Быстрее империй (Тихоокеанская сага-2)

— Так ведь он же твою карту в Петербург отослал, — не отставал Окунев. — Ту самую, которую ты промышленникам камчатским срисовать дал, когда к островам уходили. И с Севкой Тарабыкиным они к этой карте репорт сочинили. О вояже, промыслах, и что де привели в подданство народы алеутские. А все твои острова за свои приискания выдали. Из-за того, говорят, и экспедиция казенная образовалась.

— Плевать, — вновь отмахнулся я.

Если уж честно, та карта получилась убогой. Простой набросок. Кроме Командоров и Уналашки, все прочие земли пришлось частью исказить, частью опустить, а где-то набросать пунктиром. Но, как оказалась, и такие скудные сведения по нынешним временам стали большим событием.

Тут же вспомнилась и фальшивка, что мы подсунули конкурентам позже. Спецоперация, которой я до сих пор гордился.

— А ведь разорился почти Никифор, когда землю искать пошёл, — угадал ход моих мыслей Окунев. — Лихо мы подложную карту ему всучили. Жаль выкрутился, оборванец.

— А мне, Сашка, ничуть не жаль, — сказал я. — Мне вон Оладьина жаль. Но его не вернуть. Трапезникову мы, не спорю, славно подгадили. Но мстить дальше, что-то охоты нет. Повеселились и будет.

— Как скажешь, — Окунев вздохнул. — Но я бы ему не спускал. И он тебе озорства не простит, вот увидишь.

Мы отправились в крепость.

— Оставим здесь человек пять наших, — решил я. — Просто чтобы селение в порядке держать, да за казной присматривать. Промыслами пусть коряки займутся из тех, что здесь осели, да парни бичевинские. Остальных всех забирайте. И если за зиму из диких кто к нам пристанет, не отказываете. До Кадьяка немного осталось как-нибудь дойдёте и с перегрузом. А там перераспределим, да и легче дальше-то будет.

Окунев кивнул. Для промысла на островах Прибылова мы держали здесь отдельное судно. Тот самый шитик Бичевина, уведённый из-под носа фискальных служб. Он был слишком мал для больших переходов, но на стомильном маршруте трудился как пчёлка. Котляна, как называли здесь временную артель, собиралась из разных компаний, но штурманом и передовщиком шли наши люди, и потому координаты островов до сих пор оставались тайной.

Держать же артели на Уналашке было без надобности. Какая в принципе разница, кто именно забивает зверьков? И конкуренты, и союзники, и алеуты, и коряки всё одно сдавали упромышленное Жилкину, оставленному здесь приказчиком вместо Комкова. Пока мы честно придерживались охотских цен, такая политика вполне оправдывала себя.

Прочие вопросы взял на себя Бичевин. Соблюдая договор, он, что называется, был святее Папы Римского. С помощью Слона и Тунгуса держал в узде алкашей и гопников, защищая островитян от произвола и регулируя промыслы. Иркутского купца уважали и побаивались, несмотря на его нелегальное положение.

Питерского ревизора из Сибири давно отозвали, но дело ещё тянулось, и формально Бичевин числился в бегах. Однако напоминать ему об этом, тем более тыкать шатким положением в глаза, смельчаков не находилось.

Купец сразу поставил себя так, что никто не смел возражать его слову, ставить под сомнения полномочия, а я, желая избавиться от лишней обузы, всячески поддерживал креатуру. Как словом, так и небольшими презентами. Номенклатурный спецпаёк включал в себя разнообразную экзотику — вино, фрукты, сладости. Вспоминая во время поездок о мелочах, я добавлял к посылке то хитрый инструмент, то что-нибудь из одежды или снаряжения.

На этот раз решил завезти на острова календулу. Отечественная медицина всё ещё пребывала в варварстве и ноготки, вездесущие в моём времени, отыскались с трудом только во Франции.

— Цвет заваривай или настаивай на водке, — проинструктировал я Бичевина. — Но в нутро не давай, примочки делай. Хорошо от гнойников помогает. А семена попробуй посеять, кто знает, может взойдут.

