Аннабель

— Я не крала, — гляжу ей прямо в глаза. Я не позволю обзывать себя воровкой. — Этот обруч подарил мне папа и все про это знают.

— Неважно, — Матильда несколько раз бьёт украшением о стену дома отчего обруч превращается в кусок изогнутого металла. — Ты не имеешь права носить такие вещи.

Она отшвыривает испорченное украшение, после чего наклоняется. Рядом с нами стоит деревянное ведро, которое не успел убрать Луи. В ведре чернеет зола. Её Луи использует, чтобы удобрять землю в саду. Мачеха запускает руку в ведро и набрав полную пригоршню, мажет мне лицо. После этого вытирает ладонь о моё платье.

— Вот то, чего ты заслуживаешь, — шипит Матильда и поворачивается к дочерям. — Милочки. Вы знаете, что нужно делать.

Мерзко ухмыляясь, Жанна и Анна подходят ближе и по очереди мажут моё лицо. Потом тщательно вытирают грязные руки о ткань моего наряда.

— Золушка! — смеётся Анна. — Да это же — Золушка!

— Так мы её и будем называть, — кивает Матильда, а после толкает меня. — Иди к слугам. Там твоё истинное место. И не вздумай открывать рот, когда появится Его Величество.

Бреду, почти не осознавая, на каком свете вообще нахожусь. Это — преисподняя, по-другому просто не может быть! Как так вышло, что ещё при жизни я угодила в ад? И главное — за что? Что я такого успела натворить, за что бог наказывает меня?

Констанц берёт меня за руку и прижимает к себе.

— Держись, девочка, — шепчет повариха и гладит по голове. Потом достаёт из кармана передника тряпку и вытирает лицо. — Страдания не вечны и когда-нибудь счастье найдёт тебя.

Я в это не верю. Счастье навсегда отвернулось от меня в тот миг, когда ушёл папа.

Звонкий протяжный звук возвещает скорое прибытие короля. Это похоже на то, как если бы ангелы намеревались спуститься на землю и сигнал их труб серебряным звоном повис бы под безоблачными небесами. А на небе действительно — ни облака. Странно, а мне почему-то казалось, что с самого утра было пасмурно.

Сначала прибывают королевские гвардейцы. Они заезжают во двор на красивых белых лошадях, неторопливо спешиваются и занимают места вдоль ограды. Никто из гвардейцев не подаёт виду, будто кроме них во дворе есть ещё кто-то. Каждый стоит неподвижно, сжимая рукоять палаша и в этот миг они больше напоминают статуи, нежели живых людей.

Потом во двор заезжает большая белая карета, запряжённая шестёркой чёрных лоснящихся скакунов. На дверцах кареты — блестящий золотом королевский герб, на крыше — золотые украшения, а борта колесницы сверкают от множества драгоценных камней. Даже кучер и грумы больше похожи на какие-то красивые игрушки.

Вновь звучат трубы, и карета останавливается посреди двора. То ли наш дворик слишком мал, то ли экипаж — велик, но свободного места практически не останавливается. Откуда-то издалека слышен глухой лай Фора — старого пса заперли в сарай, чтобы не путался под ногами. Матильда яростно машет руками и показывает, что нужно склонить голову. Ну да, когда мы с папой были в королевском дворце, то пришлось едва не касаться лбом пола. Правда после король сказал: 'Какая прекрасная малышка' и подозвав, посадил на колени. Едва ли сейчас меня, такую грязную, кто-то решит подозвать.

Скорее — посмеётся.

Из кареты выходят двое — это я вижу, даже склоняясь к земле. Один — грузен и стар, а второй — определённо молод. Вот только, в таком положении очень сложно разглядеть подробности.

— Ваше Величество, — в голосе Матильды слышится такая радость, будто на неё снизошла небесная благодать. Но я-то чувствую фальшь, звучащую в каждом слове мачехи. — Это — невероятная честь для меня и моей семьи! Когда я узнала, какой гость намеревается посетить наш дом, то моё сердце едва не разорвалось от счастья. Позвольте пригласить в дом вас и Его светлость.

