Tertium non datur. Ненормальность.

Это точно не было местом моего жительства, появилось в голове спустя несколько секунд разглядывания части незнакомой улицы, по которой стремительно проносились машины, — потому что подворотня оказалась под завязку завалена мусором, а с дороги доносились клаксоны, которые не щадились злыми водителями, и нецензурная брань двух автомобилистов, не пропустивших друг друга. В моем городе этого бы точно не позволили дежурные полицейские; да и сами водители не хотели заполучить болезнь, которая порождается злом. А еще в голове прокрутилась мысль, которая относилась к тем минутам в заполненной осколками комнатке, — она точно не была моей, потому что потолок красовался тонкими трещинами, а в углу от любого ветерка приходила в движение едва заметная паутинка.

Не моя квартира. Не мой город.

Не мой мир?..

Тихий шорох заставил нервно заозираться по сторонам. Снова чудовище? Охотится за мной, чтобы свершить надуманное? Оттолкнувшись от стены и стесав кожу на ладонях, попыталась ускорить неуверенные шаги, лихорадочно оглядываясь по сторонам и борясь с тошнотой.

...А в следующую секунду меня отбросило на старинный шкаф со встроенным в створки дверей стеклом; внутри находилась красивейшая посуда, которая возмущенно зазвенела, едва моя голова с громким стуком соприкоснулась с обработанным деревом. Как не потеряла сознание от нахлынувшей волной боли — понятия не имею; с губ сорвался тихий стон, а затем над головой раздался возмущенный голос:

— Вальмонтский фарфор!.. — Он казался настолько громким, что прозвучал в голове многоголосым эхом, заставившим поморщиться. Чьи-то тонкие пальцы пощупали мое запястье, а затем другая рука — явно мужская, — подхватила под локоть и рывком подняла на дрожащие ноги. С трудом, но я устояла. Попытавшись оглядеться по сторонам, почувствовала тошноту и горечь во рту, и мир медленно начал сужаться до одной точки.

— Не закрывай глаза, — попросил мужской голос более мягко, чем в предыдущий раз, и меня легко потрясли за плечо. — Амалия, позовите доктора и медсестру. Девушке необходимо переодеться...

Открыв глаза, я переборола тошноту и головокружение, — оглядевшись по сторонам, не сдержала испуганного вздоха. Меня усадили на узкий кожаный диван, но обстановка никак не напоминала кабинет правительственного чиновника, которых мы часто видели по телевизору в интернате. Широкий письменный стол, обтянутое бархатной тканью кресло и огромная кадка с неизвестным цветком, который разносил по помещению довольно приятный аромат. Больше похоже на гостиную какого-нибудь старинного особняка, в каких живут те же чиновники, или комнату из городского музея, в который нас возили несколько раз для ознакомления с историей нашей страны.

— Сколько пальцев? — перед глазами замаячил высокий статный мужчина с копной непослушных светлых волос. Идеально прямой нос, узкие голубые глаза, острый подбородок, — он был похож на аристократа. Единственное, что смотрелось наинелепейшим образом — тонкий черный ободок для волос, которым, очевидно, пытались сдержать непокорную шевелюру. Тонкие пальцы осторожно приподняли меня за подбородок, и пришлось посмотреть прямо в эти пристальные глаза. Большая степень серьезности, капля любопытства и частичка облегчения, — вот что я увидела, подняв голову. Закатав рукава белоснежного пиджака, большего похожего на выходной фрак, мужчина поднес к моему лицу несколько пальцев, и потребовалось несколько секунд, чтобы сфокусировать взгляд и произнести хриплым голосом:

— Три. — Указательный, средний и безымянный. Только моих сил не хватило бы на то, чтобы озвучить это, так что пришлось ограничиться одни словом.

— Хорошо, — произнес мужчина бархатным голосом. Раздался громкий перестук каблуков, отвлекший его внимание.

А в следующую секунду на пороге появилась классная дама Амалия собственной персоной.

— А... — пересохшие губы не смогли произнести полного имени, но я была точно уверена в том, что вижу перед собой наставницу. Та же высокая прическа из каштановых волос, упрямо поджатые губы, выкрашенные в темную помаду, и неестественно голубые глаза, которые словно гипнотизируют свою жертву. Пальцы сжимают неизменную трость, — несколько сильнее, когда голова медленно поворачивается в мою сторону и голубые глаза оглядывают с головы до ног.

— Доброй ночи, юная леди! — кивнула отрывисто, а затем стремительно пересекла комнату по направлению к злосчастному шкафу с посудой из Вальмонта. Никогда не слышала о таком городе. Может быть, его вовсе не существует в моем измерении?..

— Вальмонтский фарфор, — повторила Амалия, покачав головой. — Большое везение, что он не разбился таким вот глупейшим образом...

