Самая невзрачная жена

— Всё, Ваше Высочество, — чиркнув ножичком, молодой, дюжий парень поднялся и, поклонившись принцу, ушёл к другим раненым, ожидавшим своего часа.

— Гэла ко мне! — неожиданно громко рявкнул Ролден, сморщившись от боли.

— Он пропал, Ваше Высочество, — ответил ему какой-то голос.

— Тайш!

— Здесь! — перед ним появился загорелый, усатый мужчина с шрамом на щеке, почти целиком скрытым рыжей бородой.

— Бери всех ходячих и ищите девчонку! — командовал он, пару раз хлебнув воды из принесённой кружки. — Отыщете живой — до смерти не забуду, — гораздо тише закончил он, опустив голову.

Тайш поклонился, и теперь его голос раздался над лагерем, призывавший воинов собираться в путь.

У Налы щипало в носу от жалости: усталые люди поднимались, морщились от ран, но выполняли приказы. Может, стоит сбежать? Может, стоило пойти лесом домой? Место знакомое, она бы не заплутала... Не стал бы принц за ней возвращаться, когда узнал бы, что она жива? Плохая примета ведь — возвращаться...

Подавив детский порыв сбежать, она вышла прямо перед Ролденом:

— Не надо меня искать.

— Тайш, отбой! — крикнул принц, и ему достался радостный ответ. — Я рад, что вы живы. Кровь? — взгляд принца указал на пятно во весь бок. Очевидно, с такими ранами не ходят...

— Не моя, — подтвердила догадки Ролдена девушка, продолжая стоять перед ним.

— Ваше Высочество, это Гэл похитил вашу невесту. Парни видели. И видели, как его подстрелили.

Задумавшись, Ролден только кивнул. Кто-то из старых воинов, спохватившись, постелил рядом с принцем свой плащ, неразборчиво буркнув что-то вроде 'сдитесь, вашсийство' и сбежав подальше от титулованных особ.

— Мои люди думали, что их ведут безопасной дорогой. Очевидно, мне надо просить у вас прощения: мой человек спутал пути. Только, сиятельная, вам не показалось, что вас хотели похитить?

— Вряд ли. Кто знал, что вы выберете меня, чтобы поджидать здесь, — отвернув голову от света, тихо призналась девушка.

— Уже неважно, — прошептал Ролден, запуская руку в волосы. — Сберегли вас предначальные... — он тряхнул головой, хлопнул по щекам и уже спокойно приказал: — Возьмите у лекаря спирт и промойте раны, если есть. К сожалению, вашу камеристку убили.

Кивнув, Нала медленно поднялась, боясь упасть на ослабевших ногах, и ушла искать лекаря, надеясь, что и без указания она его узнает.

— Тайш! С рассветом отправишь людей искать ближайшую деревню, — услышала Нала, когда седой дедок смоченной тряпицей провел по ранкам.

Глава 3

Злая вьюга, как собака кость, грызла снежные пики гор, обдавая острыми снегами. В глубокой пещере прямо на круглом камне горел костёр, напротив которого, не шевелясь и, казалось, даже не дыша, сидела светлокосая женщина, и в тёмных глазах её танцевало пламя. Раскрасневшаяся, она была одета в меховые штаны и сапоги, обмотанные веревкой — для лучшего прилегания, а на плечи был наброшен полушубок.

У входа в пещеру полулёжа расположился мужчина, рукой касаясь самой границы между камнем и бушующим за пределами пещеры снегом, поддерживая барьер от вьюги. А она молотила в него снежными кулаками! Уж старая пыталась засыпать вход, замуровать одарённых живьём, оставить навсегда в ней, не дав миновать горы! В тёмные волосы сосредоточенного мужчины вплелась седина, а из чёрных глаз на мир за барьером смотрела вечность со странно молодого лица.

Последний член их маленькой группы спал у огня — мускулистый здоровяк укрывался своим полушубком, поджав мощные ноги. Из-под серого меха торчали светлые вихры да слышалось тихое сопение. Он весь день вёл их через снега, собой прорубая дорогу, отводя обвалы и предсказывая скрытые снегом расщелины, поэтому оставшиеся двое в молчании несли свою вахту. Им бы только эту ночь простоять! А на рассвете, как остынет пыл вьюги, снова в путь — в дороге им не захочется спать.

