Ветер и крылья - 1

А сейчас, вот, прижался к Мии, затих доверчиво...

— Это мама должна с ним быть. Не ты.

— Знаю.

— Никогда ее не прощу.

Мия еще раз вздохнула.

— Каждому дается Крест по силе, Энцо. Каждому — свой.

— А ты выдержишь? — Энцо пытливо заглянул в глаза Мии. Сестра была права. Он бы тоже выдержал, но чего это будет ему стоить?

— Выдержу. У меня нет выбора.

— Я...

— Иди, Энцо. Не прибавляй на мой крест еще камней, — тихо попросила Мия.

Мальчик посмотрел в ее глаза, и спрыгнул с подоконника.

— Я люблю тебя, сестренка.

— И я тебя, братик.

Мия проводила брата тоскливым взглядом — и вернулась в спальню отца. К умирающему и ньору Фаусто.

* * *

Похороны состоялись на следующее утро.

Скромные и тихие.

Эданна Фьора упала в обморок на гроб с телом мужа.

Дан Лоренцо Феретти был бледен и сдержан. Дана Мия... Дана Мия просто держалась. У нее не было выбора. Сейчас похороны закончатся, все отправятся в дом, выпить вина и закусить, а потом, вечером...

Только вечером она останется одна — и позволит себе то, что давно хотела сделать.

Позволит себе выть, кричать, кататься по полу от боли, рвать волосы...

Только вечером. А сейчас надо быть сильной.

И забегая вперед, так и случилось. И выла, и рыдала, и каталась... но если никто не видел, значит, этого и не было.

Спала в своей комнате эданна Фьора, одурманенная сонным отваром.

Спали малыши, которые не думали о смерти отца, для них это не было пережитым, для них это осталось рассказанным, а значит, и не таким страшным.

А Мия...

Ничего не было. Только и того, что глаза у девочки с утра были красные. Но это бывает от разных причин. Может, она не выспалась?

Бывает...

Глава 2

Адриенна.

Ярмарки Адриенне нравились. Шум, нам, веселая суматоха... правда, иногда было немножко жаль. Вот, крестьянские девушки спокойно ходят по ярмарке, приценяются то к тому, то к сему, а она вынуждена переодеваться в мужскую одежду.

А хотелось бы!

И платье надеть, и потанцевать в веселом хороводе, и на карусели прокатиться...

Нельзя. Отец полностью прав, это занятие для ньоры, не для даны. И если кто-то узнает, она в жизни себе жениха не найдет. Хотя она и так до сих пор не сговорена.

Странно даже...

Вот по соседям все даны уже помолвлены, кое-кто в ее возрасте и замуж вышел, а Адриенна — одна. Отец всем отказывает. И соседям, и знакомым...

Но в монастырь он ведь ее не отдаст? Правда?

Риен решила, что этот вопрос надо еще уточнить. И занялась тем, что умела и знала.

Надо было выбрать кобыл. Четыре штуки, на племя...

Конечно, так-то по ярмарке ходил отец. Крепко держал дочку за руку, не отпускал от себя, приглядывал, как мог. А Адриенна приглядывалась к лошадям.

Вот ей приглянулась молоденькая, не старше двух лет, гнедая кобылка у торговца.

— Отец?

— Вон та? Давай посмотрим...

Торговец не был бы самим собой, не 'перепутав' лошадей, но ту, которую подвели, Риен решительно отвергла. Еще и головой замотала.

— У нее мокрец, точно. Смотри...

— Да нет у нее мокреца, — взвыл лошадник, но Адриенна ловко подхватила лошадь за копыто.

— А это что такое?

— Ах ты жулик! Вон ту кобылку покажи! Живо!

Купец поник, понимая, что в его интересах сторговаться сейчас и быстро. А то ведь шум на всю ярмарку пойдет... сейчас он может продать своих лошадей даже с прибытком. А вот потом...

Гадкая болячка — копытная гниль.*

*— мокрец сопровождается деформацией копыт, образованием гнойных язвочек, возникает при повышенной влажности в помещениях, прим. авт.