Я немного поднимаю голову, так что теперь могу рассмотреть гостей. Король действительно сильно постарел с того момента, когда я видела его последний раз. Поседела короткая клиновидная бородка. Появился большой живот, который не в состоянии скрыть даже золотистая одежда свободного покроя. Его Величество ступает так осторожно, словно у него плохо работает левая нога.

На голове монарха — золотистый же берет, а на ногах — высокие белые сапоги. Его Величество держит в руке деревянную трость с золотой ручкой и непрерывно проворачивает в пальцах. На Матильду монарх не смотри, всё внимание уделяя дому. На нас Его Величество глядел лишь раз и очень недолго.

А вот второй гость уделяет нам куда больше внимания.

И я тоже готова уделить ему максимум своего.

Как и Жанна с Анной, которые всячески стараются показать себя именно перед этим гостем. Одна то и дело поправляет лиф, стараясь сделать так, чтобы большая часть её вислой груди оказалась снаружи. Поскольку второй здесь вообще нечем похвастать, она оттопыривает зад и непрерывно касается волос, точно от этого они перестанут быть такими тонкими и редкими.

Итак, кто же это у нас? Высокий черноволосый парень с бледным лицом и выразительными карими глазами. Нос — ровный, губы — немного пухлые, такие, какие сплетничающие девицы называют чувственными. Молодой человек выше старого короля на целую голову, широк в плечах и узок в бёдрах. Парень касается рукояти висящей на поясе шпаги с такой небрежностью, которая выдаёт опытного воина. Об этом мне в своё время рассказывал папа.

И ещё. Всякий раз, когда я смотрю на молодого гостя, внутри меня всё словно замирает, а в груди как будто начинает гореть яркое пламя. И ещё, распроклятые ноги почему-то начинают дрожать и подгибаться. Что со мной? Я забыла про все свои беды и несчастья и кажется, ещё немного и начну петь.

Сквозь эту эйфорию я всё же различаю разговор между Матильдой и монархом. Насколько я понимаю, мачеха приглашает короля отобедать.

— Нет, — Его Величество вертит трость между пальцами и смотрит то на дом, то себе под ноги. — Это просто дань памяти старому товарищу. Пожалуй, я загляну к нему на кладбище и на этом пока что всё. Тем не менее я благодарен вам за гостеприимство и возможно когда-нибудь нагряну ещё раз. Проверю, не растеряла ли Констанц своё мастерство.

Он смотрит на повариху, и совершенно красная Констанц низко склоняет голову. Взгляд короля скользит дальше и вдруг задерживается на мне.

— Аннабель, вроде её звали так, — говорит Его Величество. — Где она?

— Заболела, — на лице Матильды маска сожаления. — К сожалению она не смогла выйти поприветствовать вас.

— Передайте ей, что я желаю ей скорейшего выздоровления. — Монарх делает было шаг к карете, но останавливается и недовольно щёлкает пальцами. — Ах да. Завтра, вечером в замке будет бал, посвящённый нашему возвращению. Вам пришлют официальное приглашение. Жду.

Он исчезает внутри кареты. Его молодой спутник, всё это время безмолвно стоявший рядом с королём, следует за ним, но у входа в повозку останавливается и долго смотрит на меня. Так долго, что я ощущаю, как мои щёки начинают пылать. Опускаю взгляд, пытаясь взять себя в руки, а кога это удаётся, двор оказывается пуст, и последний гвардеец выезжает за ворота.

— Бал, бал! — танцует Анна, а Жанна хлопает в ладоши.

Матильда подходит ко мне и останавливается, ткнув сжатыми кулаками в бёдра.

— Не знаю, почему Его Величество не захотел посетить мой дом, — шипит мачеха, — но думаю, в этом есть твоя вина, мерзкая Золушка.

Она что, совсем свихнулась? Похоже, так считаю не только я, потому что все, даже Анна и Жанна удивлённо глядят на Матильду. Но ту уже не остановить.

— Запри чертовку на ночь в сарае, — командует она Луи и выругавшись уходит прочь.

5.

Луи неуверенно топчется возле выхода и старательно избегает глядеть мне в глаза. Руки мужчина тоже не знает куда девать, то прячет их в карманы, то пытается заложить за пояс.