— Не пора будить Рагда? Тебе ещё не нужны силы, а, Эстлиф? — тихо спросила женщина, протянув руки к огню и подняв его ещё выше: барьер не давал засыпать пещеру снегом, но не спасал от холода. И она боялась, что находившийся далеко от костра напарник замёрзнет.

— Ещё рано, Стиша. Он поспал слишком мало, чтобы восстановиться, — покачал головой Эстлиф и зашипел: вьюга сильно ударила льдом, едва не проломив барьер. Но он сдержал её, отбросил, наказав оставить их в покое! Только вьюга ещё злее загудела-запела, бросаясь снегами как искрами ненависти.

Им, одарённым, не было другого выбора, как идти через горы напролом, силой выгрызая право на жизнь. Не любила их вьюга, не открывала им тайных троп без метели и льда, как избранникам своим... Никогда не венчала с собой старая одарённых. Смотря в ночь за барьером, искрившуюся белоснежными снегами, он даже понимал, почему.

— Эстлиф, почему вьюга не венчается с одарёнными? Чем мы ей противны? — Стиша простёрла руки над огнём, словно обнимая его, и, польщённый, он разгорелся ещё ярче, подарил ещё больше тепла.

— Вот подлиза! — улыбнулся мужчина. — Никто не знает, как вьюга выбирает суженых. Во многих землях говорят, что вьюге нужно чистое сердце и добрые намерения: заплутавшим в горах или прячущимся от недоли она даст кров. Мы же... Одарённые идут напролом. Может, потому мы не видели другого её лика. А может быть, пока просто не родился среди нас достойный венчания, — он пожал плечами, приподняв руку, соединённую с полом синими ниточками силы, аккуратно принялся растирать заледеневшие пальцы, с трудом сгибавшиеся.

Стиша, пошептав огню, поднялась: пламя утихло, сжавшись до крохотного шарика, и тут же подули стылые ветра, завыли, словно вьюга смеялась: "Сдадитесь, сдадитесь, глупцы! Не вам со мной тягаться!"

— Стиша! — крикнул Эстлиф, прикрывая глаза и ощущая мурашки холода, мигом забравшиеся под тёплую одежду. — Мне и так не жарко!

— Тихо, Рагда разбудишь,— она опустилась перед мужчиной на колени, накинула ему на плечи свой согретый полушубок, укутала, коснулась его руки, ощутив, как по её жилам побежал живой огонь, а тепло впилось в руку напарника, разгоняя кровь, возвращая, пусть и через боль, чувствительность.

Закончив с рукой, она взяла лицо Эстлифа в свои ладони, прислонилась лбом к его лбу, отдавая частичку своего огня мужчине.

— Вот теперь я спокойна, — прошептала она, чмокнув его в потеплевший нос, и вернулась к костру — как раз когда заворочался Рагд, недовольный наставшей прохладой.

Стоило огню весело затрещать с былой яростью, а Рагду — ощутить волну жара, как он довольно заворчал и ещё глубже закопался в свой полушубок.

— Не угасни, Стиша. Я бы не умер этой ночью.

— Отмороженная рука, которую нам же придётся отрезать по утру, — занятие малоприятное! — фыркнула одарённая, наслаждаясь огнём: всякий раз, когда она делилась собственным теплом, её знобило и пробирало отвратительным холодом. — А отмороженная голова — это вообще последнее, что нам нужно!

— Стиша, Стиша... — Эстлиф отвернул лицо, чтобы она не увидела довольной улыбки, скользнувшей на треснутые от мороза губы.

— Я не понимаю, зачем нам туда идти. Если там появился новый источник, значит, так нужно? Значит, так правильно? Зачем нам отбирать его? — в который раз за их маленькое путешествие задалась она этими вопросами. Только теперь вслух. Надо же очередную ночь коротать?

— Ты ещё совсем юная, Стиша, — одарённая фыркнула: действительно, куда её двадцати с небольшим годам до его почти семидесяти! — Слишком это большая честь королевству смертных — владеть двумя источниками! — она выразительно фыркнула, а мужчина насмешливо приподнял изломанные брови. — Хорошо ещё наше дело — сторона. Придём, побродим, заберём хранителя...

