Запад-81

— И точно! — удивился ротный, капитан Злобин.

Он служит в Уручье, где базируется наша 120-я гвардейская дивизия, уже третий год, так что успел присмотреться к белорусским природным циклам.

— Так, Григорьевич. Закончим получать боеприпасы и оружие, собери комсоргов взводов и проинструктируй их, чтобы не допускали паники. Оружие то было ночью, не оружие, ещё неясно. Химзащита никаких следов отравляющих веществ, радиоактивного или бактериологического заражения не обнаружила. Может, это вообще какие-нибудь космические лучи были. Были и дальше в свой космос улетели.

Мы с капитаном ровесники, обоим по 27 лет. Только я пошёл замполитом после срочной службы в погранвойсках и окончания института, вот и лейтенант до сих пор. Потому он меня частенько, когда мы наедине, просто Григорьевичем называет.

А светать продолжало. И солнышко поднялось. Причём, совсем по-июньски, сразу начало припекать. И только в половине седьмого нас снова собрал Валянский. Какой-то растерянный и, как мне показалось, побледневший.

— Товарищи офицеры, я хочу сообщить вам пренеприятнейшее известие, — нервно хихикнув, начал он, похоже, пытаясь за шуткой скрыть растерянность. — Как выяснилось около получаса назад, сегодня ночью случилось необъяснимое с научной точки зрения событие. Мы, значительная часть прибывших на учения 'Запад-81' войск, каким-то непостижимым образом очутились не там, где были вчера. Точнее, в том же самом месте, на Дретуньском полигоне, но в другое время. Как мне сообщили в штабе полка, с нашим командованием связалось по радио руководство учениями. По их сведениям, сейчас не 4 сентября 1981 года, а 19 июня 1941. И ещё: у нас пропала вся телефонная и радиосвязь с округом и Москвой. Не подумайте, что я свихнулся, я почти дословно передаю то, что мне сообщил комполка.

— Как это смогли выяснить? — подал голос кто-то из ротных.

— Гвардии полковник Ковалёв говорит, что радисты прощупали эфир и наткнулись на множество длинноволновых радиостанций. Включая московское радио. Так что, если у кого-то есть портативные радиоприёмники, то просьба включить их и проверить, так ли это на самом деле. Товарищ гвардии полковник даже настаивал на этом.

— Ни х*я себе, — негромко воскликнул кто-то у меня за спиной.

— Если в течение ближайшего получаса информация подтвердится, то...

Майор не успел договорить, его прервал зуммер полевого телефона. В трубку он произносил лишь односложные, 'так точно', 'да', 'есть', 'понял', и нам оставалось гадать, даже с кем он разговаривает. А когда закончил, аккуратно, будто стеклянную, уложил трубку в гнездо и тяжело выдохнул.

— Подтверждение пришло. По данным лётчиков, высланных на разведку, повсеместно, кроме полигона и нескольких аэродромов, отмечены сильные изменения. Очень сильные. Местность и населённые пункты, включая столицу Белоруссии, город-герой Минск, выглядят так, как они выглядели накануне Великой Отечественной войны. Почти полностью исчезла сеть асфальтированных дорог, по железным дорогам передвигаются составы с паровозами. На улицах и дорогах замечены довоенные автомобили, а на аэродромах — довоенные самолёты.

Валянский снял полевую фуражку и вытер выступивший на лбу пот.

— Вы понимаете, товарищи, что это значит? Это значит, что меньше, чем через три дня, начнётся Великая Отечественная война. И уже через девять дней, двадцать восьмого июня, немцы войдут в Минск, а к 12 июля захватят наш полигон...

В голове сразу мелькнули мысль: а как там без меня жена Галя, пятилетний Витя и годовалый Дима?

Судя по растерянным лицам вокруг, что-то подобное пришло на ум многим, находящимся в штабной палатке.

— Не пустим их в Минск, товарищ гвардии майор, — вдруг вырвалось у меня.