— Перестань, Амалия, — пробормотал мужчина, приглашающе махнув рукой. Через несколько секунд передо мной появились молодая медсестра и низенький доктор преклонного возраста. Мужчина отошел на несколько шагов, чтобы не мешать осмотру, пока Амалия ворчливо бормотала о том, как дорог этот вальмонтский фарфор и с каким трудом его удалось достать по заоблачной цене. — Девушка натерпелась достаточно, чтобы получить необходимую медицинскую помощь и ответы на волнующие вопросы, — а не сетование на безвкусицу...

— Эта безвкусица досталась мне от прабабушки, — процедила бывшая наставница, громко стукнув концом трости о деревянный пол. Никогда еще не видела ее в таком возбужденном состоянии, и это было подобно снизошедшему на грешную землю чистейшему чуду, — необычно и интересно, я бы сказала. Проведя в интернате достаточно долго, успела привыкнуть к ее отстраненности и холодности. Изредка она прикрикивала на своих учениц, но это не было похоже на то, что мне повезло видеть в данный момент. Амалия вышагивала по комнате с достоинством королевы, отчитывая помогавшего мне мужчину, как маленького ребенка, не забывая при этом командовать насупившимся доктором и его подопечной, которые продолжали стоять рядом, ожидая прямых приказов. Как только Амалия соизволила снисходительно кивнуть, старик покачал головой и водрузил на стоявший рядом с диваном, на котором я из последних сил пыталась удержать уплывающее сознание, высокий столик для цветочных сосудов, стандартный чемоданчик. Теперь они бормотали с Амалией на пару, — и мне показалось, что светловолосый мужчина тихонько прыснул от разрывающего на части смеха, — потому что это действительно выглядело смешно.

— Прошу прощения, — подал он голос. Амалия резко развернулась в его сторону, и мне показалось, что вот, сейчас мой спаситель лишится головы при помощи этой коварной трости, которой эта женщина любила гонять мальчишек из мужского интерната, забиравшихся в окна ее воспитанниц по ночам. — Мне кажется, у тебя назначена тренировка с огоньком, или я ошибаюсь? — пробормотал мужчина, отодвигаясь подальше, чтобы наверняка не попасть под грозное оружие. Амалия шумно втянула носом воздух и стремительным шагом покинула помещение, не забыв напоследок громко хлопнуть дверью. Вальмонтский фарфор жалобно задребезжал в своем шкафу, а мужчина позволил себе запрокинуть голову и захохотать, откинувшись на столешнице. — Никогда не надоедает, — хмыкнул он, заметив мой сконфуженный взгляд. — Это так интересно — выводить из себя 'мисс совершенство', — бросил он, подскакивая на ноги. — Итак, Нана!..

— Что произошло? — отрывисто бросила, морщась от боли. Доктор осторожно сшивал некоторый края ран, оставшихся от осколков, и, несмотря на изрядную дозу обезболивающего, было неприятно. Я чувствовала, как иголка проходит сквозь кожу, как раскаленный нож через подтаивающее сливочное масло, но подсмотреть за всеми этими манипуляциями не решилась. Было достаточно и того, что голова кружилась от смеси запаха лекарств и недавнего удара. Поэтому решила как можно скорее расставить точки и получить ответы на интересующие вопросы, пока не потеряла сознание окончательно.

— Думаю, стоит начать издалека, — пробормотал мужчина, складывая ладони словно в молитве. — Меня зовут Милосович Штейн, — и я являюсь координатором специализированного учреждения, основанного много лет назад. Точнее — с того момента, когда правительством были введены все эти бессмысленные запреты. Нашей целю является истребление демонов.

— Простите?.. — показалось, что ослышалась. Или настолько сильно ударилась головой, что вижу галлюцинации. Может, это правда? От перенапряжения потеряла сознание и ударилась головой о край раковины, ванны или о кафель. А все происходящее — не более, чем видения человека, находящегося на краю жизни и смерти. И я лежу сейчас в маленькой комнатке, пропахшей мылом с ароматом малины, без надежды на помощь?..

— Понимаю, о чем ты сейчас подумала, — вкрадчиво проговорил как-его-там, — но это является действительной правдой, от которой не отвернуться с брезгливым выражением на лице...

Я поднесла уже перебинтованную руку — оперативно доктор работает, — к губам и почувствовала, как краска заливает лицо. Правда, это не одухотворенное выражение.

— Так вот, — продолжил мужчина, обходя письменный стол, — с того момента, как правительство приняло подобные законы, как проверка крови на неизвестное вещество или утилизация нежелательных обществу граждан, я замечал любопытные мелочи, которые и не назовешь такими уж маленькими, если хорошо призадуматься. Ты когда-нибудь думала о том, что любая зеркальная поверхность является переходом в другую реальность? Она не такая, как та, в которой ты живешь, но имеет много схожих черт и, по сути, является отражением. А как насчет граффити? Рисунки, которые можно увидеть на постройках, у которых присутствует статус 'подготовлен под снос'? Ты никогда не задумывалась над тем, что эти молодежные проявления собственной индивидуальности являются переходами из одной реальности в другую?

