* * *
Не надо себя обманывать: я не осталась в их доме не из-за болезненной тактичности. Просто мне тяжело было изо дня в день смотреть на счастье своей подруги. Я не завидовала тому, что у нее богатый и знатный муж, меня убивало понимание того, что никто никогда не посмотрит на меня так, как смотрел на нее Бруно. А еще хуже было сознавать, что и я никогда не буду глядеть на мужчину с теми чувствами, которые изливала на мужа Соль. Они мне просто не даны.
Альфреда я не любила, сейчас я это ясно видела. Просто шла за ним, увлеченная движением. Его ухаживания были такими милыми, а все остальное, что за ними последовало, логичным, и это все. Он разбудил во мне чувственность, но не любовь. Я злилась тогда на то, что меня использовали, а не на что-то другое. Поэтому и пережила разрыв так легко: отомстила и забыла.
С Лоренцо у нас вообще был взаимовыгодный договор и то, что он его не смог исполнить, не моя вина. На него я гневалась, злилась, обижалась, но это была реакция на сорванные планы, а никак не тоска по любимому. Работа в Университете вытеснила из моей головы все мысли о бывшем женихе. Сейчас я за него даже рада.
Кажется, я вообще не способна на сильное чувство, в точности как моя мать. И вот это меня угнетало больше всего.
* * *
С тех пор, как я перебралась в деревню, каждый день с утра пораньше уходила на море. Сын хозяйки показал мне маленькую труднодоступную бухточку, куда невозможно попасть с берега. Он отвозил меня туда на лодке и я там проводила целый день. Брала с собой только подстилку, книги и фрукты, а вода там была: источник бил прямо из каменной стены. Под вечер парень возвращался за мной и отвозил обратно, а хозяйка кормила сытным, вкусным ужином, после чего я гуляла по окрестностям и отправлялась спать.
В бухточке у меня было то, чего не было никогда: свободное, только мое время. Никто и ничто не висело надо мной, напоминая о долге. Я
вообще ничего никому тут была не должна. Читала что хотела, размышляла о том, что приходило в голову. А еще купалась и загорала голышом. Педро, сын хозяйки, предупредил меня, что кроме него никто за весь день в бухточку не заглянет, и я этим пользовалась. Конечно, меня можно было увидеть со скал, если кому-нибудь пришло бы в голову туда забраться. В первый день меня это смущало, а потом я подумала: ну что принципиально новое он увидит? Тем более что на скалы местные предпочитали не лазить, это считалось опасным.
Так что я могла наслаждаться свободой и отдыхом, если бы не мысли, которые постоянно лезли в голову.
Вообще способность мыслить, которые мои учителя провозглашали величайшим благом, оказалась для меня проклятием.
Ее нельзя выключить. Если ты умеешь думать, ты будешь думать во что бы то ни стало, даже если особо не о чем.
Когда я училась или работала, для моих размышлений всегда было достаточно пищи. А тут я очутилась в странной для меня ситуации. Голове нечем было себя занять.
Отправляясь к Соль на свадьбу, я не взяла с собой книг, кроме “Общей теории магического поля” архимага Арсеникуса. Свои записи я тоже оставила дома и теперь страшно об этом жалела. “Общую теорию” я уже выучила наизусть, а в доме Бескаля научных книг, кроме трудов по растениеводству и виноделию, не держали. Соль насовала мне любовных романов, но читать их я не смогла. Наверное, у их авторов как-то не так голова устроена: большего бреда вообразить себе трудно.
Но свое дело эти дурацкие книжки сделали. Как известно, злые демоны всегда найдут заботу для праздных рук, а в моем случае для праздного ума. Вместо того, чтобы заниматься любимым делом, я целыми днями думала о своей жизни и чем дольше думала, тем больше убеждалась: со мной что-то не так.
Я припоминала и внимательно рассматривала каждый момент моей жизни. Отношения с родителями и братьями, роман с Альфредом, помолвка с Лоренцо — все подверглось моему пристальному анализу.
