Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

Цветы корицы, аромат сливы


Жанр:
Статус:
Закончен
Опубликован:
17.12.2009 — 17.12.2009
Читателей:
4
Предыдущая глава  
↓ Содержание ↓
  Следующая глава
 
 

— Ничего, синие волшебные птицы луани — вестники появления Си Ван Му, повелительницы Запада, — утешил его Ди, но, выходя за дверь, не выдержал и сам заржал.

И вот теперь Сюэли сидел у себя в комнате на краешке стула и выводил: "Перво-наперво, в пьесе автора волшебная вещь представляет собой бриллиант на шапке, который должен повернуть, а в спектакле волшебной дудочкой заменили" и так далее.

— В эпоху Восточная Цзинь был один малоизвестный писатель, Лу Сян, — сказал он, обращаясь к Шэнбэю, Лю Цзяню и Чжэн Цину, которые резались в его комнате в мацзян, — который утверждал, что в абсолютно любом произведении, о чем бы оно ни было, непременно должна присутствовать такая большая птица, очень большая, огромная птица. И эта огромная птица сидит себе и ни на кого не обращает внимания, потому что ей на всех наплевать. Ни на кого не смотрит эта птица, повернулась ко всем спиной. Причем Лу Сян не указывает, что это за птица, — луань, фэнхуан ли это или другой конкретный вид. Потом наконец птица поворачивает голову и смотрит так, чуть-чуть, одним глазом. Историки литературы более поздних эпох спорили о том, подразумевалось ли под этой птицей провидение или что-то иное.

— А в произведениях самого Лу Сяна была эта птица? Которая везде должна быть? — лениво поинтересовался Чжэн Цин.

— Что интересно, нет, — живо ответил Сюэли и вскочил. — Об этом я как-то не подумал. — Он начал ходить по комнате, насколько позволяло пространство. — Лу Сян никогда не переводился ни на какие языки. Но вот что приходит мне в голову: что Метерлинк каким-то образом реализовал концепцию Лу Сяна!

Благодаря Ди Вэй Сюэли попал в одно из самых засекреченных учреждений в Москве — в ЦГАТД (Центральный государственный архив трофейных документов). В это огромное серое здание он даже шел от метро "Водный стадион" с оглядкой, поскольку подписал бумагу о том, что никому не выдаст его местонахождения.

Как Сюэли позднее объяснял Ди, по-видимому, это здание прежде было тюрьмой, и когда его отдали под архив, кабинеты нумеровались в порядке освобождения камер. Чтобы отдать отношение из МГУ, он бродил по катакомбам несколько часов, пока самый настоящий дворник в фартуке, с метлой и окладистой бородой не спросил его: "А ты чего прищурился?". Сюэли вовсе не прищуривался, это был нормальный для него раствор глаз, зато он наконец сумел задать свой вопрос и получить доброжелательный ответ.

Напротив читального зала отдела трудночитаемых рукописей, в коридоре, стояла бронзовая статуя Саломеи с головой Иоанна Крестителя на блюде. Старейшие сотрудники припоминали, что она была преподнесена архиву в дар западными коллегами. Архивные работники давно заметили по опыту, что на кого из посетителей архива Саломея взглядывала прямо в упор, тот больше уже никогда не приходил. При том, что достаточно было просто сесть в зале напротив дверей, чтобы оказаться как раз на линии взгляда Саломеи, контрольных случаев для наблюдения у них было море. Сюэли не владел этой информацией, но интуитивно держался подальше от линии взгляда статуи.

Особенно заинтересовал Сюэли перелаз — чтобы попасть из отдела заведомо ложной периодики в отдел частично ложной периодики, нужно было подняться по лестнице, которая почти упиралась в потолок, там лечь на пол, проползти несколько метров по-пластунски, и там начиналась сразу же лестница вниз. Сюэли проделывал это легко, но он не понимал, как это делают пожилые сотрудницы с чашечками чая или кофе на подносе. Ему случалось увидеть одних и тех же лиц в один и тот же день по обе стороны перелаза, но ему никогда не доводилось увидеть, как они его преодолевают.

