Часть 1. Белый Орёл

У таверны не встречал на этот раз никто: все ушли греться внутрь, даже Фрол не дождался. Спрыгнув, привязал Ветра к стойлу, взбежал по деревянной лестнице на крыльцо. Отпирая тяжёлую дубовую дверь — в лицо пахнуло теплом, запахом жареного мяса с луком да винными парами — услышал резкий, неприязненный женский голос:

— И долго ждать старосту вашего? Завтра утром мы должны выдвинуться в сторону Кристара!

Ответом заносчивой поклоннице Тёмного было дружное молчание. Поэтому и на скрип двери повернулись все, кто находился в таверне.

Я шагнул из морозной ночи в нагретый раскалённым очагом дом, мельком отмечая присутствующих на собрании. Пришёл даже пасечник, хотя его звали редко, и убогим престолом возвышался по центру самый высокий у Хаттона стул, на который накинули несколько самых лучших шкур. Мысленно я усмехнулся: Фрола работа, не иначе, — перед заезжими магами выделывается. Всё же я прошёл к своему пьедесталу под перекрестными взглядами собравшихся мужей деревни, мимо стоявших — никто скамьи не предложил — магов прямиком к мягкому креслу. Взглянул на Хаттона, задавая немой вопрос.

— Ужин им приготовил, да только не едят ничего, — развёл руками харчевник. — Девку-то, альдку, в гостевой комнате уложил, бедро её всё как есть порвано. Жить будет, но кровищи потеряла прилично, отлежаться бы ей денёк-другой...

— Зачем магов в деревню притащил, Белый Орёл? — не выдержав, брякнул самый богатый человек в деревне — наш лавочник. — Зачем из лесу вывел? Порвало б их зверьё к Тёмному, и...

— Это ты староста? — обрела наконец дар речи женщина. — Что же нам не представился?

"Вы не спрашивали", — подумал отстранённо, разглядывая старшую среди магов. Женщина оказалась непривлекательной — короткие, чуть ниже ушей, блеклые волосы, заострённый с горбинкой нос, среднего телосложения — ни приятных глазу женских округлостей, ни утончённых, как у Тьяры, хрупких форм. Плащ бруттка скинула, оставшись в длинной мантии гильдии магов. Капюшон колдунья сбросила тоже, чтобы ничто не мешало разглядывать окружавших её поселян со смесью брезгливости и высокомерия. Ведьма, как есть ведьма. И глаза, умные, тёмные, как два уголька в печи, то вспыхивали, то гасли, по мере того как она бросала колючие, искромётные взгляды по сторонам.

— Кто такие, зачем пришли, — равнодушно произнёс я, потянувшись за деревянным кубком. Хаттон убрал поднос, тотчас метнувшись обратно в кухню. Мой взгляд харчевник истолковал верно: после завтрака во рту не было ни крошки, и я не отказался бы от восхитительных лепёшек, которые только он один и пёк.

— Вижу, ты не очень-то приветлив, охотник, — не сказала — выплюнула колдунья. — Да только и нам некогда расшаркиваться. Я Деметра Иннара из гильдии магов Стонгарда, в Ло-Хельме по поручению Сильнейшего! Вот бумага из гильдии с печатью ваших стонгардских властей — прочти, если умеешь! Велено оказывать всякое содействие нам как предъявителям письма, а в случае отказа разбираться с тобой будет ваш же легион! Если мы не убедим раньше...

По таверне пронёсся дружный вздох: собрание негодовало. Раздавались отдельные, пока ещё приглушённые, фразы про проклятых колдунов, наглых бруттов, альдских нелюдей и вражеских пособников, но я присоединяться к всеобщему бунту не спешил. Фрол передал мне свиток, который держала колдунья, и я внимательно взглянул на смутно знакомые письмена. Бумагу писали на бруттском — из уважения к стонгардцам, конечно же, да чтобы показать нам, неучам, наше деревенское место. Сбоку наискось алели альдские руны, и я нахмурился, пытаясь вспомнить то немногое, что выучил за годы службы.