Отцом я восхищалась, но когда стало ясно, что он наметил мне в жизни дорогу, которая мне не понравилась, я ни на минуту не усомнилась в своем праве пойти против него. Добилась своего? Да. Но какой ценой? С папой у меня сейчас более чем прохладные отношения, это подтверждает и мой счет в банке.
Маму в детстве я вроде бы нежно любила, но всегда в грош не ставила ее мнение. Когда выросла, она стала вызывать у меня глухое раздражение. Ее безапелляционные мнения по всем вопросам, продиктованные так называемой житейской мудростью, всегда казались мне убогими, а ее благоговение перед институтом брака и желание выдать меня замуж, все равно за кого, просто злило. То, что мои братья при выборе жизненного пути предпочли прислушаться к материнскому здравому смыслу и отринуть сложный, но благородный путь отца, тоже не прибавляло добрых чувств.
Братья? В самых лучших отношениях я была с Карлом. Он был настолько меня старше, что никогда не принимал всерьез маленькую сестренку. Из всех братье он больше всего путешествовал по делам своего торгового дома, так что три-четыре раза в год наезжал в Элидиану и привозил мне из дома разные вкусности. Я радовалась, обнимала его, целовала, но была ли это радость от встречи с любимым братом или от получения любимого лакомства?
С Симоном мы никогда не были дружны, слишком разные мозги дали нам боги. Я не понимала его, он не понимал меня, так что любая наша дискуссия заканчивалась или дракой, или слезами. Несмотря на то, что Симон пошел по академической стезе, он очень поддерживал мать в желании выдать меня замуж и регулярно подыскивал мне женихов среди своих знакомых. Не стоит упоминать, что они все были ужасны: занудливые уроды. Это не добавляло мне добрых чувств к его персоне.
С Марком мы очень дружили в детстве. Я решала за него задачи, а он строил мне домики и катал на качелях. Когда он ушел в армию, я даже плакала. Сейчас, когда его отпуск случайно совпадает с моим, мы встречаемся как благожелательно настроенные друг к другу, но совершенно чужие люди.
Мои возлюбленные? Вряд ли Лоренцо и Альфред достойны этого наименования. Любовники, это да. Альф мне лгал, а Лоренцо был честен, вот и вся разница. Я же не любила никого.
И что же выходило в сухом остатке? Я всегда, с самого детства была бездушным чудовищем. Неприятно это сознавать, но врать себе я не привыкла.
Есть у меня шанс все изменить?
Не думаю. Свою сущность не изменишь, как ни старайся. У лягушки не вырастут крылья. Она может стать большой, даже очень большой, но — лягушкой.
Мой персональный маленький рай моими же трудами медленно, но верно превращался в персональный ад.
* * *
Спасла меня, как водится, Соль. На пятнадцатый день моего отпуска рано утром пришла ко мне с огромной корзиной, полной всяческий вкусняшек, и заявила:
— Я тебя похищаю.
Не передать, как я обрадовалась визиту подруги. Я как раз только продрала глаза и завтракала, ожидая, когда Педро подгонит свою лодку к причалу. Но если Соль хочет меня увести куда-то в другое место...
Она не хотела. Наоборот, прослышала, что я езжу купаться в уединенную бухточку и решила присоединиться.
— А куда ты дела своего мужа?
— Он уехал на сборище виноделов. Будут решать всякие глупые вопросы, а потом напьются как свиньи. Бруно меня звал, но я предпочла этот день провести с тобой. Любоваться, как эти старые хрычи будут спаивать моего мужа? Увольте!
Педро отвез нас и с гордостью обвел рукой бухточку, словно представляя свои владения. Соль огляделась.
— Классное местечко! Мне нравится. Надо будет как-нибудь притащить сюда Бруно. А то он вроде тебя: работает-работает, никак не найдет времени отдохнуть.
Когда же рыбак скрылся за мысом, отсалютовав нам веслом, Соледад вдруг вперила в меня свой знаменитый взгляд, который я называла прокурорским, и сказала:
— Ты мне не нравишься.