— Меня не допустили в отдел документов на китайском языке, — рассказывал Сюэли Ди. — Только в отделы, где все документы на русском. А по-русски я еще очень плохо понимаю. Но пользоваться электронным словарем они не разрешают. Начальница отдела Кособакина считает, что это шпионская аппаратура, с помощью которой я сканирую военные карты и тут же передаю в космос, на спутник.

— Зачем? — спросил Ди ошеломленно.

— Не представляю, — пожал плечами Сюэли. — Прощай, разум.

Сюэли разыскал в локалке тот самый фильм, который стал в свое время его первым прикосновением к российскому кинематографу. Он пересмотрел его очень много раз и многие выражения в своей речи начал либо напрямую брать из диалогов этого фильма, либо создавать по образцу.

— Неужели твоего допуска недостаточно для работы в китайской части архива? Не понимаю, — сказал Ди.

— Нет, они говорят, что в то крыло здания вообще пройти нельзя — там проваливается паркет. И никогда не знаешь, в какой момент он тебя поглотит. Я понял по их описанию, что это похоже на зыбучие пески в Си-цзане.

— Почему ты не настаивал?

— Там в самом темном месте коридора висит большой, очень старый пыльный стенд — "Узлы и петли". На нем прямо навязаны веревочные петли... и узлы, и каждый подписан машинописным способом, как что называется.

— Я понял, — сказал Ди. — Ничего не остается. Тебе надо просто выучить русский язык.

Четыре месяца Сюэли ничего другого не делал, только как сумасшедший учил русский язык. Бабушка снова легла в больницу. Узнать что-нибудь новое о дедушке не представлялось возможным. За это время он нашел столько разных смыслов в творчестве Сыма Цяня, что мог бы написать десять работ под руководством Лай ши-фу, если бы понадобилось.

В феврале Саюри начала хворать, чахнуть, и Сюэли внушил ей, что она просто давно не видела цветов сакуры, и убедил ее вернуться месяца на два в Токио.

В своей комнате он наклеил на стену гу-ши с иллюстрацией — древнюю историю следующего содержания:

"Студент Ван, родом из провинции Шаньдун, видел такую пользу в учении, что, чтобы домашние не мешали ему заниматься, по вечерам тайком уходил в заброшенный храм и сидел там над книгами до рассвета. Однажды, когда он так сидел, в храм явились духи и разного рода лисы и стали его донимать: бросать в него разной дрянью. Удрученный этим, он сказал: "Вы бы, лисы, шли тоже учиться! Ведь насколько бы выше простого человека вы ни были, но и вам несомненно есть что подучить: иначе вы не бродили бы по земле, а сидели бы давно в небесных чертогах с персиками бессмертия в зубах". Пристыженные лисы с грохотом исчезли".

Он переписал этот текст лучшим своим почерком и смотрел на него каждый день, хотя Ху Шэнбэй и утверждал, что такая картина на стене как-то портит атмосферу. Сам же Ху Шэнбэй к тому времени отвинтил от стены книжный шкаф, разобрал его, собрал заново, положил его на бок и задвинул в левый дальний угол, уверяя, что от этого теперь в том углу должно стать очень хорошо.

Результаты отчаянных стараний Сюэли не замедлили сказаться. Во втором семестре у них понемногу начались на факультете занятия по специальности, им выделили преподавателя. Тот был не в восторге от обязанности заниматься с китайскими стажерами, так как был искренне убежден, что узкими глазками видно меньше, чем широко открытыми, то есть буквально сужено поле зрения. Поэтому он поначалу старался избежать этих занятий, ссылаясь на разного рода недомогания. На самом первом занятии между ним и Сюэли, уже освоившим русский язык в объеме первых трех томов учебника "Умом Россию не понять", произошел примечательный диалог:

— Что-то я сегодня не в форме, — кисло сказал преподаватель вместо приветствия.

— А вам что, положено ходить в форме? — вежливо спросил Сюэли.