Колдунья Деметра глядела на меня придирчиво, насмешливо; ещё бы — стонгардец, который возомнил себя бруттом! Видимо, в понимании магов поселяне падали ниц перед одним видом государственной печати. К сожалению, я не мог сказать, чтобы маги так уж сильно ошибались. Большинство деревенских грамоты и впрямь не разбирали. Что там — во всём Ло-Хельме я один, да ещё наш лавочник, поневоле возившийся с торговыми счетами, были учёными.

— Здесь не сказано о содействии, — разомкнул губы я, когда упавшая в таверне тишина стала невыносимой. — Здесь говорится о том, что вам... "для выполнения задания разрешено применять любые меры к местному населению, в том числе и требовать беспрекословного подчинения приказам", — медленно, отчеканивая каждое слово, перевёл написанное я. Без улыбки поднял глаза на колдунью, встречая её слегка удивлённый, растерявший всякую насмешку взгляд. — И коллеги ваши, альдская нелюдь, приписку сделали о том, чтобы помнили вы о секретности задания.

Небрежно протянув бумагу, вытянул ноги, отставляя кубок в сторону и переплетая пальцы сложенных на животе рук. Наши взгляды — хмурый колдуньи и отстранённый мой — переплелись на долгое мгновение.

— То есть обязанным себя помочь ты не считаешь, староста.

— Обо мне в твоей бумажке ничего не сказано, — холодно усмехнулся я. — А ты... можешь применить свои... "любые меры". И требовать... подчинения... попробуй.

На одобрительный гул я внимания не обратил: увлёкся противостоянием, жадно вглядывался в тёмные глаза, отыскивая тот самый колдовской блеск, который раньше подавлял в зародыше. И посеребрённый двуручник за спиной перестал плечи оттягивать, будто дрогнул в нетерпении...

— Требовать от вас мы ничего не можем, — вдруг вмешался до того молчавший Люсьен. Парень то бросал нерешительные взгляды на свою старшую спутницу, то хмурился, поглядывая на меня. — Пойми: мы благодарны тебе за спасение, — продолжал он, прервав наконец своё нерешительное молчание, — но вынуждены вновь просить тебя о помощи. Мы остались без лошадей и припасов, сбились с пути, а впереди ещё неблизкий путь. Мы идём на север, к окрестностям Кристара. Если бы ты помог, я... я клянусь, мы этого не забудем. И того, кто сопроводит нас — отблагодарим сразу же, как доберёмся до гильдии. Найдётся ли среди ваших кто-то, кто согласится стать нашим проводником? Есть ли в Ло-Хельме добрые люди?

Я удивился. Парень, хотя маг и брутт, обращением своим, похоже, крепости брал.

— Я не могу отвечать за всех, — ответил я, обводя взглядом собравшихся. — Пусть сами за себя скажут. Есть добровольцы вести магов через ущелье?

Ло-хельмцы заворчали не сразу; поначалу косились то на соседей, то на меня, затем зароптали дружно и слаженно:

— Не нужны нам их поганые деньги!

— Ничего не дадим!

— Ага, мы им лошадей да припасы, а им и понравится, всё отберут! Али возвращаться время от времени станут, да товарищей приведут...

— А я бы повёл — да в снежном буране бы и оставил!

— Никто вас не поведёт — и не надейтесь!!!

Я слушал односельчан безразлично, отстранённо. За долгие годы успел с соседями породниться, так что считал их почти за родственников — но как стал старостой и на советах принялся их выслушивать, чувствами поохладел. Хорошие люди стонгардцы! Вот только гибкости ума да военной хитрости в них редко встретишь...

— Мы платим хорошие деньги, староста, — оглянувшись на Деметру, вновь попробовал решить дело миром Люсьен.

— Деньги здесь имеют малый вес, — переждав ещё один всплеск отдельных выкриков о поганом золоте, сказал я. — Мы привыкли к обмену.

Прошло пару секунд, прежде чем Люсьен меня понял. Деметра сообразила ещё раньше, в то время как для поселян двойной смысл моей фразы остался скрытым.

— И что же ты хочешь, охотник? — искренне удивилась колдунья.

Хаттон с подносом свежеиспечённых лепёшек замер у моего стула, глядя то на магов, то на членов нашего скромного совета, и я с благодарным кивком взял с большого глиняного блюда горячую оладью.