Бичевин распаковал посылку, наполнив комнату запахом яблок. Мы закусили, выпили вина и только тогда, пользуясь благодушием купца, я попросил отпустить с Окуневым бичевинских корабелов во главе с Кузей.

— Тебе здесь без леса они всё одно не нужны, а я дальше двигаю, там плотникам найдётся работа.

— Меня не зовёшь? — хмыкнул он. — Думаешь, корни уже здесь пустил?

— Позову, как обстроюсь. Но ты же промыслом занимаешься, а там другие заботы.

— Пожалуй, годика два или три ещё поживу здесь, — крякнул Бичевин, соглашаясь. — Хорошо тут. Вольготно. Ну а уж потом как наемся буранов, приеду к тебе в твой рай.

Глава четвёртая. Новый след

Привычно пропустив зиму и большую часть весны, я, прежде чем пускаться в торговую круговерть, посетил Арзамас. Легализовавшись в Охотске, я мог забыть про "родной" город. Но одна голова хорошо, а две головы при двух документах лучше, и потому раз в пять лет — на больший срок паспортов людям власти не выдавали — я заскакивал на историческую родину.

Урегулировав дела, связанные с городскими службами, податями и прочими гражданскими и сословными обязательствами, я пришёл выправлять паспорт.

— Что у тебя там, в Сибири? Говорят нелады? — добродушно спросил чиновник, имя которого я, получив паспорт, каждый раз благополучно забывал.

Мои нелады с камчатскими или охотскими властями вряд ли его волновали. Главное чтобы я здесь все повинности исправно нёс, а если что там учинил — пусть у тамошних начальников и голова болит. Спросил он так, разговор поддержать или скорее продемонстрировать собственную осведомлённость. Получая всякий раз песца или лисичку в подарок, мелкая бюрократия заискивала до омерзения.

— Кто говорит? — слегка удивился я.

— В прошлом году приезжал один, про Сибирь рассказывал, — охотно пояснил собеседник. — Говорил, мол, вы купцы там друг друга режете почём зря. От мехов совсем головы потеряли. А про тебя, говорил, что петля, мол, плачет.

Упоминание неизвестным гостем моей скромной личности насторожило. Во-первых, я избегал рекламы, а, во-вторых, в Сибири меня принимали за местного купца и про "арзамасские корни" знали единицы. Кто-то определённо взялся за следствие. Но кто? На конкурентов мало похоже, не те у них возможности, да и чего они забыли в Арзамасе? Мафия в восемнадцатом веке имела не тот масштаб, что в двадцатом. С властью я покуда не ссорился, если не считать иркутской эпопеи, причастность к коей, как я надеялся, до сих пор оставалась тайной. А не тот ли это знакомец Брагина, что рыскал в прошлом году по Нижнему Новгороду и обещал появиться на ярмарке? И не он ли, побывав инкогнито на Кадьяке, обронил там монетку?

Значит, неуловимый засланец из будущего вновь появился на горизонте. Ожидать, что он ищет меня, чтобы передать весточку от знакомых, не приходилось. Скорее всего встреча не сулила мне ничего доброго, а значит стоило знать о человеке побольше. И вот в моих руках оказался вдруг кончик ниточки. Ну что ж, попробуем этот клубок размотать. Стараясь выглядеть невозмутимым, я поинтересовался, как тот человек выглядел и кем представился?

— Я с ним чай не пил. Сущая лиса, — чиновник кивнул на шкуру чернобурки, словно это могло подтвердить правоту его слов. — Всё больше возле Фёдорыча крутился.

Фёдорыч был начальством. Слишком крупным, чтобы простому купцу, вроде меня, так запросто расспрашивать его о прошлогоднем собутыльнике. Но если этот тип тот, о ком я подумал, одним только чиновничеством он не ограничился. Наверняка попытался выведать что-нибудь у здешних купцов.