Я пожала плечами.
— Сказала тоже. Я сама себе не нравлюсь. Да и как такое может кому-то нравиться?
Она плюхнулась рядом со мной на песок, взяла меня за плечи и заглянула в глаза:
— Ты действительно так думаешь?
— А что тебя удивляет?
— Ну, вообще-то ты мне нравишься, и не только мне. Вряд ли я бы стала с тобой дружить, если бы ты была мне несимпатична.
Я опустила глаза. Вот как объяснить ей, что я чудовище? К Соль я отношусь очень хорошо, она моя единственная за всю жизнь подруга, а она... Она просто очень хороший человек и ей меня жалко.
— Так, нечего песок рассматривать. Лучше скажи мне, что тебе в себе не нравится?
— Мне ничего не нравится.
— А все же? Внешность?
— Она в том числе. Ты же не будешь утверждать, что я красавица.
Соледад рассмеялась.
— Красавица? Нет конечно. Ты милая, а это гораздо лучше.
— Гораздо хуже! Дело не в том, что я не красавица, а в том, что у меня затрапезная, невзрачная внешность. Лучше уж быть уродом, как наша магистр Лисистрата.
Лисистрата была одна из ведущих целительниц. Кроме огромного дара, у нее еще была самая, на мой взгляд, запоминающаяся внешность. Уродливая, даже страшная, но притягивающей к себе все взгляды. Лисистрата обладала невероятной харизмой. Перечить ей не решался никто. Стоило ей нахмурить брови, как студенты тут же становились шелковыми, а ректор превращался в комнатную собачку и бежал по ее поручению. Мне бы так!
В ответ на эту мою реплику Соль еще громче закатилась смехом:
— Ничего себе. Милашка Марта Аспен завидует Лисистрате! Кому рассказать — не поверят! Девочка, посмотри на себя в зеркало и успокойся. Когда у тебя так горят глаза, ты — само очарование.
Она меня не понимает или я не умею объяснить? Скорее второе.
— Понимаешь, Соль, я не такая, как ты, например.
— Так это же прекрасно! Зачем нам вторая Соледад?
— Я не в этом смысле. Ты такая добрая, хорошая, все чувствуешь... А я...
— Ты злая и бесчувственная, хочешь сказать? Ну знаешь, много я ерунды слышала, но такой...
— Погоди, послушай...
И я выложила все, о чем думала последнюю декаду. Про родителей, братьев, любовников и про то, что у меня нет настоящих чувств, тех о каких книги пишут и в песнях поют. Мысли есть, а чувств нету.
Соль слушала меня, не перебивая, а когда я наконец закончила, еще некоторое время молчала. По лицу ее было видно, что она переваривает сказанное. Затем она вдруг погладила меня по голове и привлекла к груди, как ребенка. Моя мать так никогда не делала.
— Бедная девочка. Бедная маленькая девочка.
В первую минуту мне стало так хорошо и тепло, что внутри открылись какие-то краны и из глаз сами собой потекли слезы. Но потом я устыдилась: нельзя же так распускаться! А Соледад все гладила меня по голове.
Я осторожно выбралась из ее объятий и спросила:
— Ну, что ты обо всем этом думаешь?
Она ответила вопросом на вопрос, причем спросил такое... Я никак не ожидала.
— Марта, а сколько тебе лет?
— Двадцать пять, а что?
Соль задумалась, потом сказала:
— Ты на три года моложе Бруно, но он по сравнению с тобой дитя-дитем... хотя ты тоже хороша. А знаешь, сколько мне?
— Понятия не имею.
Я, конечно, понимала, что Соль меня старше, но когда поняла насколько... Не упала только потому, что и так сидела на песке.
— Пятьдесят шесть. Для ведьмы юность, но, как ты понимаешь, жизненный опыт еще никто не отменял. И вот что я тебе скажу: не переживай.
— В смысле?