Когда их группу слили наконец с русскими студентами, сочтя подготовку достаточной, Сюэли и там полюбился многим как родной. Он искал языковой практики всюду и оттого старался не молчать, пренебрегая часто и рассудительностью, и правилами приличия. Однажды, когда староста группы докладывала об отсутствующих и говорила: "Вот Леша еще не придет, у него отравление, ему плохо очень", — Сюэли с лучезарным видом сказал:

— При отравлении же не обязательно плохо. Бывает, отравился — и тебе так хорошо!..

Хотел ли он сказать именно то, что сказал, или же имел в виду что-то другое, долго еще обсуждалось в группе.

В середине второго семестра при случайных обстоятельствах выяснилось, что Вэй Сюэли обладает так называемым чувством языка — редкий дар, не связанный с количеством времени, проведенного над книгами.

Как-то перед началом лекции до Сюэли долетел разговор русской части группы. Он был совершенно безобиден по содержанию, но в нем было очень много мата как средства экспрессии.

— Я думаю, не при Цзинцзин, — сказал он твердо.

Ся Цзинцзин (夏晶晶) была скромная, тихая китаянка, которая пристроилась у самой двери и пыталась читать учебник профессора Белова по кристаллографии. Ребята опешили.

— Чего-о? За............... , .............. как-нибудь ........... ............. ....... лучше! — сказал кто-то из них машинально.

— Кто это сказал? — спросил Сюэли. Внизу, у стола для опытов, стояло человек десять. У него так классически потемнело в глазах, раздался звон, возникли павильоны какие-то среди садов, свист птиц каких-то... Он даже сам удивился.

— Тебе имя-отчество? Особые приметы? Цвет глаз, волос или что?

— Отпечаток лица, — сказал Сюэли, слетел вниз и четким движением макнул говорившего в стол.

С тех пор стало ясно, что чувство языка, несмотря на все недочеты речи, у Сюэли совершенно.

Сюэли любил наблюдать Цзинцзин в естественной среде. Однажды он перелез через несколько балконов и карнизов на уровне семнадцатого этажа, чтобы спокойно посмотреть, как она расчесывает волосы, и так же без претензий вернуться обратно. Пока она себе там копошилась и вроде была довольна, ему тоже было хорошо.

Иероглифы ее имени означали "кристалл". Русская часть группы тоже откуда-то знала это, — возможно, сама Цзинцзин простодушно им рассказала, — поэтому ее имя было вечной темой очень смущавших ее шуток.

Перед лекцией по симметрии кристаллов кое-кто придирчиво оглядывал Цзинцзин, например, и обсуждал, симметричная она или не симметричная. Фамилия ее была Ся, поэтому русские еще иногда заводили демагогию вроде: "Цзинцзин пришла" — "Вся? Или не вся?" — "Вроде вся...". "В "Питере Пэне" была Цзинь-цзинь, — утверждали они. — Она тоже была такого размера, маленького".

Несколько раз Сюэли приходилось вежливо прекращать такие разговоры. Раза два пришлось вступиться за Цзинцзин тут и там, один раз даже в темном переулке, где он повел себя несколько необычно: после довольно эффективного удара подошел, приложил руки к сердцу и изысканно извинился. Сказал, что менее всего хотел бы возбуждать национальную рознь.

Когда русские друзья интересовались, насколько обычны среди китайцев такого рода способности, он равнодушно отвечал:

— Ну, в школе же до шестого класса кун-фу по физкультуре всех учат. И потом, громадное количество фильмов и сериалов по кун-фу... подражания неизбежны.

Свое постановочное, сценическое кун-фу Сюэли, когда учился в Хунани, холил и лелеял, тренировал и старался не утратить навыков. О боевом отзывался без интереса.

Цзинцзин мечтала завести кошку, что было строжайше запрещено в общежитии.

— Мне бы хоть какую-нибудь кошку... хоть маленькую... пусть даже без хвоста...

Сюэли раздобыл ей огромную кошку, целенькую, с хвостом (она гуляла без дела на мехмате по коридору), и отстоял присутствие этой кошки в переписке с комендантом, в совершенстве овладев русским канцелярским стилем, в том числе оборотами вроде "голословно утверждать" и "безосновательно инкриминировать".

