Зеркало Деметры

Он снял сандалии и пошел босиком, слегка увязая в песке.

Уже метров за пятьсот от станции его заметили. Рослый человек в белой рубахе вышел на крыльцо и помахал. Борислав сделал ответный жест. Солнце пекло уже всерьез: самое время передохнуть. И выпить, скажем, чайку. Ведь должен же на метеостанции быть чаек?.. Он прибавил шагу.

Хозяин так и стоял на крыльце, разглядывая прибывшего. Мощный грузноватый мужчина. Белоснежная рубашка, небритое лицо. Полусветский медведь.

Борислав снял панаму и махнул ей. Человек на крыльце не ответил. Стоял, как монумент, и ждал.

Станционный домик представлял собой стандартный полевой модуль с салатовыми стенами и антеннами на крыше. Его окружал изящный палисад, перевитый пустынным вьюнком. Ворот, разумеется, не было.

— Поднимайтесь на борт, — сказал хозяин метеостанции. — А то скучно тут.

Борислав, раскачиваясь, поднялся по легкой дрожащей лесенке и протянул руку.

— Случайно к вам забрел, — сказал он. — Не мешаю?

Человек ухмыльнулся. Мотнул головой.

— Сейчас работы нет. И до вечера, кажется, не будет, — он посмотрел на небо. — Вы откуда шли? От Ключей?

— От Гринфилда. Я еще на рассвете вышел.

Человек уважительно приподнял брови. Вообще-то его лицо было малоподвижно, и лет ему — Борислав прикинул — было не меньше пятидесяти. Это кое-что означало. Добровольцы, работающие на таких станциях — обычно или молодежь, забирающаяся в глушь ради нового жизненного опыта, или неудачники, ищущие уединения в сочетании с полезной работой. Этот человек явно относился ко второй категории.

— Часов шесть, значит, идете, — пробормотал он. — Ну и ну. По жаре-то. Ладно, что же я — заходите в гости, хоть попьете чего-нибудь холодного. Меня зовут Питер.

В домике солнце не слепило глаза, и из окон был прекрасно виден горизонт. Край неба и край земли, сливаясь, растворялись в золотистой дымке. Ледяной сидр, который Питер разливал по стаканам, был того же золотистого цвета.

Питер Кроуфорд раньше работал морским биологом. Причем работал здесь же, на Радуге. Оказывается, сразу после знаменитой катастрофы в местных морях очень размножились кальмары: они спаслись от Волны, уйдя на самую глубину, и стали настоящим бичом океана, мгновенно пожирая всех рыб, которых несчастные ихтиотехники там выпускали. Надо думать, Радуга в те годы была мрачным зрелищем. Безжизненная сгоревшая суша и мутное, кишащее беспозвоночными хищниками море... Так или иначе, планету надо было заново заселять. И тут кому-то пришла в голову светлая, как тогда казалось, мысль: поселить в океан кашалотов, чтобы создать кальмарам естественный противовес...

Как раз кашалотами Питер и занимался. Он восхищенно говорил об этих умных, очаровательных чудовищах; Борислав с улыбкой внимал. Первые лет пятнадцать все шло отлично: кашалоты охотились на кальмаров, дружили с людьми и уже начали плодиться и размножаться. Но тут оказалось, что почти все поколение кашалотов, рожденное на Радуге, поражено странной мутацией, которая резко повысила их агрессивность. Носители мутации отличались от обычных китов даже внешне: Питер говорил, что они были похожи на гигантских головастиков с огромной пастью — и бросались совершенно на все живое... Работать с ними как с земными китообразными было невозможно. С происхождением мутации так и не разобрались; видимо, она была порождена изуродованной Волной биосферой Радуги — нигде больше ничего подобного никогда не наблюдалось. Предел наступил, когда кашалот-мутант потопил в Полярном море траулер "Лейтенант Брусилов", причем весь экипаж судна погиб. Деваться было некуда. Совет Радуги приказал провести операцию по уничтожению. Несчастные морские биологи, многие из которых отдали работе с кашалотами лет по десять-двадцать, были вынуждены этой операцией еще и руководить; а она оказалась не такой уж простой — кашалоты-мутанты были умны, как дьяволы, при малейших признаках человека они погружались километра на полтора, то есть на всю глубину океана Радуги, и их следовало там достать, не задев никого и ничего другого... Один из ведущих биологов Радуги, Сергей Ким, после этих событий навсегда оставил науку. Несколько других уехали с планеты. Ну, а Питер вот остался...