— Не теряйте времени, господа маги, — неуверенно предположил наш лавочник. — Сибранд скорее удавится, чем поможет кому-либо из вас. Никто здесь не согласится...

Медленно и благополучно прожевав лепёшку — ответный знак почтения дорогим гостям за написанное на чужом языке послание — я встал. На меня смотрели с предвкушением: как-то отвечу нахальным магам?

— Я их поведу.

Ухмылки спали с лиц, гомон утих. Даже Фрол посмотрел на меня со смесью недоверия и отчуждения — а уж кузнец-то лучше остальных знал и мою непримиримость к последователям Тёмного, и преданность Великому Духу. Я ни на кого не обращал внимания. Вспыхнувшая в голове мысль, как неожиданный огонь на конце давно потухшего фитиля, ослепила меня на бесконечно краткий и яркий миг. Теперь едва ли чужая неприязнь и переменчивые взгляды могли меня остановить...

В абсолютной тишине колдунья Деметра задала свой вопрос:

— Что за помощь хочешь, староста?

— Услугу, — сказал я и улыбнулся.

Дальше распространяться я не стал: довольно и того, что старейшего из собрания вот-вот удар хватит.

— Завтра выступить не успеем, — продолжал я. — Время позднее, а припасы собрать нужно. И двух лошадей ещё у добрых людей выпросить надо...

— Трёх лошадей, — раздался от лестницы мелодичный, хотя и слабый голос. — Я еду с вами. За день как раз отдохну...

...Альдка была красива. Необычно красива для представителей своего народа. И тёмно-серая кожа не смущала взор, и серебристые пряди плащом увивали хрупкие плечи...

— Эллаэнис! — одёрнула девушку старшая колдунья. — Ты ранена!

— Разбирайтесь между собой, — не стал терять времени я, отмахиваясь от магов с их препираниями. — А только завтра выступать всё равно не будем. Утром я зайду.

Демонстративно повернувшись к колдунам спиной, медленно обвёл взглядом притихшее собрание. Смотрел на каждого в упор, не обделяя вниманием никого: пусть знают, что не страшны мне пересуды, и что ронять свою доблесть в их глазах не собираюсь.

— Гости у нас в деревне, — проронил я негромко. — Сегодня обсуждать наши дела не будем: не для чужих ушей. Если что срочное, наведайтесь поутру ко мне. Торк, собери на завтра припасов, господа маги расплатятся. И за коней одарят щедро, верно говорю? — обернулся я к колдунам.

Деметра скривила тонкие губы; плеснул брезгливостью мрачный взгляд.

— Верно. Наградим, как обещали.

— Чудно. Тогда совет закрыт.

Не глядя ни на кого больше, не отвечая даже на призывный взгляд Фрола, вышел из таверны прочь. Ночь встретила ледяными объятиями; заскрипел под сапогами снег. Ветер приветливо тряхнул гривой, когда я, отвязав поводья, запрыгнул в седло; фыркнул, как только я потянул его в сторону знакомой тропы.

— Домой, друг, — пробормотал неразборчиво.

В голову лезли мысли, одна другой сумасброднее, и я никак не мог ухватиться за какую-то из них. Но настойчивым набатом звенело в груди одно желание: найти способ снять проклятие с младшего сына. И кто, как не тёмные маги гильдии Стонгарда, знают, как это сделать...

У ворот спрыгнул, завёл Ветра во двор осторожно, вновь прикрывая калитку за собой. Зверь коротко тявкнул из своей будки, но встречать не вышел: угрелся у себя на шкурах, поленился. Старым стал когда-то грозный пёс...

Привязав коня в стойле, заглянул в загон с Белянками — козы уже почивали крепким сном — плотнее прикрыл дверь в курятник. У сарая пришлось задержаться: вспомнил о тушках зайцев, пожалел добрые шкурки. Захватив с собой, перенёс за огород и приступил к работе.

Губы беззвучно шевелились, выталкивая из груди неслышные слова вечерних молитв, а руки справлялись со своим делом привычно и равнодушно. Много мыслей вертелось в голове, и каждую из них я гнал прочь. Не до пересудов, не до косых взглядов мне, когда на карту поставлен ещё один шанс для Олана. И к своей цели я пойду хоть под обстрелом арбалетных стрел, не то что под недобрыми пожеланиями своих же соседей...