— Эй, — говорю я и Луи виновато шмыгает носом. — Ты чего? Это же не ты виноват, а эта...В общем, эта.

— Да, — он вновь шмыгает носом. — Но я же мог ей что-нибудь сказать, возразить в конце концов.

— Луи, — я подхожу ближе и кладу ладонь ему на руку. Луи поднимает голову и смотрит мне в глаза. — Думаю, это было бы последним днём, когда ты работаешь здесь. А если бы тебя не стало, кто бы тогда рассказывал местные сплетни или байки? Кто бы этими смешными историями отвлекал меня от неприятностей? Ты мне нужен здесь, Луи, так что ты всё сделал правильно. А одна ночь в сарае...Это — чепуха, поверь.

— Да, — он несмело улыбается. — Ани, ты — точно лучик света в здешнем болоте. И мне так неприятно закрывать этот лучик в тёмном сыром сарае.

— Ну, здешним мышам тоже нужен лучик света, — я подмигиваю Луи, и он вновь улыбается. — Не кори себя и помни: я всегда буду твоим другом.

— Когда-нибудь этой гадине воздастся по заслугам, — бормочет Луи, качает головой и начинает запирать двери. Бог всё видит. Ани, там в углу на куче травы лежит старый плащ. Жак, когда ему, кхм, нездоровится, спит здесь.

— Нездоровится? — переспрашиваю я и слышу глухой смешок из-за закрытой двери. Понятно. Временами старый конюх начинает сильно пить. До такой степень, что иногда не может членораздельно говорить. При этом, ему каким-то чудом удаётся не попадаться на глаза Матильде. Даже не знаю, кому больше везёт. Как-то в сильном подпитии, Жак схватил топор и пообещал 'прикончить тварь'. Лишь чудом нам с Констанц удалось забрать топор и уложить конюха спать.

Может быть, зря мы его тогда остановили.

— Спокойной ночи, — доносится голос Луи из-за двери, и я слышу удаляющиеся шаги.

В сарае — полумрак. Вечер ещё не полностью вступил в свои права, так что через щели в досках пока проникают тусклые лучики уходящего дня. Они полосками ложатся на земляной пол, и я подставляю одну ногу, позволив разукрасить её, точно на мне надеты чёрно-белые чулки. А хорошо бы так: захотел — и на тебе появилась нужная одежда. Что-то, вроде бального платья, в которых завтра гости придут к королю.

Я беру себя за край юбки и выхожу на середину сарая, благо помещение сейчас ничем не занято. Делаю реверанс, склоняя голову в сторону, где стоит королевский трон.

— Ваше Величество, — да, король сейчас с восхищением смотрит на прекрасную даму, почтившую его дворец своим присутствием. Знаю, что остальные гости глаз не могут отвести от неизвестной красавицы. Ну да, я же прибыла на бал инкогнито, и никто не знает моего имени. — Рада присутствовать на вашем великолепном торжестве.

Ну, тут король тоже выражает свою радость. А принц в этот момент пожирает меня взглядом, а после что-то спрашивает у отца и спускается по ступеням. Его красивые тёмные глаза неотрывно глядят на таинственную гостью, и рука протянута вперёд, чтобы пригласить меня на...

— Ой! — я отпрыгиваю в сторону, потому как что-то пробегает по моему башмаку и пискнув, удирает к стене сарая. — Тьфу на тебя!

Это — обычная мышка и если бы я не была так погружена в свои мечтания, то ни за что не испугалась бы безобидного создания.

Пока я представляла себе королевский дворец, наступил вечер и последние лучики света медленно уползают в щели стен, оставляя меня в темноте. Я не боюсь мрака, однако же начинаю жалеть о том, что не попросила у Луи светильник или хотя бы свечку. Спать мне неохота, а чем заняться в темноте пустого сарая я просто не знаю. Разве что разговаривать с мышами, которых наступление вечера воодушевило до такой степени, что они, возбуждённо попискивая, снуют у меня под ногами. Приходится идти очень осторожно, чтобы не раздавить легкомысленных созданий.

