Консерватория:музыка моей души

Особо пристального внимания я на себе не поймала, чему искренне порадовалась. Да и не думаю, что старшекурсники стали бы показывать пальцем на первокурсницу. Судя по всему, в частности по положению стрелок на часах, время обеда уже закончилось, и поваров уже давно не было видно. Кеннет, беглым взглядом оценив обстановку, уверенно повел меня в святая святых столовой: прилегающую к ней кухню.

— Кеннет, — прошептала я, придерживая его за рукав, — может, не надо?

Парень только сверкнул веселыми глазами, расплылся в улыбке и произнес

— Не боись, тебя тут не съедят, — после чего уверенным шагом переступил порог. Я вздохнула и пошла за ним, потому что есть хотелось и сильно.

Кухня оказалась просторной и светлой, подозреваю, как и большинство здешних помещений, несколько столов по периметру, один в центре и несколько солидных по размеру печей, весьма вместительных даже на мой скромный непрофессиональный взгляд. Спиной к нам стоял шаровидной формы мужчина с завязками фартука закрепленными за спиной хитрым узлом. Он что-то напевал то негромко, то наоборот, отпуская силу звучания, но не совсем. Я с интересом прислушалась. Голос, судя по всему, главного повара напоминал бульканье картофельно-томатного соуса в горшочке: такой же веселый, пряный и красный, с вкраплением оранжевых соломок и почти незаметных прозрачных колец, не дающих никакого цвета, но добавляющих специфических ноток. Слушая такой голос, словно отогреваешься у теплого огня печи. Улыбка сама по себе расцвела на моих губах.

— Мастер Аодх, у нас незваные гости, — прервал веселое бульканье непонятных, но приятных слуху звуков звонкий, словно весенняя капель голос.

Я посмотрела в сторону, откуда он исходил: справа с боевым нахмуренным видом стоял поваренок не старше двенадцати лет, с упертыми тыльной стороной запястий руками в бока и картофелиной, зажатой в одной ладони, и ножиком для чистки — в другой. Мальчик напоминал нахохлившегося воробушка и был таким забавным, что я чуть было не пропустила самого интересного.

Старший повар медленно и величественно повернулся всем корпусом в нашу сторону, окинул нахмуренным взглядом Кеннета, потом меня. На мне внимание задержалось. Брови шарообразного мужчины практически слились в одну суровую полосу, и в следующее мгновение раздался голос, уже похожий не на мирное побулькивание, а на яростный свист чайника. Красный цвет стал ярче, теперь он был не теплым, а обжигающим:

— Оллам Кеннет, опять вы здесь! Чем вам тут намазано, что вы регулярно возвращаетесь?! И кто это невесомое создание со впалыми щеками и животом, прилипшим к спине, рядом с вами?!

Это он обо мне, что ли? Оглядела себя. И вовсе я не невесомая. Вполне себе нормальная.

Тем временем ушлый парень не терял времени даром:

— Да вот, мастер Аодх, привел к вам свежепоступившую.

— Что-то она свежей не выглядит, — прищурившись проворчал повар. — Совсем замотали девочку вступительными экзаменами эти мэтры!

Я улыбнулась и не сдержала слов:

— Нет, мастер Аодх, меня измучили не мэтры, а шестичасовая дорога.

— Так ты еще не обедала? — на брови шарообразного мужчины снова слились в одну, причем весьма неодобрительную, если не сказать гневную.

— Нет, — подтвердила я.

— А завтракала? — испытывающе прищурившись, вопросил он.

Улыбнувшись еще шире, ответила:

— Нет.

Мастер Аодх всплеснул поварешкой, затем обличительно направил ее на меня и непререкаемым тоном цвета раскаленных угольков заявил:

— Сейчас сядешь тут и съешь все, что дам. До последней крошки. Чтобы мне показалось, что тарелка чистая. Ясно?

Улыбка была уже предельно умиленной и широкой, так что я просто кивнула в знак согласия.