Таким же образом Адриенна проглядела еще два десятка лошадей, и наконец, отобрала еще трех кобыл, достаточно крепких и здоровых. И плодовитых.

Она не знала, как именно у нее это получается. Вот как-то само собой выходит.

Видит она, видит, где больное животное, где здоровое,, чего от него ждать... что тут неясного? Как-то... и глаза у лошади тусклые, и дыхание нехорошее, и шерсть не та...

И не только к лошадям это относится. Нет.

С людьми была совершенно та же история. Помнится, в детстве Риен едва не нажила врагов среди соседей... ну, поняла она каким-то образом, что сосед болен дурной болезнью, не пошла к нему,, когда тот хотел потискать девочку... хорошо хоть у отца потихоньку спросила.

А то кто его знает, чем бы дело кончилось.

А сейчас Риен сидела рядом с отцом в таверне, жевала мясо, болтала ногами в воздухе...

— Папа, я ненадолго? На двор?

Дверь была открыта, нужник отлично виден из окна... отец и кивнул. Ну что, что может угрожать ребенку? Здесь же два шага...

Казалось бы...

Адриенна вышла за дверь.

А в следующий момент на дана вдруг вылился вонючий поток. Разносчица споткнулась, демонстрируя свои прелести в глубоком вырезе, да и облила его пивом. Нечаянно, конечно.

Но дан Марк все равно вскочил, дернулся... и только когда через десять минут Адриенна не вернулась, понял, что случилась беда.

Вскочил, заметался...

Было непоправимо поздно.

* * *

— Вот он, дрянь такая!

Адриенна даже сознания не теряла. Ей попросту зажали рот рукой — и потащили. Не особенно далеко, за сарай и в переулок. Аккурат к двум ромам, которые ждали свою добычу.

Ну да...

Вот у этих двоих она отцу отсоветовала покупать лошадей. Явно же крашенные... краденные?

И такое тоже может быть! У ромов это легко и просто, они считают, что воровать — это часть их веры. Если ром ни разу в жизни ничего не украл, его в их рай и не пустят.

А до рая их стараются не пускать вообще никуда.

В дома, в поместья...

На ярмарки их пускают, но не везде. Где-то гонят и бьют. По мнению Адриенны — справедливо. Воровать — плохо, падре Санто так говорит, а он лучше знает.

— Ишь ты, какой голубоглазый... красивый ром будет!

— А не то глазки-то повынем, — второй ром вытащил нож и приближался к Риен. — Пойдешь с нами добром? Или...

Воспитывай отец свою дочку, как благовоспитанную дану, она бы растерялась. А так...

— Зачем? Зачем я вам?

— А что не так, мальчик? В лошадях ты разбираешься, сразу видно, да и не только в них. В кочевье пригодишься... и дану твоему козью морду сделаем. Ты ж незаконный? Вот, подумай, что тебя ждет, — вступил второй, тот, который был без ножа. — Всю жизнь в прислугах, на побегушках, своего, только что хозяин дозволит. А у нас свобода, вольный ветер, все дороги перед тобой, песня льется...

Если б Адриенна на это еще и повелась. Но вместо этого...

— Аййййй!

Раненным зверем взвыл третий ром, который держал девочку. Потому что обута она была хоть и в сапоги, но далеко не дамские. Мягкие и легонькие.

Она же изображала мальчика? Вот и одевайся соответственно!

Дублет, рубашка, штаны, а на ногах грубые башмаки. Одним из которых она и проехалась душевно по ноге расслабившегося похитителя. Она же почувствовала, когда у него хватка стала чуточку полегче — и ударила.

Жестко, коварно, по стопе, ломая тонкие косточки...

И вырвалась.

Ненадолго.

Аккурат до рома с ножом, который не успел отвести его в сторону. И Риен налетела на него рукой.

Порез на предплечье получился не опасным, но впечатляющим. Длинным, корявым, кровь так и хлынула. Риен испугалась по-настоящему и отшатнулась.

Кровь, боль... и конечно, крик. Руку девочка отдернула так, что разлетелись алые капли, попали на стены, на землю, на ромов...

— Ай!

Что случилось дальше, не поняла ни сама Риен, ни ромы. Но ровно через секунду кричали уже все.