— Не пустим, — передразнил Злобин. — Чем не пустим? Нашим полком? Так это всего-то 31 Т-72, 130 БТР-70, 30 БМП-2, 3 БРМ-1К, 12 самоходок 'Гвоздика'. Ну, да. Танки у нас такие, что ни один немецкий панцер их не расколет. И вообще ни одна немецкая пушка не возьмёт. Но снаряды к ним мгновенно закончатся. Для бээмпешек тоже, к тому же их уже противотанковые пушки будут на раз щёлкать. Не говоря уже про немецкие танки.

— Вы правы только отчасти, товарищ Злобин, — вдруг заступился за меня комбат. Но ведь уцелел не только наш полк, а вся дивизия. А это уже 188 танков, 357 БМП, 153 БТР, 84 САУ, 12 'Градов'. Плюс гранатомёты, плюс ПВО на базе 'Стрел', 'Шилок' и ЗУ-23-2, плюс различная вспомогательная техника. Я не знаю, какие именно части ещё уцелели при попадании в это время, но мне известно про авиацию, про десантные части. Или вы предлагаете сдаться?

— Вы меня за подонка считаете, товарищ гвардии майор? — взбеленился Злобин. — Да у меня два дяди в войну погибли! Батя на фронт не попал только потому, что слишком мал был. У жены отец Кёнигсберг брал, хромым домой вернулся. Да я зубами фашистам горло грызть буду! Я не хочу, чтобы мы занимались шапкозакидательством, а реально оцениваю вещи: после исчерпания боеприпасов часть нашей техники перестанет представлять какую-либо боевую ценность. А топливо? Я же помню по книгам, что бо́льшую часть техники советские войска потеряли из-за его нехватки. Просто бросали, потому что уехать не могли.

— Знаю я это всё. И ваш замполит-историк должен знать.

— Разрешите обратиться, товарищ гвардии майор? — подал голос кто-то из взводных, и, дождавшись кивка, продолжил. — Насколько я по книгам помню, патроны для КПВТ уже должны выпускаться. И к 'Шилкам', кажется, тоже. Их в авиапушках к Ил-2 использовали. Ну, и к пулемётам калибра 7,62 их навалом. Если это не РПК.

— В общем, так, товарищи офицеры, — Валянский решил прервать в зародыше начинающуюся дискуссию. — Для решения вопросов по обеспечению боеприпасами и топливом в полку существуют соответствующие службы. Наша же задача не хвастаться тем, как браво мы собираемся защищать Родину от немецко-фашистских захватчиков. Наша задача — подготовить материальную часть и, самое главное, личный состав к тому, чтобы люди без колебаний встали на защиту Страны Советов. Ведь многие из солдат и сержантов не хуже нас знают, что происходило в июне 1941 года. Поэтому вам, товарищи замполиты, товарищи командиры рот и взводов, следует последовательно доносить до личного состава то, что наша задача — предотвратить эту трагедию. Или хотя бы уменьшить её масштабы. И возможности для этого у нас имеются. Ограниченные, но имеются.

— А сталинские репрессии? — подал голос мой коллега из первой роты, старший лейтенант Пинчук. — Многие ведь о них тоже слышали.

— Да что вы вцепились в эти репрессии? Не было уже никаких репрессий после начала войны. За исключением тех, что были направлены против откровенных предателей и саботажников, вроде нынешнего командующего Западным особым военным округом, — вдруг взорвался я.

Видимо, на меня подействовала жуткая новость о том, что родные мне люди остались в далёком будущем, и я, может быть, никогда больше их не увижу. Очень не хотелось в это верить, но ведь вот оно, по-летнему рано взобравшееся на небосвод солнце, слова командиров, которым в армии положено верить. Нужно всё-таки взять из тумбочки в палатке купленный накануне учений приёмник 'Альпинист-417' и самому поймать московское радио.

— Я это не хуже вас знаю, товарищ Лукашенко. Но всё равно у нас могут возникнуть очень большие проблемы с органами НКВД. Мы же все поголовно в погонах, а для них это признак принадлежности к самым лютым врагам, к белогвардейцам. И у них нет офицеров, у них есть красные командиры. Форма отличается, оружие отличается, техника отличается.