С работой я справился быстро: спешил. Ополоснул руки снегом тут же, на заднем дворе, и быстро пробрался обратно к дому. В одной телогрейке коварная ночь уже пробирала до костей, и стучал в дверь я уже с нетерпением, едва не пританцовывая на морозе.

Тьяра открыла скоро: не спала, ждала меня. Я скользнул внутрь тише змеи, охватывая взглядом весь дом: всё ли в порядке. За перегородкой, в своих кроватях, дружно сопели мои старшие сыновья — зарылись в одеяла да тёплые шкуры, даже носов не видать — ещё тлел горячий очаг, а сразу за лестницей я увидел край колыбели, в которую Тьяра умудрилась уложить маленького Олана. Тонкая бледная ручка свисала с края, и я успокоился окончательно: жив, спит.

— Вот, вода свежая, — шепнула соседка, коснувшись серебряной мисы.

Я кивнул, бесшумно ополаскивая руки и лицо в ещё тёплой воде: никак, услышала мою возню на заднем дворе, подогрела. Игла стыда и благодарности кольнула сердце, и я в порыве признательности коротко сжал тонкие пальцы.

— Спасибо, — выдохнул одними губами.

И вместо привычно кроткого ответа вдруг ощутил прикосновение горячей ладони к своему плечу.

— Сибранд, — шепнула Тьяра, подаваясь вперёд.

Я так и не понял — не верил до самого конца — что она творит. Лишь когда мягкие губы коснулись моих, вздрогнул, выпрямился, неистово мотнув головой. Великий Дух!..

— Тиара, я... нет... нет! — почти в голос вскрикнул я, когда соседка приникла ко мне всем телом, оплетая тонкими руками мою талию.

— Вижу, трудно тебе, — шепнула ласково Тьяра. — Томишься один да скорбишь... Позволь, разделю с тобой горе, сниму ношу с твоих плеч... Как ни могучи, а и им отдых нужен... Разделю судьбу с тобой, Белый Орёл, ничего не попрошу... Год скорби прошёл — теперь уж можно...

Я лишь мотал головой, удерживая Тьяру за плечи, не в силах подобрать нужных слов. В вопросах с женщинами я никогда силён не был — даже Орле и той пришлось первой заговорить с заезжим легионером, который в третий раз молча помог ей донести воду от реки...

— Тиара, — мучительным шёпотом выдавил наконец я. — Ты... я... благодарен... тебе. Но ты мне... как сестра. Прости.

Она замерла, вглядываясь в меня жарко, с отчаянной надеждой: вдруг не так поняла?

— Прости, — повторил я трудно, прерывисто.

Грудь и впрямь ходила ходуном — будто за день пробежал от Ло-Хельма до Рантана. Великий Дух, как всё это сложно! Как не вовремя! Тьяра, добрая, милая, живая, настоящая — почему не мог я ответить ей взаимностью?

— Почему? — эхом отозвалась Тьяра, вглядываясь в моё лицо.

Разве мог я объяснить? Вместо внятного ответа помотал головой, неловко высвободился из жарких женских рук.

— Не могу, — пробормотал неразборчиво. — Прости...

Глаза соседки погасли, плечи сникли. Тьяра низко опустила голову, и несколько секунд тишины, прерываемой лишь сопением детей за перегородкой, показались тёмной вечностью.

— Мне не за что винить тебя, Белый Орёл, — наконец тяжело выдавила, будто глыбу перевернула, Тьяра. Скорбно поджались губы, плеснул болью прежде ласковый взгляд. — Не обещал ты мне ничего. Сама надумала.

Я вспыхнул, нахмурился. Отчего-то меньше виноватым чувствовать себя я не стал.

— Прощай, Сибранд, — наконец блекло улыбнулась соседка. Подняла на меня глаза, мягко, прощаясь, провела ладонью по лицу. — Прости и ты меня: не смогу я завтра за Оланом приглядеть. К чему привязываться, когда...

Она не договорила, да я и не ждал ответа: от совестливого стыда не знал, куда глаза девать. И впрямь, сын тем больше плачет за бывшей кормилицей, чем чаще видит. Да и её сердце, хоть и не материнское, а всё же женское, ранимое...