Да как!

Дану Марку и искать никого не пришлось, на истерический крик дочери он помчался бы через любую бурю. И услышал бы, и узнал...

Только вот когда он влетел в переулок, ни спасать было некого, ни помогать...

Его дочь оседала по стеночке, с ужасом глядя на троих людей, которые корчились рядом. Корчились, хрипели... кричать они уже не могли. Вообще...

Даже стонать...

Их словно что-то пожирало изнутри, расползались по коже громадные кровоточащие язвы, лица были уже неузнаваемы...

— Риен!

Дан Марк подхватил дочь, и вынес из переулка.

— Цела?

— П-паппа....

Адриенна протянула отцу раненную руку. Слезы у девочки катились градом...

— Потерпи, малышка, — дан Марк мигом понял, что рана хоть и кровит, но для жизни не опасна. — Сейчас, секунду... что это за типы?

Он остановился у трактира, и один из слуг тут же протянул ему клок от рубахи. Им дан и перетянул руку дочери, останавливая кровь.

— Н-не знаю, — заикалась Риен. — Ром-мы....

— Ромы? Кто этих тварей только пустил сюда!

Впрочем, гневался дан Марк впустую, отлично понимая, что пустили. И пускать будут. Это на свои земли он им дорогу навсегда закроет, а на чужие — как хозяева решат.

— П-папа... кровь...

— Ничего, детка. Мы сейчас к лекарю. Это рана не опасная, ты коленки серьезнее расшибала.

— П-правда?

— Да.

— Там столько крови было... и они кричали, и язвы эти...

— Они такие с самого начала были?

Дан Марк нахмурился, вспоминая. Тогда-то понятно, он родного ребенка спасал, ему не до ромов было, а вот сейчас... кто его знает, откуда и какую заразу принесли эти твари?

А если Адриенна...

— Детка?

— Н-нет. Они сначала нормальные были, а потом с ними вот это стало...

Дан Марк нахмурился. Задумался.

— Адриенна, это произошло после того, как тебя ранили?

Девочка, уютно пригревшаяся и успокоившаяся на руках у отца, кивнула.

— Да.

Она уже не боялась. Папа рядом, папа пришел, попробуйте теперь ее тронуть! На руках-то у отца!

Смешно!

— Они на тебя напали, а потом...

— Нет. Я вырывалась, а у одного был нож. И я налетела рукой...

— Ага. И полилась кровь.

— Да, папа.

— Молчи об этом, Риен. Молчи...

И столько серьезности было в голосе отца, что девочка испугалась. Уже не раны, а чего-то... жутковатого, необъяснимого.

— П-папа?

— Слово даю, детка, я тебе все расскажу. Только чуть позднее.

— Х-хорошо...

— А вот и лекарь. Молчи, Риен.

Сначала Адриенна боялась, что и с лекарем, который перевязывал и бинтовал ее руку начнется что-то подобное.

Но седой старик смывал кровь с ее руки, накладывал швы, ворчал, что руку распахали — шрам на всю жизнь останется... и ничего с ним опасного не происходило.

Адриенна успокоилась.

А потом как-то и сгладилось, и забылось...

А что дан Марк напился в лоскуты в ту же ночь... бывает.

И что он повторял что-то про ворон и их отродье...

Спьяну, наверное. Чего уж там — спьяну и не то придумаешь.

* * *

Примерно в это же время, в столице...

— Отец, я не хочу.

— Я понимаю. И поверь мне, я тоже этого не хочу. Но боюсь, что другого выхода у нас нет.

— Бред какой-то... в наше просвещенное время — колдовство, проклятье...

— Ты понимаешь, что об этом надо молчать?

— Да.

— Никому. Даже твоей великой любви.

— Отец, я...

— Не забывай, она достаточно суеверна. Начнет еще тебя бояться, или кому проболтается, слухи пойдут... И вообще, есть вещи, которые женскому уму просто недоступны.

Сын кивнул.

С такой трактовкой он был согласен. Действительно, женщины — существа непредсказуемые. Мало ли, что им в голову придет, так надо сразу же и делать... или не делать... сложно с ними! И без них плохо, но и с ними не лучше иногда.

