Ваня выбрал китайские говнодавы, Петрович — чего бы ему это ни стоило — выбор одобрил и даже позволил Ванюше самому за них расплатиться, а потом предложил померить еще во-о-он те теплые ботинки... Или лучше вот эти?.. Нет, ни те, ни другие не удовлетворили взыскательного покупателя, и, решительно взяв Ванечку за шкворняк, Петрович повез его в самый, по его мнению, невъебенный торговый центр.

Разумеется, одними теплыми ботинками дело не ограничилось. Подобрав путную пару, богатый дяденька потащил свою куклу барби в секцию мужской одежды и не выпускал оттуда до тех пор, пока всласть не наигрался в переодевания. Он сам выбирал шмотки и с наслаждением наряжал в них Ванюшу, пряча его от посторонних глаз за занавесками тесных примерочных. Было в этом какое-то особенное удовольствие — тискать крысенка в опасной близости от молоденьких продавщиц, так и норовивших влезть со своей дурацкой помощью. Крысенок шипел и уворачивался, когда Петрович, стянув с него очередную тряпку, принимался лапать мерзнущую тушку, просовывая горячую руку под резинку трусов. Удержаться было невозможно, слишком хорош был Ваня — в белье, носках и мурашках...

Сладострастно охая над Ванькиной гусиной кожей, Петрович с каким-то садистским удовольствием надевал на него то прохладную рубашку из скользкого шелка, то мягкий кашемировый джемпер, а следом — льняную сорочку и свитер из ламы, и потом еще — прозрачную вискозную водолазку и олимпийку из чего-то, сильно напоминающего целлофан... Ванюша в ответ либо жмурился сладко, либо плечиками передергивал, но Петрович и без него знал, какая шмотка правильная, а какую стоит порвать, ибо чувствовал их не только на ощупь, но и на стоимость, и даже на цвет... Да, когда-то он тоже читал "Лолиту" и проникся мыслью, что зеленое на рыжих — это пошло, а потому тряпки выбирал преимущественно черные, темно-синие или белые.

Вот последние-то и подвели его под монастырь...

Это был свитер. Белый, тонкий и легкий. Петрович облачил в него свое рыжее счастье и пригляделся. Вроде бы все на месте — воротник, манжеты... Да и в длину в самый раз, только вот... ну, по-бабски как-то все. Петрович сдернул с Ванюши это безобразие, вернул на вешалку и, подумав, выбрал точно такой же — только на три размера больше.

Когда он увидел, как топчется перед зеркалом это маленькое голоногое созданье в мешке с закатанными рукавами и вытянутым воротником, то от его некогда крепких мозгов не осталось ни единой извилины.

Процесс оплаты купленного показался пыткой, а милые девушки, раскладывавшие шмотки по пакетикам, — фуриями, гарпиями и прочей зловредной нечистью, задавшейся целью извести Петровича насмерть. Зато Ванюша сохранял спокойствие и, против ожиданий, ничуть не огорчился тем фактом, что на его наряды было потрачено целое состояние. Поглядывая на его отрешенную физиономию, Петрович думал, что совсем его не понимает. Да и не очень стремится, по правде сказать. Все, что он хотел знать о Ванюше, находилось у того ниже пояса, и добраться до этого "всего" как можно быстрей — было главной задачей. А ведь еще и до дома надо доехать... Не выдержав издевательств, Петрович отобрал у девушек шмотье, как попало затолкал в мешок и пихнул Ваньку в спину — шагай, мол.

Ванька дошагал до тачки, забрался на сиденье и застыл, глядя перед собой и улыбаясь своей обкуренной улыбкой. Петрович покосился на него и понял, что до дома не доживет.

— Назад полезай, — скомандовал он хрипло.

— А?.. — спросил Ваня.

— Назад, говорю! — рявкнул Петрович, пугаясь самого себя. — Живо!

Ваня сморгнул, избавился от улыбки и полез, стукаясь локтями и коленками обо все подряд. Петрович чуть помедлил, прежде чем отправиться следом, — его трясло.

Что он там творил с Ванюшей на заднем сиденье, ему потом смутно помнилось. Разве что жалобные вскрики стоящего раком крысенка, которого ебали всухую, намертво засели в памяти, но и только. А еще Петрович очень не любил вспоминать, как обещал плачущему сосунку, что больше никогда...

— Нет, Ванечка, никогда... Я больше не буду, правда... Вань, ну не плачь, ну прости, я мудак, ну Ванечка, миленький... Ну тихо-тихо...