— ...Здесь тоже интересно. Я ведь и биологией занимаюсь понемногу. Травы, ящерицы...

— А море?

Питер усмехнулся. Борислав никак не мог понять, растит он бороду или просто редко бреется.

— Может быть. Но я же специалист по китообразным, а их теперь тут долго не будет. А на всякие водоросли переквалифицироваться — это не мое. Совсем. Честно говоря, я думаю податься на Джиневру. Там вообще планета-океан, даже островов нет. Вот если бы на ней китов акклиматизировать...

Борислав кивнул и отпил сидра. Питер ему нравился. Вот ведь какое поражение пережил человек — и не сломался. Точнее, как раз надломился, но теперь разумно и умело лечит свой перелом. Без всяких психологов, между прочим...

— ...Но почему?

Питер задрал свои косматые брови.

— Вы о чем?

Борислав улыбнулся, повертел в руке стакан и поставил его на место.

— Знаете, я же историк. Много лежит в памяти... Вы знаете, что такое Вторая мировая война?

— В общих чертах.

— Так вот, во время Второй мировой войны был такой момент. Фашистские линейные корабли прорвались через пролив Ла-Манш, который был наглухо перекрыт английским флотом. Должен был быть наглухо перекрыт... Эти корабли надо было потопить — а они прошли. Английский премьер позвонил по телефону в адмиралтейство и сказал одно слово: "Почему?" И положил трубку.

Питер долго молчал.

— Это вы о китах, — сказал он. — Я понимаю. Что тут сказать?.. Возможно, это был какой-то вирус. Вы про Надежду слышали?

Борислав поморщился.

— Да, — сказал он.

— Кошмар, верно?

Борислав вяло кивнул. Страшную историю Надежды знали все, кто интересовался галактическими путешествиями. Но говорить об этом не любили. Планету Надежда незадолго перед ее открытием землянами охватила пандемия вирусной прогерии — инфекционной болезни, вызывающей ураганное старение. Причем самих землян надеждинский вирус тоже поражал, и выяснилось это слишком поздно...

— Здесь что-то подобное?

— Да, — сказал Питер. — И я очень надеюсь, что это коснулось только китов... Вы знаете, что тут было сразу после Волны? И я не знаю. Я на Радуге всего пятнадцать лет. Но я знаю, что здешняя биосфера была мертва на три четверти. Неудивительно, что она творит неожиданные вещи... теперь. Когда ее оживили.

Борислав не ответил, потому что ему стало жутко. Он посмотрел в окно, на горящий светлый день. Панический страх... имени полуденного демона Пана... Вдруг стало ясно, почему люди всегда боялись воскресших мертвецов. Говорят, уже неандертальцы тщательно хоронили своих покойников — именно поэтому. Некрофобия. Боязнь даже ненароком соприкоснуться с чужим, непредсказуемым, неправильным, иномирным...

— Кстати, — сказал он. — Я так и не понял: а на Радуге вообще есть старожилы? Ну, те, кто тут еще до Волны поселился. Я пока таких не видел.

Питер задумался, наморщив лоб.

— Хм, — сказал он. — Нет, ну есть Пикбридж, конечно. Она как была главным биологом Радуги до катастрофы, так им и осталась. И остается. Легендарная личность. Железная старая леди. А вот кроме нее... Даже и не знаю. Вам это зачем-то нужно?

— Да я сам не знаю пока, — сказал Борислав честно. — Я же сейчас без работы. Но меня Радуга очень заинтересовала. Хочется ее просто изучить — ну, так, как любой историк изучает планету или страну. Или социолог. Странное желание, да?..