— Так чего стоишь тогда? Живо за стол! — и только я повернулась, чтобы вернуться в столовую, как услышала. — Куда? Здесь садись! А то еще, чего доброго, не дойдешь. Как тебя только ветер не сдувает?

Кеннет, стоящий рядом со мной и тихонько похрюкивающий от смеха, решил, что настало самое время напомнить о себе, а потому принял серьезный вид и спросил:

— Мастер, а как же я?

Шарообразный мужчина критическим взглядом из-под недоверчивого прищура оглядел студента и ответил:

— Ты тоже садись и ешь, — после чего сделал знак помощникам, которых на кухне был в избытке, и снова повернулся к своему столу, как и в прошлый раз, медленно и всем корпусом, по ходу дела ворча что-то о молодежи, у которой ветер в голове гуляет и мысли легкие, потому что желудок вечно пустой.

Мы с Кеннетом примостились с краю одного из столов. Один из поварят уже через минуту принес и поставил перед нами поднос, после чего быстро удалился, пожелав приятного аппетита. Еда была очень вкусной и сытной, а мастер Аодх нет-нет, да и поглядывал в нашу сторону. При виде нашего энтузиазма в деле поглощения пищи он только одобрительно хмыкнул и вернулся к работе.

С обедом мы расправились быстро и с аппетитом, тем более что он был действительно очень вкусным. От всей души поблагодарив добросердечного старшего повара, который от наших благодарностей отмахнулся рукой, держащий внушительных размеров нож, мы покинули кухню сытыми и довольными. Когда проходили столовую, в ней уже никого не было. В коридоре тоже было пусто, и снова складывалось впечатление, что мы одни во всей консерватории, хоть теперь я точно знала, что это не так.

— Я смотрю, у тебя налажены самые важные контакты в консерватории, — с улыбкой и легкой иронией обратилась я к парню.

Ответом мне был непонимающий взгляд, так что пришлось пояснить мысль:

— Повар и комендант женского общежития тебе благоволят. При таком раскладе твоя жизнь в консерватории должна быть похожей на сказку.

Кеннет хитро усмехнулся и ответил:

— Люблю комфорт и ничего не могу с этим поделать. Да и к тому же природное обаяние так и хлещет во все стороны, я не могу это контролировать.

— Так вот в чем дело! — делано-удивленно произнесла я — Ты, оказывается, обаятельный!

— Конечно! А ты что, только заметила? — сверкнул весельем в глазах студент из-под нарочито нахмуренных бровей.

— Как бы тебе сказать..., — ненадолго замялась я, после чего продолжила с воодушевлением — Но зато я теперь точно знаю, что выплескивающаяся из тебя энергия — это обаяние, а не шило в ... ну ты понял.

— Понял я, понял, — проворчал парень и добавил. — Идем уже.

Мы снова вышли в холл, и проводник повел меня в противоположное крыло, попутно объясняя структуру здания консерватории. Второй этаж был отдан под кафедры и деканаты, там же располагались кабинеты ректора и проректоров. Большую же часть занимал большой концертный зал. На третьем этаже располагались кабинеты для занятий по специальности, и лекционные аудитории, которых было много. Первый этаж был пристанищем гардеробной, столовой, кладовой для инструментов консерватории, которые не использовались чаще раза в неделю, и библиотеки. Именно к ним мы сейчас и направлялись. Конечно, они были еще закрыты, но Кеннет справедливо рассудил, что мне необходимо знать место расположения этих мест, чтобы потом не плутать. Гардеробная находилась сразу на входе, напротив широкой лестницы, ведущий на следующий этаж. Затем следовала библиотека с большим читальным залом. Довольно просторная, опять же, по рассказам парня, кладовая примыкала к помещению мастерской, где давали новую жизнь старым инструментам и чинили искореженный кривыми студенческими руками казенный музыкальный инвентарь.