К ним я и отправился. Следует заметить, что купцы центральных губерний были не столь свободны в словах и поступках, как их собратья с фронтира. В парадоксальном сочетании с наглостью, осторожность была ведущим жизненным принципом сословия. Но здесь, в центральных губерниях, осторожность относилась к иному роду — была она не звериная, как на фронтире, где ожидаешь честной схватки пусть и с лживыми людьми, а человеческая, заимствованная у царедворцев и вообще людей подневольных.

С трудом удалось распутать узелки интриги. По намекам, отговоркам, неохотным кивкам складывалась картина. Интересующий меня человек беседовал, как выяснилось, со многими, и с каждым говорил о разных вещах, а моё имя всплывало, как бы между прочим, в перечне ли купцов, которые промышляют на стороне, среди ли городских богатеев, жертвующих на храмы или торговцев, что закупают ружья у Павловских мастеров. А всплыв, тут же погружалось, затираемое в памяти пустым разговором, о том и о сем. Так что не всякий из собеседников сразу и вспоминал о такой мелочи, как моя персона, а все больше напирал на выходку, какую учинил чиновник перед уходом. Не иначе мой оппонент насмотрелся кино про Штирлица, а как завещал нам товарищ штандартенфюрер — запоминается последняя фраза.

— Егором Никитиным он назвался, — всплыло в разговоре имя.

С именем стало проще. Теперь можно было попытать удачи и в Нижнем Новгороде.

Перескочив на Волгу, я вдруг оказался среди громадной флотилии лодок, корабликов, галер. Суда, пристани, постройки на набережных и спусках украшали флажки и ленты, а люди, стоящие на берегу, вырядились в праздничные одежды. Без устали гремели колокола, шумели толпы, где-то в Кремле палили из пушек и ружей.

Как-то неудобно, даже, пожалуй, опасно, спрашивать о том, что знают все, но из обрывков разговоров, криков причина торжеств объяснилась — в Нижний Новгород прибыла императрица. Прибыла с верховий на эскадре из галер и лодок, с огромной свитой знати, послов и сонмом прислуги.

Как ни странно, но особых мер безопасности власти не приняли. Никаких гренадеров или казаков, проверяющих паспорта на улицах, никаких патрулей, блокпостов, никаких зачисток или высылки ненадёжного элемента. Люди самых различных званий и сословий шатались свободно по набережным и спускам. Они от души веселились, кричали патриотические лозунги, с любопытством обступали вельмож. Многие, как я заметил, пребывали уже под хмельком.

Не застав Брагина дома, я отправился на почтовую станцию, которая располагалась в двух шагах от Кремля. Её двор сейчас напоминал штрафную стоянку. Клиенты, побросав кибитки, отправились смотреть на самодержицу и её пышную свиту. Ямщики пост не покинули. Используя высочайший визит как удобный повод, они вместе с комиссаром устроились в избе и выпивали за "многие лета" государыни.

Меня гнать не стали, приняв за клиента. Усадили за стол, угостили. Выставленная фляга с литром водки подпольной сибирской выгонки окончательно открыла мне сердца тружеников вожжей и хлыста.

После третьего тоста во здравие Ея Императорского Величества, я осторожно начал расспросы. Сперва, как водится, про лошадей, овёс и провозные деньги, потом о дураках и дорогах. Наконец, подвёл дело к "странному человеку", с которым якобы встретился недавно в Арзамасе.

Клюнуло!

Этот самый Егор Никитин, или как утверждали извозчики Егор Никитич, прибыл в Нижний Новгород из Мурома прошлым летом, а в начале зимы уже по санному пути отправился в Козьмодемьянск, имея подорожную аж до Тобольска.

По поводу его чина ямщики заспорили. Один утверждал, что привёз в Нижний Новгород коллежского асессора, а второй настаивал, что увозил уже коллежского советника. Что любопытно — пьяный почтовый комиссар соглашался с обоими подчинёнными.

— Кто-то из вас ошибается, — предположил я, инсценируя сильное опьянение. — Немудрено эти чины перепутать. Асессоры, компрессоры, агрессоры.

— Врёшь! — взревел комиссар. — Вот этой вот ик!.. рукой! — Он показал ладонь, а затем сжал её в кулак и грохнул по столу. — Сам записывал!