— Поля на вас нет, — с деланным возмущением бормочу я, ступая в то угол, где по словам Луи лежит плащ конюшего. — Уж он-то вам показал бы...Впрочем, что может показать эта ленивая жирная тварь?

Мыши попискивают, как бы говоря: 'Ты абсолютно права'.

Ага, вот и сухая трава, на которой лежит какая-то тряпка. Луи назвал это плащом? По ощущением похоже, что материя состоит из одних дыр. Едва ли этот 'плащ' сумеет защитить от дождя или хотя бы ветра. Должно быть именно поэтому Жак использует его в качестве постельной принадлежности. Ну что же, для меня и это — роскошь. Когда я сплю на сундуке с золой, приходится лежать на голых досках.

Сажусь на подушку травы и опираюсь спиной о стену сарая. Ещё можно рассмотреть слабый свет в щелях, однако, чем дальше, тем эти последние приветы от уходящего дня становятся всё слабее. Точно так же уходило всё хорошее из моей жизни, подчиняясь победоносной поступи зла. А папа всегда говорил, что добро сильнее зла и в конце концов победит. Не хочется верить, в то, что папа специально меня обманывал, успокаивая. Скорее, он сам в это верил.

Чтобы отвлечься от горьких мыслей, начинаю думать: куда уходит день, после приходя ночи? И почему вообще приходит ночь? Зачем она нужна? Неужели нельзя всегда светить солнцу, а людям не спать? Так много вопросов, на которые у меня нет ответов. И есть ли они вообще? Если спросить священника, то получишь его неизменный ответ: 'На всё воля божья', и если ты в этом сомневаешься, то совершаешь грех. А в чём грех-то — в том, что я хочу знать правду?

Вот, например, существую ли призраки на самом деле? Да, многие рассказывают, что встречали привидений и я сама тогда в лесу, с Бер, видела светящийся силуэт женщины, но...Это всегда где-то вдалеке и никогда не поймёшь, взаправду ли, или глаза тебя подводят.

Мне становится смешно: сидя в одиночестве, в тёмном сарае, я думаю про призраков. Другая девица бы уже зарылась в сухую траву и дрожала бы почище, чем трава на ветру. А тут — храбрая-прехрабрая Анни! Впрочем, гордыня — это грех. Так говорит священник. А вот папа, кстати, считал совсем не так. Он сказал мне, что если ты что-то умеешь делать лучше остальных, то не стоит этого стесняться. Иначе ты всегда будешь оставаться в тени других.

Как обычно, вспомнив папу, я начинаю грустить. Немудрено, что последнее время я просто не могу долго веселиться: мысли о папе всегда со мной и стоит бросить взгляд на что-то в доме или во дворе, тотчас вспоминаю, что эти вещи так или иначе связаны с ним. Даже этот сарай он делал со своими помощниками, Жильбером и Жераром. Жерар ещё едва не сломал ногу, когда упал с крыши, а Жильбер прибил молотком сразу два пальца на левой руке. Папа тогда ворчал, что проще всё сделать самому, чем принимать помощь безруких неумех.

Ещё помню, как я всё время вертелась под ногами строителей, и чтобы избавиться от надоеды, как папа назвал меня, он начал рассказывать про маму. Так-то его было не допроситься; всякий раз, когда я задавала вопросы, папа мрачнел и говорил, что расскажет, но не в этот раз. И вот меня посадили на бочонок, велели с него не слазить, а папа, не отрываясь от дела принялся рассказывать историю их знакомства и жизни до...В общем, до того момента, когда папа остался один.

Виновата, между прочим, в этом была именно я, потому, как мама умерла сразу после родов: знахарь так и не сумел остановить кровь. Однако папа меня в этом никогда не винил, говорил: 'значит, так сужено было случиться'.

С мамой папа познакомился в Париже, почти сразу после того, как начал работать на королевского лесничего. Тот был уже совсем стар и готовил себе замену. Видимо молодой парень показался старику подходящим для этого, так что почти все свои обязанности он возложил на помощника. Из-за этого свободного времени у папы почти не оставалось, и встреча с мамой походила на какое-то чудо.