— Противный ты, Эстлиф! — фыркнула Стиша. — Ну ладно... Раз не хочешь говорить о задании, расскажи ещё что-нибудь!

— Горло простужу на ветрах, — попытался отшутиться он.

— У меня лекарства с собой, — прищурилась одарённая. — Могу прямо сейчас полечить! — Вот уж не надо! — мужчина покосился на решительно настроенную напарницу и понял, что лучше сразу добровольно поболтать о чём-то, чем после горьких лекарств. — Ну... Что тебе рассказать?

— Расскажи всё, что знаешь об источниках. Как создали их предначальные, зачем... Как они выглядят, — подумав, задала вопросы Стиша. Ведь и в самом деле: все и всегда говорили об источниках, но мало кто видел и даже интересовался...

— Ну... — Эстлиф задумался. — Источник — исток — начало. Это место силы, которая распространяется по всему миру. Выглядит обычно как колодец с золотым светом. Трудно описать: не то светящийся, плотный воздух, не то сухая вода... Источник даёт силу одарённым создавать чудеса, а смертным королям — править долго и мудро. В идеале, — горько усмехнулся он. — Если зло не захватит сердце человека. Цель источников — уничтожить это самое зло, сделав первоначальный замысел Жизни и Смерти реальностью, замысел, который погиб во времена Исхода.

— Как сложно! — протянула она.

— Я еще вспомнил кое-что в связи с Исходом... — весомо проговорил он, довольно прищурившись и наблюдая, как заёрзала Стиша. — Хочешь послушать, почему одарённые не венчаются в вьюгой?

— Хочу! — с жаром закивала она.

— Это почти легенда, и никто не знает, сколько в ней правды. Тысячелетия назад одарённые жили вперемешку со смертными, а между ними ходили, пряча лица, Жизнь и Смерть...

— Да-да, я помню, что перед Исходом смертные, поддавшись искушению зла, уговорили одарённых убить Владыку, единственного тогда правителя! — затараторила женщина, скорее желая узнать ответ на вопрос.

— Правильно. Это было первое зло в мире, и с той поры его становилось всё больше и больше. Страшная зараза!Тогда Матерь по велению Жизни увела за горы последних одарённых, кого не коснулась длань зла, а вместе с ней ушли и отмеченные знаками Жизни, те, кому суждено было породить наравне с Матерью новых одарённых, не ведавших зла.

А Смерть уничтожал зло, убивал одарённых мечом, что сам сковал. Кровавое безумие владело им: видел он малейшее зло в душе каждого — будь то соседская зависть или бытовая ложь супругов. И увела тогда Жизнь его в горы, что поднялись до небес, заперла в пещере, чтобы не уничтожил он людей вообще. Когда уснул Смерть в пещере, она похитила меч, полетела прочь, желая утопить его в океане. Однако меч прожёг руки, и Жизнь выронила его над ущельем. Долго меч лежал на дне, вонзившись в камень, призывая хозяина, но тот не приходил, и тогда горы объяли вьюги, навсегда отрезав смертных от одарённых. Что лёд такое? Застывшие от ненависти слёзы меча! Ненавидит он нас, стремится убить, а вьюга ему помогает. Потому и не венчается она с одарёнными! Вот так вот, Стиша...

— Но почему нас?! — возмутилась Стиша. — Мы же — новая кровь, нас не коснулось зло!

— Оно всех коснулось, — грустно усмехнулся Эстлиф, а Стиша положила подбородок на колени, задумалась. — Не раз и не два за эти тысячелетия уходили одарённые к смертным и возвращались. Каждый несёт в себе частичку зла. Только мы считаемся более устойчивыми к его искушениям.

Стиша горестно вздохнула. Впереди половина ночи — почему бы и не поразмышлять под завывание вьюги?

* * *

Во сне Нала бежала. Она бежала через терновый лес, рвавший на ней одежду, бросавшийся под ноги корягами и шипами, о которые стирались босые ноги. Она бежала, хотя по щекам вместе со слезами стекала кровь из порезов. Она бежала, чувствуя обжигавшее дыхании волков. Она искала спасения в этих зарослях, но тварь настигала её — предначальные, как она не подумала, что его шкуре такие шипы не страшны!

Но тут Нала захлебнулась криком, ощутив, как падает вниз, в полной черноте, а сверху, замерев на краю пропасти, воет волк с серебряно-голубыми глазами.

В новой черноте было тепло и уютно, как на коленках отца. Темнота обнимала, дарила умиротворение, ласкала истерзавшуюся душу, позволяя ей отдохнуть. Но... Отчего-то тепло было только одному боку и талии, ноги же неприятно холодило. О! Она закрыла глаза от пробравшегося под веки света — невероятно яркого для беспросветной тьмы.

Нала просыпалась — какое счастье, это был просто сон! — но чувство тепла с одного бока и уюта не проходило. Привычно гремела карета, а её подкидывало на ухабах. Под ухом стучало, пахло потом и совсем немного — кровью, щёку царапало что-то, похожее не вышивку: доводилось ей засыпать лицом на работе. Она приоткрыла глаза, чтобы увидеть на своём плече сползший плащ и выглядывавшую из-под него руку, что крепко сжимала талию. Нала спала на коленях у принца! И — какой кошмар! — она сама обнимала мужчину, прижимаясь к нему. Девушка, не поднимая головы, осторожно убрала собственные руки и услышала лёгкий смешок:

— Если вы проснулись, то можете пересесть. А если нет, то спите дальше. Когда приедем, я вас разбужу.

Покраснев ещё сильнее, Нала что-то забормотала, запутавшись в плаще и юбках и свалившись на сиденье рядом. Как-то она задела раненую руку, и от шипения Ролдена только быстрее капитулировала в свой угол.

— Не скачите по карете! Колёса починили честным словом, чтобы вы знали, — в голос Ролдена вернулось привычное раздражение, а ощущение тепла и уюта растворилось в столь обычных колких интонациях.

— Простите. Наверное, я замёрзла во сне, — попыталась оправдаться девушка, рассматривая свои исцарапанные руки — перчатки лекарь вчера выбросил в огонь, сказав, что такое надевать позорно даже гулящей девке.

— Вы заснули у костра. В карете же постоянно падали, так что мне пришлось пересадить вас, — его лица коснулась приятная улыбка, омолодившая принца лет на пять точно. Ему даже шло, делая его... каким-то домашним. Хоть и усталым.

Испугаться своих мыслей, равно как сболтнуть ещё что-то ужасное, Нала не успела: карета поехала медленнее, послышались голоса и деревенский шум. Их привезли к простой таверне. Пухлый мужичок в кожаном фартуке кланялся и рассыпался в оправданиях, беспрестанно тараторя, что его заведение не привыкло принимать столь высоких господ, а посему он постарается угодить великим гостям, но просит не слишком строго судить его, простого деревенского мужика, далёкого от мира светского.

Впрочем, наговаривал он на заведение зря: добротный двухэтажный дом из серого камня сверкал чистотой. В самой таверне стояли весьма приличные столы под чистыми клетчатыми скатертями, а на прилавке не валялась гора дохлых мух, убитых от скуки. Чистой была и узкая лесенка, и небольшие комнаты.

Увидев в своём номере деревянную кадку с водой, Нала едва не закричала от счастья. Постучавшись, сопровождавшие их охранники внесли сундук, оправдавшись приказом принца, а следом за ними, поклонившись, вбежала румяная девочка в простом коричневом платье с серым передником.

— Я Тильта. Помочь вам раздеться, сиятельная? — зелёные глаза с обожанием смотрели на Налу, словно она видела ожившее чудо.

— Нет, но тебе надо достать любое платье из моего сундука, погладить и принести мне, когда я закончу мыться.

— Слушаюсь, сиятельная!

Девочка вихрем пронеслась по комнате, щебеча о самом прекрасном платье для самой прекрасной герцогини — Нала и слова вставить не успела, как Тильта ловко вытащила из сундука нежно-фиалковое платье и убежала, на прощание протрещав, что будет дожидаться за дверью, когда сиятельная попросит её войти.