Сюэли считал своей обязанностью кормить Цзинцзин самодельными пельменями цзяо-цзы и сладким рисом с цукатами, причем иногда они сталкивались в коридоре со жрачкой в руках, потому что она шла как раз с фигурками из теста или цветочным печеньем мяньхуа, чтобы угостить его. Сосед Сюэли по комнате, Ху Шэнбэй, с жаром повторял, что присутствие Цзинцзин в их скромном жилище — само по себе хороший фэншуй.

Когда Ди однажды спросил, каким Сюэли находит характер Цзинцзин, будучи знаком уже почти год с нравами Цунами-сан, Сюэли серьезно сказал:

— Между ними такая разница, что, как сказал бы Сыма Цянь, о них не может быть разговора в один и тот же день.

При этом он по-прежнему спал с Саюри под пологом с узором из вишневых лепестков, который она привезла от комаров, и не позволял себе коснуться ни волоска Цзинцзин, корректно провожая ее до ее дверей. Когда однажды, разболтавшись о пустяках, Цзинцзин положила голову ему на грудь, он без помощи рук, просто выпрямившись и подавшись ей навстречу, неприметно вернул ее в прежнее положение и отодвинулся от нее. Это было движение почтительное и совсем не обидное, но очень однозначное. Он не смел касаться ее. Единственным человеком, которому всё это не казалось удивительным, был аспирант Ди.

Однажды Саюри приготовила суши, легла, разложила их на себе и позвала Сюэли оценить это по достоинству. Он совершенно не разочаровал ее в тот вечер. Он пришел, медленно эволюционировал от осторожного восхищения до страсти, полностью соответствовал ее ожиданиям. Он губами собрал все там, что выпало из этих суши, предельно нежно. Даже отмываться от суши в душ они пошли вместе. Он даже отнес ее туда на руках. Вообще он... ну, перворазрядно на все это среагировал.

Он только отложил немножко для кошки.

В конце мая у Сюэли сносились подметки на сандалиях, и он побежал искать обувной ларек, но на Красной площади того самого ларька не было.

— Прошу прощения, вы не видели здесь ларец? Обувной ларец... ларек? Небольшой такой ларчик? — заметался Сюэли.

Никто не знал.

В конце концов он отыскал этот ларек — совсем в стороне, уже ближе к памятнику Кириллу и Мефодию. Кто такие Кирилл и Мефодий, Сюэли понятия не имел; если верить словарю, получалось, что они буддийские монахи, но в это слабо верилось — головы у них не были выбриты. Когда Сюэли увидел ларек, он даже сам удивился, какое облегчение испытал. Мастер был на месте: прибивал подковку молоточком.

Сюэли приблизился, поздоровался, достал из сумки сандалии и показал, в каких местах их постигла беда.

— Ах, старые сандалии, — вздохнул хозяин ларька. — Сколько же вы их носите — сто лет?

— Нет... я... это любимые сандалии, — смутился Сюэли.

— Чем больше я стаптываю подметки, тем яснее, что я никуда не уходил, — сказал его собеседник.

— Что, простите?

— Уходим мы лишь тогда, когда перестаем стаптывать подметки, — пояснил мастер. — За эту работу я возьму двести рублей.

— А нельзя ли все же хоть на десять ман поменьше? — спросил Сюэли машинально. Это была бездумная и очень точная калька с фразы, которую он произнес бы на рынке в Гуанчжоу.

Владелец ларька изумленно взглянул на него и перешел на диалект провинции Гуандун.

— Наводнением размыло храм Царя драконов, — усмехнулся он. — Свой своего не узнал.

Человека из ларька звали Ли Дапэн (李大鹏), ему было на вид лет шестьдесят, он жил в Москве уже какое-то время, от рэкета и милиции избавлялся гипнозом — говорил им про погоду, — в черные дни он говаривал: "Москва, несмотря на все остальные ужасы, прикольный город", — и его ларечек... o, это был маленький Китай!

123456 ... 232425
Предыдущая глава  
↓ Содержание ↓
  Следующая глава



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх