Пестрая орхидея

Внезапно зазвонил мой телефон. Я дернулась как от удара током. Тишина. Два часа ночи. Кому я понадобилась? Сердце сорвалось в галоп, намереваясь выскочить из грудной клетки. Липкий страх окутал сознание. Неужели с бабушкой что-то случилось? Она же у меня старенькая. Я трясущимися руками дотянулась до тумбочки, на которой лежал громыхающий в ночной тиши аппарат. Не глядя на дисплей телефона, стараясь как можно быстрее прекратить раздирающий душу звук приняла вызов.

Еще не успела сказать "да", как на том конце провода услышали пьяное:

— Катюшенька, мое солнышко, — потом было что-то нечленораздельное, проглоченное говорившим.

Меня словно подбросило на кровати от гнева. Позвонить в столь поздний час и произнести "Катюшенька, мое солнышко" мог только один человек. И имя ему Месть.

Вернее это был Мстислав Калерьевич Ростропович. Не путать с известным Ростроповичем. Этот был совершенно другой. Хотя за этим тянулась своя слава.

Такого дебошира, задиры и пьяницы, наверное, белый свет не видывал. И при этом парню удавалось выходить сухим из воды. Всегда. Еще бы у него не получалось. При его то связях.

Мстислав учился со мной в одной группе. Мне до сих пор было интересно что среди нас делал этот великовозрастный детина на несколько лет старше всех остальных одногруппников. Я не интересовалась его биографией, но поговаривали, что он уже отслужил в рядах нашей доблестной армии и даже побывал в горячих точках. Хотя может быть это все и не правда. С него стоит соврать с три короба.

И вот с недавнего времени этот господин стал обращать на меня внимание. Будто других девочек нет кругом. Впрочем, от девочек у него отбоя не было. Еще бы, при его росте и комплекции с внешностью Алена Делона вкупе невозможно ожидать ничего другого. Темноволосый, синеглазый, с квадратной челюстью, да с бицепсами в четыре мои ладони мужчина привлекал внимание в любой толпе. Вот девицы штабелями и падали то налево, то направо. Но мне с этого было не холодно, не жарко. Я пьяниц на дух не переносила. Хватит. Насмотрелась дома.

— Я тебе не солнышко. И не твое. Ты совсем ополоумел звонить так поздно? — рассерженной змеей шипела я в трубку. — Больше времени не нашлось?

— Катенька, да я...

— Сколько можно тебе говорить. Отстань от меня. Отвали.

— Да тут такое дело...

— Мстислав, ты слова человеческие понимаешь? Судя по всему нет. Ты мне не интересен. Мне от тебя тошнит. Как тебе еще объяснить?

— Катя, Катенька, Катрин мне..., — опять тот пьяный лепет. Как же все надоело.

— Я тебе не Катя, а тем более не Катрин. Забудь мой номер. Ты не туда попал, — и я отключила телефон.

Вот и как теперь уснуть? И до того сна не было, а теперь тем более. И откуда он взялся на мою голову?

Последнее время стало модно называть друг друга не простыми именами, принятыми в обществе, а на заграничный лад. Александры превратились в один миг в Алексов, Евгении в Джонов, а меня частенько называли не Катей, а Катрин.

Обычно Мстислав никогда не переиначивал мое имя, а тут взял и надумал. По-видимому и он поддался новому веянию моды.

Я вглядывалась в потолок, пытаясь уснуть, и размышляла о превратностях судьбы. В частности об интересе к своей персоне одного конкретного парня.

Все началось после того, как я оцарапала его машину. Это вышло не специально. Я даже не предполагала, что это был автомобиль Мстислава. Просто сильно спешила на пары, а возле университета имелась стоянка, прямо напротив корпуса куда я собиралась, и там, как у собаки блох, было натыкано машин. Но одна втиснулась так плотно, что из дверей вряд ли можно было выйти, разве что через люк. И угораздило же меня пройти рядом с нею. Навстречу шел Мстислав. Поскольку в моем роду бараны были всегда, то сворачивать с пути я не собиралась. Так мы и двигались на сближение, никто из нас не желал уступать другому. Разминуться с горем пополам нам удалось, но моя сумка имела огромную железную бляху, которой я и прочертила смачную полосу на блестящем боку автомобиля.

Потом была ругань с матами со стороны Мстислава и с около матами с моей стороны. На наше выступление собралось, наверное, пол универа, всем же было интересно узнать кто же выйдет победителем. Естественно, все ставили не на меня. Может быть наше противостояние дошло бы и до членовредительства, но меня спас декан нашего факультета Еремей Гордеевич Елецкий, положивший конец безобразной сцене, разыгравшейся с моим участием. Он и разогнал по аудиториям студентов, а нас вызвал к себе на ковер, пригрозив карательными санкциями.

С тех пор я стала пользоваться повышенной любовью Мстислава. Причем она была полярной. От ненависти до любви. Конечно, же это было образное выражение.

За окном просигналила машина, затем раздались громкие голоса. Кажется, возле общежития опять назревала драка. У нас это нормальное положение вещей. Мы уже и привыкли. Столько раз происходило подобное, что уже никто и не высовывался из окон, чтобы получше рассмотреть происходящее на улице. Надоело. Одно и тоже. Кто-то что-то не поделил или просто не так сказал, а мы не должны спать. Я отвернулась к стенке, кляня свою бессонницу, а завтра рано на пары и пропускать нельзя. У меня нет возможности платить за отработки. Тут бы на основное обучение деньги собрать.

Меня снедало какое-то беспокойство, червь сомнения точил изнутри. Что подвергло Мстислава позвонить мне среди ночи? Ведь подобного раньше не наблюдалось. Он и звонил то мне всего один раз, когда пытался назначить свидание, но сразу же его отшила, заявив, что у нас ничего не может быть общего с таким типом как он.

Я перевернулась на другой бок.

Нет. Я так не могу. Я себе не прощу, если с ним что-то случилось. И пусть я не питаю к этому человеку никаких дружеских чувств, но равнодушной я никогда не была.

Решительно повернулась на другой бок. Не выдержала и взяла в руки телефон. Включила. Пять пропущенных вызовов, об этом сообщили пять пришедших эсэмэсок пришедших одна за другой. Черт. Может что-то важное? Я, плюнув на все, набрала обратный звонок, с тревогой вслушиваясь в сообщение "телефон выключен или находится вне зоны действия сети". В плохом предчувствии кольнуло сердце. Неужели все же что-то случилось?

Алевтина мирно посапывала на своей кровати. Я же поднялась и с тревогой вгляделась в ночное окно. Под общежитием уже никого не было. По-видимому сегодня до драки не дошло. И то дело.

* * *

— Катя, — услышала сквозь сон голос Али. — Катя! — еще раз позвала она.

— Штраус, что тебе надо?— буркнула, не открывая глаз. — Спи еще. Ночь на дворе.

— Какая ночь? Глаза открой. Через полчаса пары начнутся. Где моя тетрадка?

— Чего ты ко мне пристала? Нет у меня никакой твоей тетрадки, — я прикрылась одеялом для надежности, дабы сон не убежал, но он почему-то потайными тропами уползал все дальше и дальше, даже не спрашивая меня.

— Ты у меня на прошлой неделе просила. Тебя тогда еще в учебную часть Елецкий отправлял за чем-то. Прямо с пары. А там у меня задача. Я только сейчас вспомнила, что она так и осталась не решенной. Он обязательно спросит. Ты же знаешь.

Знаю. Знаю. Такого зануду как наш декан еще поискать надо. Все у него должно быть разложено по полочкам, на все вопросы даны ответы. Он ничего не забывал. Никогда. Даже малой мелочи. Если сказал, что через месяц будет то-то и то-то, следовало быть готовым к данному времени как штык, поскольку в назначенный час мужчина приходил и спрашивал со студентов заданное ранее.

Вообще, наш декан удивительный тип. Я с таким еще не встречалась. Спокойный как стадо мамонтов, пришедших на водопой. По-моему его ничего не могло вывести из себя, ну или почти ничего. А уж желающих это сделать было предостаточно. Особенно девушек. Еще бы они не пытались. Молодой, холостой, без вредных привычек, обеспеченный мужчина — мечта любой девушки. Вот только он совершенно ни на кого не обращал внимание. Словно смотрел и не видел. Вернее, он то всегда видел с кем разговаривает, но не видел всех тех ухищрений, которыми девицы пытались привлечь к себе внимание. И тут шла речь не только о студентках. Его секретарша Любовь Иосифовна — вечно молодящаяся дама неустановленного возраста и та, всячески старалась обратить на себя взгляд серых глаз. Поскольку было в этом мужчине что-то притягательное, заставляющее посмотреть еще раз. Остальные незамужние дамы да и замужние в том числе из лиц преподавательского состава так же питали тайные желания в отношении Еремея Гордеевича. Но вот только никому ничего пока не обломилось. Он был неприступен как скала. Гордая и одинокая.

— Да знаю я. Знаю. Но не помню я никакой тетради. Дай поспать. Половину ночи так и не смогла сомкнуть глаз. То Мстя трезвонил, то какие-то идиоты надумали сигналить под окнами. Только под утро и удалось глаза сомкнуть.

— Нечего на ночь кофе пить. Сколько раз тебе говорила, — назидательно произнесла подруга. — А чего твой поклонник хотел?

— Ты про Мстислава? А черт его знает. Буровил что-то пьяным голосом. Я так и не поняла, — чувствовала, что сна уже не будет, но вставать все равно не хотелось. — А с чего ты решила, что он мой поклонник? Скорее ненавидник или как там еще.

— Опять что-то случилось, чего я не знаю? — поинтересовалась Аля.

— Он меня в деканат сдал.

— В смысле? Да я же договорилась, со старостой, что буду с последних пар уходить, а об этом сразу же стало известно Елецкому.

— А с чего ты решила, что это Мстислав постарался?

— Потому как кроме меня, старосты и Мсти не было больше в аудитории никого.

— Может быть это староста?

— Да больно ему надо. У него своих забот полон рот. Ты же знаешь, что для Анатолия главное его Леночка, ну и общественная работа. Да и с какой стати он бы стал это делать, а вот с Ростроповичем у меня особая "любовь".

— Эх, Катька, не видишь ты, что вижу я.

— Ой, подруга, не начинай. Иди уже на занятия, — отправила Алю, чтобы меньше мозги проедала своими наблюдениями.

— А ты ?

— А я еще поваляюсь.

— Что-то я тебя не узнаю.

— В гриме что ли? — хохотнула. — Ну на первый час я точно не успею. А вот потом появлюсь. Честное слово. Не надо меня только воспитывать. Я прилежная студентка.

— Хорошо. Место я тебе буду держать, — пообещала Штраус.— И найди мою тетрадь.

Где я ей ее достану, если ее у меня нет. Или есть? Попыталась вспомнить события того дня. Не удалось. Память отказывалась выдавать информацию.

— Только сядь подальше, чтобы глаза не мозолила.

— Эх, и зря ты нарываешься у Елецкого, — посочувствовала Аля.

— Может пронесет. Беги уже, а то опоздаешь, — ох, придется вылазить из теплой постельки. Как же не хочется. За Алей хлопнула дверь.

Пока поднялась, пока раскачалась, потом был поход в душевую, приведение себя в порядок, сбор нужного на занятия. В итоге по моим часам я успевала тютелька в тютельку на второй час к Елецкому.

В коридорах университета было как-то подозрительно пусто. Неужели все решили, что надо бы досмотреть последние утренние сны? Скорее всего. А вот и дверь аудитории. Закрыта. Странно. Неужели опоздала? Глянула на часы. Вроде нет. Наверное, кто-то закрыл. Но на всякий случай, чтобы не шуметь я начала ее тихонько приоткрывать.

— А вот задачу к доске пойдет рассказывать... Семенихина. Заходите, не стесняйтесь, — холодный голос Елецкого резанул по натянутым нервам.

Первым желанием было закрыть дверь и бежать куда подальше. Но я взяла себя в руки и заставила войти внутрь аудитории, успев заметить вздох облегчения своих одногруппников. Как я вовремя зашла. Уж лучше бы совсем не приходила.