Позже, когда растерзанный Ваня дрых в спальне, сопя в подушку, Петрович еще долго сидел в зале, комкал в руках злополучный свитер и думал, что ж это за хуйня такая с ним приключилась. Ведь вот же горя не знал, пока с Ванькой не встретился, — и вдруг на тебе...

Да еще эта ебаная тряпка, мать ее...

Тряпка пахла новьем — неношенным и нестиранным. Петрович ткнулся в нее мордой и честно признался себе, что влип по самые яйца.

Яйцам, кстати, пришлось несладко — вскорости они опухли и... нет, ходить не мешали, но доставляли ощутимые страдания, ибо Ванюша дулся, как мышь на крупу, и пугливо деревенел при попытках войти в контакт. Перспектива ебать буратину Петровича как-то не вдохновляла, а заставить пацана расслабиться — не удавалось. Возможно, потому, что Петрович и сам расслабиться не мог — не получалось у него выбросить из головы Ванькины вопли там, на заднем сиденье. И белый свитер, спрятанный от греха подальше, тоже из головы не шел. В результате хотел Петрович Ваньку все отчаянней, а решимость терял все стремительней, и ждал уже, что Ванюша вот-вот домой запросится — а там и до конца света рукой подать... В общем, сам черт не знает, как бы Петрович выкручивался из этой вселенской жопы, если бы в разгар страданий не случились на его голову гости.

Ванюша об ту пору телевизор смотрел и кукурузные палочки лопал. Хмурый Петрович сидел в сторонке, листал журнальчик, но на страницы почти не глядел — торчащая из-под Ванькиной задницы голая ступня с шевелящимися пальцами интересовала его несколько больше, чем выгодное предложение от производителей покрышек или реклама масел от Setra Lubricants. Последняя, впрочем, отозвалась смутной ассоциацией с аптекой на другом конце города, в которую Петрович заезжал не так давно, однако, в чем суть той ассоциации, разобраться не удалось — настойчивый стук в дверь прервал размышления о горюче-смазочных материалах. Петрович пожал плечами в ответ на вопросительный Ванькин взгляд, отложил журнал и пошел открывать, а через минуту, бренча бутылками и весело матерясь, в прихожую вваливалась уже слегка нетрезвая гаражная компания в полном составе — ну задолбались мужики дожидаться, когда Петрович до них снизойдет, и решили явиться сами...

Саня Шульгин первым избавился от обувки и по дороге на кухню заглянул в зал. Ванечка хлопнул на него круглыми глазами, кивнул несмело — типа поздоровался, после чего вынул изо рта сладкие пальцы. Саня фыркнул, протопал мимо и, выставляя на стол флаконы с пойлом, обратился к трезвому и отчего-то недовольному хозяину дома:

— Это что у тебя там за уебище?

Сам ты уебище — подумал Петрович. Он уже забыл, какое впечатление произвел на него крысенок при первой встрече, так что теперь искренне не понимал, как это можно называть уебищем такую красоту невъебенную. Но метать бисер перед свиньями тонкий ценитель рыжих не собирался.

— Племянник мой, — буркнул он сердито. — Из Саратова. Поступать приехал.

— Ишь ты... — внушительно протянул Саня и потребовал тару. Алюминиевая крышечка на графине с водкой характерно хрустнула под его толстыми пальцами, и Петрович вздохнул сокрушенно, выставляя на стол четыре рюмки. А в кухню тем временем подтянулись майор милиции в штатском и рыбнадзор с браконьерской десятиной наперевес — здоровенным куском балыка в промасленной бумажке...

— У тебя в Саратове, что ли, родственники? — со стуком бросив на стол кулек отмороженных пельменей, поинтересовался мусор.

— Угу, — соврал Петрович, — сестра. Двоюродная.

— Двоюродная? — уточнил рыбнадзор, разворачивая балык и оглядываясь в поисках ножа. — Это он тебе, стало быть, троюродный племянник?

— Вроде да, — подтвердил не вполне уверенный в степени родства Петрович и полез в холодильник за соленостями.

— Четвероюродный, — авторитетно заявил слывший интеллектуалом майор милиции.

— Это с какого бодуна четвероюродный-то? — возмутился рыбнадзор.

— А с того, что умножать надо, а не складывать, — доложил майор и запустил руку в банку с огурцами. — Скажи, Сань?

— Да похуй, — с легкостью разрешил противоречие Саня — и все согласились, что да, действительно похуй.

— А чего рюмок мало? — устраиваясь на табуретке, подсчитал рыбнадзор. — Что ж ты, родственнику не нальешь даже?

— Да не пьет он водку, — отбрехался самозванный дядюшка. Очень уж ему не хотелось знакомить дружков со своей сопливой радостью.