— Я буду молчать.

— Вот и отлично. Я бы не настаивал, но династия вымирает. И если это наш шанс...

— А если нет?

— Через пару лет ты будешь знать ответ наверняка. Да — или нет. И если нет... кто тебе помешает овдоветь?

Взгляды отца и сына встретились. Недобрые, змеиные... сын первый опустил глаза.

— Хорошо, отец. Я сделаю, как ты скажешь.

— Вот и отлично. И помни — молчание и еще раз молчание.

Сын помнил.

Не хотелось, конечно, но рано или поздно отец все равно настоит на своем. Проще согласиться сейчас, но поторговаться.

Итак, что именно он хотел?

Любимая женщина как раз просила участок земли рядом с городом. Вот, пусть отец расщедрится.

Мия.

Дядюшку Джакомо Мия видела последний раз, наверное, лет пять назад. И помнила плохо.

Кажется, он был высоким.

Кажется, он был толстым...

Темноволосым, как отец? Нет, уже не вспомнить. Стерлось лицо из детской памяти. Вот и не признала, когда дядя вошел в зал. Четыре дня спустя после похорон.

И то!

Где Эврона, а где Феретти? Даже если гонец мчался, что есть сил, даже если дядя спешил обратно...

Два дня туда, никак не меньше. И пока там, пока обратно... получалось так, что спешили оба. Но не успели.

Отца уже не было на этом свете, и прах покоился в родовой усыпальнице Феретти, под полом храма, и мама заперлась у себя в комнатах, оплакивая горькую жизнь, а заодно, как предполагала Мия, примеряя вдовьи наряды...

Светловолосая, белокожая... ей к лицу были синие тона, но не все. Не каждый оттенок. Серый ей решительно не шел, а черный... черный — хорош. Но дорого.

Сама Мия повязала на лоб синюю ленту в знак траура, и махнула рукой на одежду.

Дорого. Слишком дорого. А потому... такие же синие ленты остальным детям, а мать пусть делает, что пожелает.

Дядя оценил обстановку мгновенно. И ленты — тоже.

— Боже мой! Какое горе! Неужели мой бедный брат...

Мия медленно встала из-за пялец.

— Добрый вечер. Дан?

— Мия, ты не узнаешь меня? Я твой дядя, Джакомо!

— Простите, дядюшка, последний раз мы виделись несколько лет назад, — извинилась Мия, понимая, что кроме нее некому... ан нет?

Мать, которая то ли увидела из окна, то ли услышала новости от Марии, выбежала из своих комнат.

— Джакомо! О, Джакомо, наконец-то!

Почти слетела по лестнице со второго этажа, кинулась на шею Джакомо — и разрыдалась в голос.

Мия скрипнула зубами, и кивнула нянькам. Мол, уводите детей! Мать рыдает, еще им разреветься не хватало! Думать надо!

И сами все убирайтесь, без свидетелей обойдемся!

Спустя десять минут в просторном зале остались только Фьора, Мия, Джакомо и Энцо.

Фьора рыдала, Джакомо ее утешал, пока не заметил, какими глазами смотрят на это дети. Энцо.... Тот смотрел спокойно. Даже слегка равнодушно.

А вот Мия...

Мия сама не знала, чего она больше желает.

То ли надавать матери затрещин, чтобы та перестала рыдать, то ли выкинуть их за дверь вдвоем с дядюшкой...

Именно в эту минуту девочка навсегда возненавидела социальные ритуалы.

Конечно, с ними проще. О покойном принято плакать, женщина должна быть слабой, мужчина должен ее утешать, Джакомо теперь старший в роду, и это надо признавать...

Но Боже мой, какое же это лицемерие!

И как же остро это почувствовала Мия!

Энцо не кольнуло настолько остро, но и он подумал, что мать... сначала она не нашла в себе сил даже прийти к отцу, хотя тот желал ее видеть, а потом... Теперь она рыдает на груди у его брата. В новом платье. Сером, но с черной оторочкой, которое ей очень к лицу. И рыдает красиво, так, что нос не краснеет, только слезинки катятся по бледным щекам...