Питер пожал своими могучими плечами.

— Желание как желание. Ничего странного. Я вот тоже по своему почину кое-какие исследования веду, с ящерицами с этими... Знаете, я вспомнил. Есть один физик — Святослав Борисович Штромберг. Чудаковатый, надо сказать. Он был еще в команде Аристотеля. Это точно. И когда физические институты отсюда выводили, он остался. Кажется, вообще никогда больше никуда не улетал. Серьезной работы здесь сейчас для физиков мало, так что он служит наблюдателем на станции дальнего контроля. И давно уже служит. Пригодится вам это?

— Возможно, — сказал Борислав.

9 июня 97 года

Радуга. Луиза Дельгадо

Набережная Столицы производила фантастическое впечатление. Искусственный лес прямо у воды. Сейчас, поздним экваториальным вечером, людей не было видно, хотя их присутствие ощущалось. В мягкой тьме, до которой можно было дотянуться рукой, колыхались невидимые листья то ли кленов, то ли гинкго, то ли пальм. Над самой землей водили головками мини-прожектора; блики падали на шершавые ветки. Причудливые тени покрывали песок, парковые скамейки и руки сложным, ежесекундно меняющимся узором. И фоном для всего было море — бесконечное, светящееся даже во мраке, уходящее туда, где можно слиться с небом...

Ноги несли Борислава сами, и, задумавшись, он не заметил, как выбрел на открытое место. Маленькая освещенная площадка, вдающаяся в море. Она была обнесена легким парапетом, и посреди нее стояла белая травертиновая плита.

Борислав приблизился.

На плите была надпись:

Timothy Sawyer

2133 — 2156

To strive, to seek, to find, and not to yield.

Борислав постоял, читая. Было прохладно. Кто-то подходил из леса, но он решил не придавать этому значения. Радуга — одна из самых безопасных планет в Галактике...

Через мгновение он понял, что идет женщина.

Девушка. Светлая мулатка в длинном платье. Волосы у нее были, кажется, русые. Ночь мешала это понять.

— Его не успели спасти, — мелодично сказала девушка. — Он потерял зрение и не мог сам идти, а счет шел уже на секунды. Они бы, конечно, тащили его до последнего. И тогда могли погибнуть все. Он понял это. И ушел.

— Как? — Борислав подошел к девушке. От нее пахло ежевикой.

— В море, — сказала она. — Просто в море... Как вас зовут?

— Борислав. Борислав Дружинин.

— Луиза. Луиза Дельгадо.

Она обошла монумент и встала рядом. Борислав чувствовал, как бьется ее сердце.

— Часто здесь бываете? — спросил он.

Она тряхнула волосами.

— Да. Здесь хорошо думается, вы заметили?.. — Она шагнула вперед и нежно погладила пористый камень плиты.

— Тут красиво, — тихо сказал Борислав.

Луиза кивнула, не глядя.

— Иногда мне кажется, что я с Тимом давно знакома, — сообщила она. — Правда, это странно?

Борислав покачал головой.

— Ничего странного. Каждый погибший где-то жив.

Она кивнула.

— Я знаю. Но ведь он погиб за двадцать лет до моего рождения... А вы здесь работаете?

— Нет, — сказал Борислав. — По крайней мере, пока нет. Я... как бы сказать... в отпуске. В бессрочном, — он улыбнулся.

Луиза покосилась на него.

— Тоже из неудачников, — сказала она. — Не обижайтесь. Радуга — планета агробиологов, врачей и неудачников. Бродят тут толпами. Хотя чаще — поодиночке. Толпа одиночек...

— А вы — кто?

Она чуть повернула голову.

— А я медтехник. Не врач. Некоторые путают. Разочарованы?

— Нет, — сказал Борислав. — Но вас-то сюда как занесло?

— Я тут родилась, — сказала она. — Как раз в семье агробиологов. Родители сейчас в Южном полушарии. Мне все детство предлагали отправиться получать образование на Землю, а я не захотела, представляете?..