— А вот просто: не переживай. Или так: не бери в голову. Ты нормальная. Просто у таких умненьких, как ты, эмоциональное развитие часто запаздывает.
Я вытаращила глаза, Соль на это махнула рукой:
— Ум поначалу все подавляет, детка. Но приходит время, и чувства расцветают тоже. А что поздно расцветает, долго цветет. Я, конечно, не целитель душ, но кое-что про это знаю. Все в твоей жизни еще будет: и яркие чувства, и любовь. А то, что ты сказала про родителей... Ты их любишь, запомни! Просто при этом реально оцениваешь. Так это трудней: любить такими, какие они есть, а не рисовать себе идеальный портрет и с ним носиться, как с писаной торбой.
— Почему ты так думаешь?
— Я не думаю, я знаю. Вот скажи: если с твоими не приведи боги, что-нибудь случится, ты же все бросишь и побежишь на помощь?
Странные вопросы она задает.
— Ну естественно, они же моя семья.
— Вот это и есть любовь. Настоящая, действенная, а не сюси-пуси. Ну, а любовь к мужчине... Когда придет, ты поймешь.
— А ты, Соль? Я же вижу, что ты любишь Бруно... Но я никогда не думала, что между вами такая разница. А он знает?
Моя подруга вздохнула.
— Знает. Я ему сразу сказала. Иначе вышло бы нечестно. Своих я не обманываю даже в мелочах, а тут совсем не мелочи. Ты же знаешь, как мы познакомились?
Ну еще бы! История любви Соль и Бруно разворачивалась на моих глазах. Сначала была ее статья в “Вестнике травника”, которую Бруно прочел и написал автору. Он еще не знал, что С. Каванис — это не зануда-ботаник, а прекрасная девушка. Она ему ответила, завязалась переписка, а через полгода они встретились на сборище растениеводов.
Бруно узрел Соледад и влюбился с первого взгляда. Правда, он потом уверял, что влюбился в нее еще по письмам, а встреча только подтвердила правильность его первоначального чувства. Он ей тоже понравился.
Мне она тогда не стала сообщать, что влюблена, но, вернувшись с того форума, говорила только о Бруно. Ясно было, что он запал ей в душу.
Затем было долгое ухаживание. Предложение он сделал на третьем или четвертом свидании, но Соледад желала проверить чувства. Да и уйти посреди учебного года ей бы никто не позволил. Бруно просадил огромные деньги на порталы в столицу: он не мог бросить свое хозяйство, но не видя Соль жить тоже не хотел.
И вот наконец они поженились. Без очков видно, что брак оказался удачным.
Соледад подтвердила:
— Оказалось, мы подходим друг другу. Я и вправду очень счастлива. Но ты должна понимать: я ведьма. Бруно не первый мой муж и не последний.
Историю ее первого мужа, ученого-ботаника и тоже обычного человека, я знала давно. Он трагически погиб во время одной из своих экспедиций в болота устья Каруны. Это случилось за пять лет до моего появления в Элидиане. Тогда Соль по нему тосковала, что не мешало ей менять любовников как перчатки. Я ее не осуждала: для ведьм это самое действенное средство утешения и реабилитации. Когда же появился Бруно, Соль стало не узнать: любовники исчезли вместе с тоской в ее глазах.
— Как только я увидела Бруно, поняла: это мое! Но боялась серьезных отношений, он ведь гораздо меня моложе, а с другой стороны... Когда-нибудь он станет старым и умрет, а я все еще буду молодой женщиной. К сожалению, для ведьм не существует обряда разделения жизни. Я не смогу сделать своего мужа долгожителем. Поверь, осознание этого не слишком приятно как для него, так и для меня. Но это первое, что я ему рассказала, когда он попросил меня стать его женой.
— А он?
— Поцеловал меня и сказал, что ему все равно. Он хочет отведенные ему годы прожить со мной рядом. Наверное, мне правильнее было бы выбрать в мужья мага, но сердцу не прикажешь.