Из рассказа Кеннета я узнала, что в консерватории Аберга четыре факультета: вокальный, факультет музыковедения, исполнительского искусства и композиторский. На всех, кроме последнего, срок обучения составляет четыре года, композиторы же учатся пять лет. На вопрос, почему такое различие, Кеннет отвечать не стал, сказал, что узнаю об этом после посвящения. Мне оставалось лишь подивиться подобной скрытности. Нет не парня, а начальства учебного заведения.

Как оказалось, выбирают факультет и, соответственно, специальность не студенты, а преподаватели по итогам вступительных экзаменов и собеседований, и объявляют о результатах в торжественной обстановке. То есть узнать о собственном направлении обучения мне предстояло только послезавтра.

Ознакомившись с расположением наиважнейших для студента мест, самым посещаемым и популярным из которых оказалась, конечно же, столовая, мы продолжили ознакомительную прогулку. Концертный зал был, ожидаемо, закрыт, зато я теперь ориентировалась в расположении деканатов и кафедр и даже знакомую дверь в приемную проректорского кабинета приметила.

Но лестничном пролете между вторым и третьим этажом нам встретилась девушка, облокотившая даже с виду тяжелый контрабас на стену и тяжело дышавшая.

— Делма? — удивился Кеннет, а потом перевел взгляд на инструмент едва ли не больший, чем сама девушка и нахмурился. — Ты что это делаешь?

— Привет, — поздоровалась она и ответила. — Да вот нужно отнести контрабас в кладовую. Здоровяка, видимо, неаккуратно поставили и он упал. Теперь придется чинить.

Голос девушки был очень чистым, как вода в горном источнике. Он звучал лиловым оттенком цветов сирени с серебристыми капельками росы на них.

Я с сомнением осмотрела миниатюрную точеную фигурку Делмы, которой что-то тяжелей скрипки-примы и давать-то страшно, а она тащит такую махину.

— Так, чтоб больше я подобного не видел! Это не твой инструмент и уронила его не ты, а даже если бы и так, могла бы и о помощи попросить, — с некоторым удивлением скосила глаза в сторону Кеннета. Парень негодовал и вполне серьезно.

— Да брось, Кнет, не сломаюсь, — улыбнулась девушка и откинула за спину платиновую косу. — Да и не такой уж он и тяжелый. Кстати, кто это с тобой? — взгляд студентки обратился ко мне, ясные голубые глаза с интересом рассматривали новенькую.

— Я Таллия, — почему-то решила представиться сама. — Первокурсница. Только сегодня приехала.

— Добро пожаловать. У нас тут замечательно, — улыбнулась мягкой теплой улыбкой девушка и спросила. — Ты в какой комнате живешь?

— В двести седьмой, — ответила я.

— А я в двести двадцать первой. При случае заходи в гости.

Я улыбнулась и кивнула. Лиловые волны мелодичного голоса были полны дружелюбия.

— Таллия, ты уж прости, но я не могу позволить этой... — Кеннет хмуро посмотрел на Делму и продолжил. — Увлекающейся девушке тащить контрабас самой.

— Конечно. Только подскажи мне дорогу до ближайшего фортепианного класса? — кивнула я.

В итоге дальше я пошла одна, а Кеннет подхватил инструмент и вместе с Делмой стал спускаться вниз, попутно говоря ей что-то про то, что, если девушки все будут делать сами, они загубят на корню всякое рыцарство в мужских душах.

После лестницы — направо и третья дверь с левой стороны коридора — маршрут был прост, а двери аудиторий на ключ не запирались, как уверил меня Кеннет. Не то чтобы я сомневалась в словах парня, но когда нужная дверь не только нашлась, но и открылась без особых усилий, доверия к студенту у меня прибавилось.

В небольшом помещении стоял самый обыкновенный кабинетный рояль, с откинутой крышкой-крылом, рядом с ним стул. Прокрутив круглую поверхность дважды, подкорректировала высоту, села и открыла крышку. Провела пальцами по клавишам, знакомясь с инструментом. У каждого рояля свой характер, который открывается, как только нажимаешь первую клавишу. Мой потрепанный черный лебедь был стар и благороден. Каков же из себя этот его брат, покажет звук.