...То самое происшествие привело к тому, что через зеркальные поверхности в наш мир проникают порождения наших же отрицательных эмоций, которые люди никогда не смогут побороть, как бы отчаянно не пытались. В каждом живом существе живут темное и светлое начала, и прожитая жизнь со всеми ее поступками является лишь длинной дорогой, ведущей к одному из финалов. Свет никогда не сможет быть единственно правильным вариантом, потому что он неизменно перерастет в фанатизм и слепые убеждения, которые никогда не приводят ни к чему хорошему. Наше правительство пытается бороться с темнотой внутри вас, но они сами погрязли во тьме, — их попытки сделать общество идеальным привели к тому, что все утилизированные люди приняли облик собственных проявлений похоти и злобы. Вместо утопии чиновники получили два совершенно противоположных мира, один из которых можно назвать загробным, потому что здесь существуют те, кто так или иначе стал изгоем в том обществе, которое мы создали. Они умерли для своих родственников и друзей, а желание жить отправило их сюда, за ту грань, которую мы назвали сумеречной. В этом мире почти нет солнца, а по ночам разгуливают самые скрытые желания и кошмары человеческой сущности.

— Значит, я умерла?

— Нет. С тобой произошло нечто, что активировало способность, которая присутствует у некоторых моих подчиненных. Ты подверглась сильнейшему эмоциональному воздействию и перешагнула через грань, — и сделала это несколько раз. Перешагнула за грань, оказалась в заброшенной квартире на окраине города, перешагнула на противоположный конец карты и, в итоге, едва не поцарапала вальмонтский фарфор леди Амелии, который она так бережно оберегает, — на этих словах губы мужчины изогнулись в предвкушающей ухмылке. — Она не забудет этого, уж поверь.

— Знаю, — пробормотала, отстраненно наблюдая за тем, как доктор складывает инструменты в чемоданчик и тихо переговаривается с медсестрой. — То есть, у меня внезапно открылась способность перемещаться между мирами, и в данный момент я нахожусь в другом мире, который в книжках называют загробным и последним оплотом человечества? Я не умаляю ваших умственных способностей, но это похоже на рассуждения психически больного человека, напичканного психотропными лекарствами...

— Знаю, в это сложно поверить, — кивнул мужчина. — Но понимание придет со временем. Многие мои подчиненные тоже не могли поверить в этот рассказ, когда мы обнаруживали их на одном из этажей заброшенного склада или в верхней кабинке колеса обозрения. Их эмоции были настолько яркими, что привлекали к себе не единицы — десятки демонов, которым не терпелось испробовать нового блюда. Нам удавалось отбить их в последние секунды, и это было счастливой случайностью, — как и то, что ты пересекла грань и попала в гостиную, а не перенеслась к полуразрушенному мосту или заброшенный парк аттракционов.

— Значит, Амалия знала о том, что это должно произойти? — выдавила через силу, еще не в силах до конца поверить в происходящее. Исходя из того, что довелось пережить всего час — или около того — назад, это действительно было правдой. В которую я с большей уверенностью смогу поверить, чем в то, что правительство отправляет людей на смерть ради общего блага.

— Скажем так, она догадывалась. Ты оказалась в приюте маленькой девочкой, которая ничего не помнила о своем прошлом, но имела довольно неординарную внешность, чтобы наша железная леди заинтересовалась тобой. И вот еще что. Необходимо было сказать это как можно раньше...

Твоя кровь не чиста.

— Что? — вздрогнула от последних слов. Они прозвучали, как гром среди ясного неба, и дыхание перехватило, словно собеседник использовал свои скрытые способности, чтобы задушить меня на расстоянии. Я даже порывалась встать, но медсестра обхватила за плечи и осторожно, но твердо усадила обратно, не давая сдвинуться с места.

— У многих людей кровь смешана с тем веществом, которое мы называем материей. Те из них, что победнее, не могут продолжать существование по причине наличия запретов государства, — однако, более обеспеченные граждане покупают отрицательный результат на наличие болезни и продолжают жить дальше, показательно отворачиваясь от бедолаг. Так было всегда, Нана. Сильные уничтожают слабых, и никакое идеальное общество не сможет этому помешать.

— Тогда как?..

— Результаты были оплачены Амалией.

— Но ведь проверка всегда проводилась при мне, — голос прозвучал жалобно, и я не была уверена, что не расплачусь от обиды, как маленькая девочка. Значит, всю свою жизнь я была одной из отвергнутых? Зараженной?

— Это происходило, когда классная дама подавала списки проходящих проверку главному врачу определенной больницы. Пару слов, небольшая сумма, — и ты являешься обладательницей наичистейшей крови.

— Это неправда! — пробормотала, обхватывая колени руками и утыкаясь в них лицом, чтобы не видеть сочувствующих лиц медицинских работников и пристального взгляда моего спасителя, который оказался очень жестоким. — Это неправда! — воскликнула уже громче.

Раздался тихий треск, а затем оглушительный звон. Медсестра ошеломленно вскрикнула, а... Штейн — он лишь неопределенно хмыкнул, словно ожидал этого. Я открыла глаза и увидела разлетевшиеся по всей комнате осколки стакана, стоявшего несколько секунд назад на письменном столе. Что происходит?