— А у нас пиво есть, — возразил рыбнадзор. — Сань, у нас же пиво есть?

— Есть, — подтвердил Саня и разлил водку. А майор милиции уже доставал из кухонного шкафа кастрюльку под пельмешки — бухать ребятки собирались основательно...

— Давай-давай, Петрович, тащи сюда своего племянника, небось не маленький уже, — распорядился рыбнадзор, ехидно жмурясь.

Петрович поежился при мысли, что эти трое сейчас начнут делать из ребенка мужчину, но все же поплелся за Ванькой — спорить с занудой-рыбнадзором о том, пить или не пить, было бессмысленно.

Ванечка приглашение принял неохотно, на кухню вошел бочком, сел к Петровичу поближе, принял из его рук запотевший стакан и нахохлился, опасливо поглядывая на незваных гостей. Те, как показалось Петровичу, не обратили на рыжего особого внимания, разве что рыбнадзор взглянул с любопытством, да Саня опять фыркнул, услышав сакраментальное "Иван", но тут началась пьянка, и про пацана забыли после первого же тоста. Ванечка сидел тихо, потягивал разливушку и внимания к себе не привлекал, благо, возможности встрять в разговор у него не было ни малейшей, и Петрович почти расслабился, почти поверил, что обойдется... Только не обломилось ему такого счастья.

Водка в графине подходила к концу, когда кажущийся отвратительно-трезвым рыбнадзор, нехорошо улыбаясь, доебался до Петровича — мол, нахрена тебе чужое чадо? Чего бы тебе свое не завести?..

— Давай мы тебя, Петрович, женим, а?

— Да иди ты, — отмахнулся убежденный холостяк Петрович. — Тоже мне, нашел жениха...

— А чем не жених?.. — воскликнул рыбнадзор, и женатая общественность в лице Сани и майора милиции активно его поддержала. С полчаса мужики с энтузиазмом расписывали Петровичу преимущества семейной жизни, и в результате через две рюмки было решено женить одинокого, а потому заведомо несчастного хозяина дома на какой-то Людке, известной тем, что у нее во-о-от такие сиськи.

Петрович кивал, на все соглашался и очень старался не смотреть на Ваньку. Чего, к сожалению, нельзя было сказать о рыбнадзоре. Охваченный жаждой сводничества, тот отцепился, наконец, от не имеющего возражений, а значит, не представляющего более интереса Петровича и обратил свой взор на Ванюшу. Вот тут-то и началось веселье.

Сначала бедного ребенка допросили на предмет наличия девушки, а убедившись в отсутствии таковой, ласково поинтересовались, не девственник ли Ваня. Ваня густо покраснел и энергично замотал головой, а Петровича вдруг посетила страшная догадка, что у милого дружка, пожалуй, и впрямь ни разу бабы не было... Вот ведь незадача-то...

Чувствуя, что уши начинают гореть со стыда, Петрович попробовал перевести разговор в другое русло, да не тут-то было. Гребаная общественность вдруг чрезвычайно заинтересовалась Ванькиной интимной жизнью и твердо вознамерилась выудить из него подробнейшие сведения — где, с кем и сколько раз. Ваня моргал, втягивал голову в плечи, мычал что-то невразумительное и наверняка мечтал провалиться сквозь землю. Петрович, надо сказать, вполне разделял его чувства, словно это он сам подвергался допросу с пристрастием, а общественность с азартом продолжала развлекаться, задавая наводящие вопросы и вдаваясь в такие немыслимо пошлые подробности, что и бывалому хозяину дома становилось неловко. Ваня же только жалко улыбался в ответ и упорно смотрел в стакан с пивом, словно разыскивал на дне что-то очень и очень нужное.

— Мужики, хорош уже пацана стремать, — пытаясь перекрыть дружное ржание, миролюбиво протянул Петрович, но реплика действия не возымела — экстатическое веселье набирало обороты.

— ...А если на нее подуть, она так сжимается...

— Ага, и причмокивает!

— Да он туда не заглядывал!

— Да как же не заглядывал?! Да он больше нас с тобой видел, правда, Вань?

— Петрович, а ты его на гинеколога отправь учиться, — ласково щурясь, предложил рыбнадзор, — то-то он насмотрится. А потом нам расскажет. Расскажешь, Вань?

Ваня поднял на "дядюшку" полные слез глаза — и Петрович не выдержал, въебал рыбнадзору. Да так, что тот уебся вместе с табуреткой.

Наступила тишина. Все с интересом посмотрели на пострадавшего в ожидании его дальнейших действий. Тот слабо шевельнулся и подал голос:

— Ты охуел, Петрович?