С интересом опустила пальцы на клавиши, закрыла глаза и представила себе мелодию.

Тональность — Солнечный Гелиодор, веселая, солнечная, ведь знакомство нужно начинать с улыбки, верно? Нет, определенно этот инструмент не был так хорош, как мой черный лебедь, но у него было одно неоспоримое преимущество: он был настроен. Чистые звуки без примесей наполняли пространство, проникая в материю. Постепенно стены, пол, потолок, стул, сам рояль и даже мои руки будто приобрели сияющее-желтый оттенок. Звуки заполняли мое тело, заставляя то слегка светиться. Я видела это царство солнечного света, оно разливалось перед моим взором теплым озером. Мне стало весело, хотелось смеяться, мелодия играла всеми оттенками желтого: от легкомысленно-лимонного до роскошно-золотого.

Рояль был хорош. То, что надо для учебы: в меру жесткие клавиши и немного осложненное звукоизвлечение. Этот инструмент сам по себе был учителем: чтобы сыграть на нем произведение с требуемыми оттенками, нужно хорошенько отточить технику, приноровиться, разработать пальцы и вслушаться. Навык слушать инструмент важнее всего, иногда он подскажет лучше, чем любой учитель.

Не знаю, сколько я играла. Солнечный Гелиодор сменил Лунный Рубин на золотой нити, потом был Солнечный Топаз, а за ним — Лунный Аквамарин. Мне хотелось выплеснуть свои эмоции, а как это сделать, если не посредством музыки? По крайней мере, другой способ был мне неизвестен. Радость сменялась неуверенностью и нервозностью, но не надолго, потому что большей удачи я и представить себе не могла. Я в консерватории Аберга, играю на рояле. Еще вчера мне могло такое только привидеться, а сегодня — происходит наяву.

Расстались мы с роялем довольные друг другом: я поделилась чувствами, а он вспомнил собственное звучание после каникул.

Осознав, что время близится к ужину, направилась в столовую, снова ощущая довольно сильный голод. Странно, но после такой игры, как сегодня, когда я рассказывала нотами то, что было у меня на сердце, я всегда чувствовала голод, даже если незадолго до этого ела.

Зайдя в столовую, огляделась и, заметив знакомые лица, направилась к ним. Студенты сидели за столами и ждали, занимая время разговорами и общением. Кеннет и Делма, увидев меня, улыбнулись и призывно махнули руками, приглашая за свой стол. Как только я заняла место напротив них и поздоровалась, спросила:

— Как все прошло? Контрабас спасен?

Кеннет нахмурился, а Делма попыталась скрыть улыбку.

— Кладовщик ворчал не менее получаса, пока искал номер, пока описывал повреждения и смотрел на нас так, будто мы собственноручно нанесли увечье несчастному инструменту, а не сквозняк, — пробурчал парень

— Старый Имон просто очень ответственно относится к своей работе и бережет инвентарь, — попыталась сгладить углы восприятия студента девушка.

Кеннет на это только скептически фыркнул. Видимо не со всеми важными сотрудниками консерватории у него хорошие отношения.

В этот момент дверь, ведущая на кухню, отворилась, и в столовую медленно и грациозно вошел старший повар. Воцарилась тишина, а из-за спины шарообразного мужчины стали выкатывать вместительные тележки. Народ поднялся и скудным ручейком потянулся к источнику пищи и приятного запаха. Мы тоже не были исключением. Подхватив подносы, стопка которых возвышалась на крайнем от дверей в кухню столе, мы приблизились к одной из тележек. Поваренок споро выставлял на протянутые подносы тарелочки и стакан, очередь двигалась быстро. Получив свою порцию каши, салата, отбивной, украшенной зеленью, душистого хлеба и ароматного отвара, мы вернулись к своему столику.