— Я думаю, командование это знает также хорошо, как и вы. Среди выживших руководителей учений маршал Советского Союза Устинов, который был наркомом уже в это время, и генерал армии Ивашутин, сам служивший в НКВД, — объявил Валянский.

Значит, всё-таки жертвы среди генералов и маршалов есть, и слухи не врут. А ведь в полку никто даже к медикам не обращался. Очнулись, и, если судить по рассказам, буквально через минуту чувствовали себя прекрасно. А кто-то, как я, например, и вовсе ничего не почувствовал.

Приёмник я всё-таки включил перед тем, как идти к людям. Долго крутил настройку, пробегая мимо 'вражеских голосов', вещающих на иностранных языках, пока, наконец, не наткнулся на диктора, говорящего по-русски. Рассказывал о партии, о Ленине, о мудром руководстве большевиков и лично товарища Сталина в укреплении могущества Советского Союза ...

Значит, всё-таки правда!

Майор Игорь Старовойтов, аэродром Витебск-Северный (Журжево), 19 июня 1941 г. 9:40

Очнулся сам и обнаружил себя лежащим на полу гостиничного номера. Никакого тумана ни в комнате, ни на улице. Померещилось, что ли? Ничего не болело, лишь чувствовалась лёгкая слабость. Впрочем, прошедшая всего за несколько секунд. А мой сосед, замкомэска Ваня Клименко, дрыхнет, как ни в чём не бывало. Взглянул на часы, лежащие на тумбочке. Оказывается, с момента моей отключки прошло чуть больше минуты.

А чего вы удивляетесь? Летая на Миг-21, начинаешь очень чётко ощущать время. Едва ли не каждую секунду. И я отлично знаю, что с момента, когда я глядел на 'котлы' перед тем, как пойти курить к окошку, и моментом отключения сознания прошло шесть с половиной минут. Плюс-минус десять секунд.

Столь неожиданный и беспричинный обморок очень меня насторожил. Утром обязательно пойду 'сдаваться' врачам, хоть и не хочется. Минута беспамятства в воздухе — это верная смерть. Даже не в бою, даже при полёте по прямой. Достаточно отклонить ручку управления, и...

Расстроился неимоверно, но ворочался недолго. Опять заснул и продрых до половины пятого утра, когда нас подняли по тревоге.

Поразило то, что уже всходило солнце. Я даже приложил к уху часы, чтобы убедиться, что они идут. Нет, с 'хренометром' (а как иначе окрестить отечественную 'Ракету', которую приходится раз в два-три дня подводить перед просмотром программы 'Время') всё в порядке.

Всё по местам расставил комполка. Оказывается, не я один стал 'обморочником' в эту ночь. Сознание потеряли буквально все бодрствующие, от дежурной смены на радиостанции до вахтёра лётчицкого общежития. И даже караул, охраняющий периметр лётного поля. И не только на нашем аэродроме. Связывали это с виденным мной странным светящимся туманом.

В разгар собрание раздался телефонный звонок.

— Час от часу не легче! — выслушав возбуждённый доклад по телефону, произнёс полковник. — С вышки руководства полётами сообщают об изменившемся вокруг аэродрома ландшафте. Витебск на вид тоже очень сильно изменился: стал очень маленьким, исчезли современные здания, а вместо них появились какие-то деревенские халупы. Всё, товарищи, начинаем подготовку к боевым вылетам, приказ о которых может поступить в любое время. 'Обморочники', вам проходить медкомиссию в последнюю очередь.

Ну, и хрен с ним! В последнюю очередь, так в последнюю очередь. У меня, как у комэска, и без того хлопот в подобной ситуации хватает.

Встревожило то, что зачем-то пригнали несколько 'шишиг' с прицепленными двуствольными зенитками. Судя по погонам солдат — явно взятых у какого-то мотострелкового подразделения. Зенитки расставили по периметру аэродрома и принялись втыкать вокруг них срубленные молодые деревца. Однако, маскировка называется, если перефразировать анекдот о представителях малочисленных народов Севера.