Слегка покачиваясь, чиновник отправился в свою комнатушку, вернулся и, сдвинув рыбные шкурки, хлопнул об стол книгой. Старательно слюнявя палец после каждой перевёрнутой страницы, иногда отвлекаясь на короткую реплику, комиссар, наконец, добрался до нужной записи. Бумага подтвердила стремительную, прямо-таки гагаринскую карьеру заезжего чиновника и лишний раз намекнула, что я имею дело с резидентом неизвестной конторы.

— А в Арзамас кто его возил? — спросил я.

— В Арзамас? — удивился комиссар. — Из наших ик!.. никто не возил. Может из городских кого нанял, или на базаре тамошних повстречал.

Итак, дело сделано, можно и откланяться, но мы тоже кино про Штирлица смотрели и про последнюю фразу помнили. Раз играть, то до конца. Путая следы, я расспросил ямщиков о дороге на Лысково, выпил ещё разок за монаршие здоровье, и только тогда распрощался с хозяевами, обещая зайти через пару дней.

Проследить дальнейший путь Егора Никитина не удалось. В Казани его след обрывался. Расспросов он там не вёл и вообще будто в воду канул. То ли сменил имя, то ли ушёл через дыру в пространстве. Тамошний почтовый комиссар отличался редким слабоумием, а большинство ямщиков оказались в разъезде.

Дело пришлось закрыть.

* * *

Неудачу в Казани компенсировала находка на островах.

— Есть один паренёк, который говорит иной раз больно уж кудряво, — доложил Комков. — Не то чтобы у него совсем уж мозги заплетаются, но многим порой непонятны его слова.

Я сперва отмахнулся. Мало ли, мол, в Бразилии Педро. Подозревать всех и каждого последнее дело. Мы ещё в прошлом году проверили дюжину людей со схожими приметами, и всякий раз вытягивали пустой билет. Заподозрить в странностях можно было почти каждого: хоть Расстригу с его расспросами, хоть Анчо с его извращённой философией, а большинство кандидатов в шпионы просто-напросто употребляли словечки из говоров незнакомых приказчику. Местных диалектов и профессиональных жаргонов в России обнаружилось, хоть диссертацию пиши.

— Ты послушай, — не отставал Комков. — Раз уж сам просил присмотреть, то и слушай.

— Слушаю, — сдался я.

— Он много чудит и слова путает часто, будто точно не знает, что они означают. А то как загнёт, не сразу и поймёшь, что хочет сказать? Давеча вот про атмосферу говорил.

— В каком контексте? — заинтересовался я.

— Вот-вот, — хмыкнул приказчик. — Ком в тесте.

— По какому случаю? — внёс я поправку. — Ну атмосфера что — плотная, дружелюбная, богемная?

— Не знаю. Что-то о воздухе говорили, влажный, мол, гнилой. Ерунда какая-то, воздух как воздух. Он бы в Якутском подышал в жару.

— О воздухе, это нормально. Обычное греческое слово, — отмахнулся я. — А может латинское. Уж и не упомню. Наверняка прочитал в какой-нибудь книге. "О прохождении Венеры через диск Солнца", например. Хотя одно это уже должно вызывать подозрение.

— Да уж, — согласился Комков. — Из наших парней мало кто с буквами ладит. Слушай дальше. Я как парня на заметку взял, так прислушиваться стал. И одно за другим из него полезло. Однажды он по ошибке назвал Голландскую гавань Датской. Что за оказия?

— Вот это уже теплее, — встрепенулся я. — Гораздо теплее.

— И подбивал народ двигать дальше. Ставить крепость во имя Нового Архангела. Чудной какой-то. Что за Новый Архангел? Может из староверов он из каких редких?

— Кто такой? — я уже почти не сомневался, что Комков нашёл кого нужно.

— Лёшка Тропинин, — сообщил приказчик. — Правда, не баловал, не вынюхивал особенно, разговоров воровских не вёл. Точно не из трапезниковских. Парень как парень.