Зато однокашников выручила, Катюша, подумала про себя.

— Скорее. Скорее, Семенихина. А то к тому времени как вы дойдете звонок прозвенит.

— Не успеет, — буркнула под нос. — Вы не позволите.

Я не думала, что Елецкий меня услышит, но у него оказался отменный слух.

— Я не буду вас спрашивать почему не были на первом часе занятий, даже не отругаю почему не успели на второй, но вот ответ на свой вопрос я хотел бы услышать. И бормотание под нос, не принимается. Так что жду, уважаемая, — последняя фраза, как мне показалось, была сказана с явной издевкой. Он наверняка знал, что я не готова и собирался насладиться моим позором.

Тут я поняла, что надо было все же искать Алину тетрадку. Она как раз встретилась со мной глазами, выражая сочувствие по поводу вызова на ковер. Подойдя почти вплотную к доске, я повернула к группе, гордо вздернув голову.

— Мне полагается адвокат, — на полном серьезе произнесла я, повернувшись к Елецкому.

— Что? — не понял он, внимательно посмотрев на меня сквозь очки в тонкой оправе.

Я подозревала что у него со зрением все в порядке, а аксессуар он носит лишь для того, чтобы не было видно тоски, поселившейся глубоко во взгляде. Я как-то озвучила свою теорию Штраус, однако подруга меня высмеяла, заявив, будто я все придумала.

-Вот сейчас вы меня будете линчевать, причем прилюдно, но поскольку мы живем в правовом государстве, по крайней мере так нам делегируют учебники, по которым происходит обучение в нашем многоуважаемом вузе, а в связи с этим я требую адвоката, дабы словесная порка была как-то узаконена и хотя бы внешне отвечала условиям легитимности вашего поступка.

После моей тирады рука Елецкого непроизвольно потянулась к дужке очков.

Я с неким триумфом взирала на своих сокурсников, при этом мои поджилки тряслись, а внутренности танцевали ламбаду. Елецкий молчал, опираясь на стол. Он имел такую привычку присаживаться на краешек.

Подумала на радостях, что выкрутилась из сложившейся ситуации и что меня отпустят на все четыре стороны. Но Еремей Гордеевич не был бы самим собой, если бы не сделал того, чего от него не ожидали. Он встал со стола и ничего не говоря, притихшим и затаившим дыхание студентам, пошел на выход из аудитории. За мужчиной захлопнулась дверь. В моих глазах застыл образ декана со спины. Костюм на нем сидел идеально, пропорциям тела позавидовал бы любой атлет, а длине и форме ног любая барышня. Еще бы у него была плохая фигура, если в свободное от основной деятельности время мужчина занимался прыжками в воду. Я видеть не видела, но говорили, что его любимицей была десятиметровая вышка. Ясно, что неподготовленному человеку вряд ли взбредет в голову рисковать своей головой и здоровьем. Еще ходили по универу ходили слухи, что у него было триумфальное прошлое и ему даже прочили карьеру олимпийского чемпиона, но что-то не заладилось и с большим спортом мужчина завязал, но не бросил любовь всей своей жизни.

Стоило декану выйти из аудитории, как студенты наперебой загалдели, предполагая что же могло подвергнуть Еремею Гордеевича покинуть помещение.

— Ну, Семенихина, ты даешь, — неслось с одной стороны.

— Да она просто выпендриться перед преподом решила, — женский голос принадлежал Сонечке Памферовой. Все знали, что она вздыхала по Елецкому и каждый раз из трусов выпрыгивала стоило пройти рядом с ним. Я уже не говорю о том, что она специально декольтировала все платья, чтобы как можно эффектнее подойти к декану и, склонившись, показать товар лицом, вернее сиси сосками наружу. У другого мужчины все внимание, естественно, было бы обращено к ложбинке между грудями, но декан умудрялся смотреть в глаза соискательнице на место миссис Елецкая, ничем не выражая отношения к заигрываниям со стороны студентки. Кремень, а не мужчина.