А следом аэродром облетело совершенно сумасбродное, но всё объясняющее сообщение: мы не в 1981, а в 1941 году. Конкретно — 19 июня. Вот этим и объясняются все 'нескладухи' со временем подъёма солнца, изменившимся ландшафтом и суетой зенитчиков. Все, конечно, охренели, но мы — люди военные, нам дан приказ готовиться к полётам. А обсуждать поразительную новость — только во время перекуров.

Версии произошедшего высказывались самые разные. От применения американцами неизвестного оружия до достигшего Земли излучения квазара. Главное — техника была в полном порядке. Все системы работали отлично, у технической службы никаких претензий ни к чему не возникло. Ещё бы! Они же сами в Берёзах перед вылетом сюда каждый прибор, каждое устройство проверяли и 'вылизывали'.

Самого пика аэродромная суета достигла, когда группа техников помчалась к Ил-18. Значит, большое начальство вот-вот пожалует, чтобы 'оседлать' свой борт. И если что-то ему не понравится, люлей вломят каждому, кто чем-то не тем занят, а там уже придёт черёд тех, кто просто под руку попался.

И верно. Через некоторое время на западе послышался вертолётный рокот, и прямо рядом со стоянкой 'восемнадцатого' опустился Ми-8. Вылезло из него человек шесть, а вот по трапу правительственного борта поднялись только двое. И едва откатился трап, как начал вращаться пропеллер первого из четырёх моторов. А ещё через некоторое время самолёт ушёл в небо, беря курс на восток.

— Ну, что, Талгат, улетели твои девочки, стройные, как горные козочки, и нежные, как пэрсики? — изобразил я жест, с которым Икрамов вчера мчался в столовую в надежде охмурить какую-нибудь из стюардесс правительственного борта.

Лейтенант с досадой махнул рукой.

— Ничего! Или они снова вернутся, или какую-нибудь местную красавицу найду. Говорят, в это время лётчики — первые парни на деревне. А уж мы, лётчики реактивной авиации, вообще будем вне конкуренции.

Если будем. Что бы я первым делом сделал на месте здешних властей? Я бы разоружил непонятно каким образом оказавшуюся на подконтрольной им территории вооружённую банду, каковой мы в их глазах выглядим. Причём, не пожалел бы для этого сил. Ясное дело, даже роте аэродромной охраны нипочём все собранные в кучу витебские милиционеры, но попытка не пытка, как, судя по анекдотам, говорил товарищ Сталин товарищу Берии.

От нас, 'обморочников', медики, можно сказать отмахнулись. Ну, кардиограмму в дополнение к обыденному предполётному осмотру сделали.

— Здоровы, как космонавты!

— А этот обморок? — спросил я.

— Как выяснилось, не одни вы без сознания были. Все отключались. Только те, кто спал, этого не заметили. Молодые вы, всё бесследно прошло, а министру даже пришлось адреналин колоть, чтобы очухался. Там, в гарнизоне, вообще кошмар, — понизил голос медик. — Из всех, прибывших из Москвы и Минска, удалось спасти только Устинова, Огаркова и Ивашутина. Остальные, когда их номера вскрыли, уже холодными были. Интересно, в Москву повезут хоронить или, в свете новых обстоятельств, тут закопают?

А эти самые новые обстоятельства продолжали напоминать о себе. Не успели мы выйти из медкабинета на лётное поле, как откуда-то с юга послышался зудящий звук.

— Мужики, гляньте! Я в жизни не видел, чтобы эти раритеты летали!

Со стороны города в небе плыл крошечный биплан. Именно плыл, поскольку полёт со скоростью километров девяносто в час как-то по-иному охарактеризовать невозможно.

— Это же По-2!

— Они пока ещё называются У-2.

У-2 (По-2)

— Да какая разница?

И верно. Машинка, способная красться над самыми вершинами деревьев, но не такая уж безобидная, как может показаться на первый взгляд. По крайней мере, 'ночные ведьмы', летавшие на них, немало крови фрицам попортили.