— Вполне. Но ведь здесь вы образование врача не получите...

— А зачем оно мне? — она улыбнулась. — Вы рассуждаете, как ученый.

— Я и есть ученый. Немного.

— Хорошо хоть немного, — сказала она. — Подождите... Разве вы в отпуске?

Борислав напрягся.

— Да. Непохоже?

Луиза грустно качнула головой.

— Не очень... Отпускники шатаются без цели. А вы похожи на человека, который что-то ищет.

— Да, — сказал Борислав. — Ищу. Только не знаю, что.

— Никто не знает, — сказала Луиза. — Ученые обычно думают, что знают, но они тоже не знают. Вы другой. Вы хотя бы знаете, что не знаете.

Борислав не нашел, что на это ответить, и они постояли молча, лицом к надписи и к лесу. Море тихо плескало за спинами.

Борислав думал о том, что люди все-таки очень разные. Интересно: считалось бы на Земле появление такой девушки ошибкой Учителя? Возможно, да. А возможно, и нет. С ней ведь все в порядке: делает свою маленькую работу и довольна. Кстати, чем она занимается-то? На Земле живых медтехников почти нет, если не считать школьников-практикантов; всю однообразную работу делают машины, а выпускники обычно идут сразу во врачи. А может, ей все равно, и она записалась в медтехи, просто чтобы не вызывать совсем уж косых взглядов. Причудливый бесполезный цветок.

— Где вы работаете? — спросил он.

— В гериатрическом центре. Сюда много пожилых туристов приезжает. И вообще, есть идея — сделать из Радуги главную здравницу Периферии. Не слышали?

— Не слышал, — сказал Борислав. — Я несколько лет провел не на Периферии даже, а за ее пределами. За фронтиром, так сказать.

— Не на Надежде?

— Нет... Есть много других планет. Про них про все, наверное, знают только специалисты. На некоторых живут люди. Миллиарды людей. И этим людям надо помогать...

Луиза слушала, наклонив голову.

— Помогать, — повторила она. — И как, у вас хорошо получается?

— По-разному. Но кое-что мы делаем.

Луиза промолчала. Борислав слушал ее дыхание. Слово "Прогрессор" он так и не произнес, но было очевидно, что Луиза знает, кто такие Прогрессоры, и относится к ним скептически. Как и большинство землян, если говорить честно. Хорошо еще, что Прогрессоры не любят рассказывать о своей работе.

— Если вы здесь надолго — заходите, — сказала Луиза. — Я обычно нахожусь в санатории "Холодная гора", там найти легко. И не бойтесь. О чужих планетах я спрашивать не буду, мне это неинтересно. Но... Если вы найдете то, что ищете, и захотите об этом рассказать — появляйтесь. Я хорошо умею слушать.

Борислав не успел ответить. Договорив, Луиза двинулась — и исчезла. Ее мягкие шаги были слышны из леса. Но, конечно же, догонять ее не имело смысла. Вспорхнула — и полетела дальше... Белая бабочка в темном грядущем.

10 июня 97 года

Радуга. Святослав Борисович Штромберг

До своего странноприимного коттеджа, расположенного на окраине жилой зоны Столицы, Борислав добрался только к часу ночи. Когда он шел по тропинке, его лицо задела ветка гигантской смородины. Звенели сверчки — милые земные существа, прижившиеся на Радуге пока, кажется, только здесь; Борислав помнил, что степь поразила его своим безмолвием. Он отомкнул магнитную дверь, зажег внутри свет, повалился на кушетку и стал думать.

За последние четыре дня он провел на Радуге около десятка бесед с разными людьми, всякий раз стараясь, чтобы встреча выглядела как случайность. Полезной информации эти беседы почти не дали; судя по всему, о группе "Янус" мало кто знал. Главная беда была в том, что здесь не осталось физиков. Это на Радуге-то, которую называли планетой физиков в ее лучшие годы! Ладно, будем работать с тем, что есть...