Я здесь

Давай, сказал я, давай твой всеобъемлющий и глубокопроницающий тест. Мне ведь и самому было интересно получить всеобъемлющий и решительный ответ и покончить с сомнениями и противоречиями в моей мятущейся душе. И тогда он задал мне такой вопрос. Представь, что ты знаешь абсолютную истину и правильный закон жизни. Что ты будешь с этим делать? Пойдешь ли проповедовать? Я задумался. Я вспомнил все, что знаю об этом из истории и литературы. Бесперспективное дело, понял я. В лучшем случае, как тот Заратустра, вернусь в пещеру несолоно хлебавши. В худшем... Да и как вложишь свое знание в чужую голову?

— Нет,— сказал я литератору и философу П.,— не пойду. Нет.

— Ага! — воздел он указательный палец.— Это женская позиция. А мужчина бы пошел. Потому что это мужская позиция.

Я вспомнил Лао Цзы на заставе, я вспомнил отрекшегося принца Гаутаму, которого долго уговаривали... Но мало ли, вдруг это те самые исключения, только подтверждающие правила? Я в душе тугодум. Пока я вел свой внутренний диалог, компания переключилась на другие темы, и я не стал уже встревать. После драки, как говорится, кулаками не машут: уел меня П., уел.

Дома я рассказал об этом разговоре моей подруге. Как она смеялась!

— Ты?! — воскликнула она.— Это ты-то не пойдешь проповедовать? А чем, по-твоему, ты занимаешься семь дней в неделю и двенадцать месяцев в году?

И я окинул мысленным взором свою жизнь...

Может быть, подумал я, и с Лао Цзы была та же история? И кто бы уговаривал Будду начать проповедь, если бы у него уже не было учеников?

Так и остался в тот раз невыясненным вопрос, кто же я на самом деле.

Зато я понял, что имею о себе самое неверное представление.

*Инна И.:

Вспоминается, как в самом начале трансгендерного перехода подружка прочитала мне лекцию о том, что 'быть женщиной — это не только носить красивые платья', как бы намекая (да что там намекая — и прямым текстом тоже говоря), что женского во мне почти ничего и нет. Прошло несколько лет, и от новых знакомых доводилось слышать уже обратное: что они вообще не представляют меня в качестве мужчины. Сказать, что я так уж изменилась за это время (помимо внешности) — так нет. Скорее, этот пример говорит о том, что люди часто склонны видеть только то, что им хочется видеть. А еще — что разница между мужчинами и женщинами нередко бывает в большей степени у людей в головах, чем в реальности.

БЕЗ ЕДИНОГО ГВОЗДЯ

Ну, на самом деле это был еще один неудачный роман.

Но зеркало в моем доме действительно стояло на полу, прислоненное к стенке возле двери. Мне было нормально, а что?

А парень попался рукастый, даром что такой же, как я, только натурал. Его очень смущало то обстоятельство, что я вот такой 'мальчик', а не нормальная 'девочка'. Но все же он некоторое время терпел это безобразие. Хотя и спрашивал с озадаченным видом: это что же у нас — голубизна, получается? Да, отвечал я беззаботно. Голубизна, дальше некуда. А мне нравились его ресницы. Зеркало это зато не давало ему покоя. Непорядок в доме. Подумаешь, что это мой дом! Порядок-то везде одинаковый. И однажды он попросил у меня молоток и гвозди, чтобы повесить зеркало. Я никак не прокомментировал его намерение, только сообщил об отсутствии в моем доме сих ценных предметов. Что было ошибкой, причем дважды, но тогда я не знал об этом. В доме моем тогда действительно не было ни молотка, ни гвоздей, потому что я был беден, очень беден, на самом деле. И прибивать мне было нечего. В свете этого я не тратил на молоток деньги, сэкономленные на лампочках. А что зеркало — полметра на полметра — на полу стояло, так пусть его. Я об него не спотыкался. Да еще и в ванной зеркало висело, в него можно было посмотреться, если очень хочется и если лампочка на месте. Последствия наступили послезавтра: мой красавец привез свой молоток и свои гвозди и, не говоря худого слова, повесил зеркало, пока я на кухне делал чай. То есть я на звук явился, но гвоздь уже прочно укоренился в стене, и зеркало висело на нем, как нарисованное.

Я такого не люблю. Это мой дом. Мне можно здесь помочь, если я попрошу, или предложить помощь, которую я могу принять или не принять. Точка. Об этом я в сдержанных выражениях поведал гостю. На что красавец мне любезно сообщил, что я и не мужик вовсе. Потому что в моем доме — кто еще не догадался? — нет молотка и гвоздей!

Я, конечно, предложил ему поискать в моем доме нитку с иголкой. Найдет — соглашусь, что я женщина. По секрету скажу, что я ничем не рисковал.

Я был уже утомлен поисками вторичных половых признаков в разных неподходящих местах моей жизни. Да, я раздолбай, и это не имеет отношения ни к чему больше. Да, пуговицы мне пришивают знакомые женщины. И сыну тоже. И в конце концов, на футболках и свитерах нет пуговиц!

Он выкатил встречный аргумент, непобиваемый: он зарабатывает больше меня, и поэтому...

Зато через год с небольшим я снова встретил его, случайно. Угадайте, кто к тому времени зарабатывал больше. Ах, как он... удивился.

Но это я так, из чистой мстительности.

Не знаю, какую мораль присовокупить к этой истории. Пожалуй, ею я и закончу свои заметки о половом диморфизме — но только их.

Вообще же мне еще есть что порассказать, и я порасскажу.

Напоследок открою вам глаза на еще одно неоспоримое отличие мужчины от женщины.

Когда мужчина читает стихи, он выделяет согласные. А женщина — гласные.

За что купил, за то и продаю...

*Н. Ю.:

В нынешнем моем мире живут люди разного пола. Если речь не о медицинских проблемах и не о сексе, никого из них особо не волнует, что у других в трусах. По крайней мере, интереса к моим половым признакам я особого не обнаружил. Мне кажется, так и должно быть. Мне кажется, что интересоваться формой разъема и сопутствующими признаками может либо партнер по сексу, либо доктор. И если кого-то интересует, мужчина я, женщина или кто-то еще, я задумываюсь: неужели интересующийся собрался со мной переспать? А если не собрался — зачем ему это?

*Юлия, психолог, Москва:

Может быть, это будет интересно, потому что это о процессе — я хорошо помню, как менялось мое собственное отношение. Для меня самой удивительно, как я умудрилась дожить почти до тридцати — и ни разу не столкнуться с трансгендерностью. Всякие люди бывали в моем окружении, а вот трансгендеров не было. И даже пара абзацев из учебника клинической психологии, посвященных гендерной дисфории, стерлась из памяти практически начисто, потому что не к чему было привязать эту информацию в личном опыте. То есть к описываемому моменту я была в этом отношении как чистый лист, tabula rasa...

И вот, беседуя в одном из сообществ с человеком, которого я уверенно считала мужчиной, я начала догадываться, что за мужским ником, речью в соответствующем роде и набором 'брутальностей' — за всем этим скрывается женщина. И когда, полистав дневник, я подтвердила свои догадки (семья, дети, 'мама', цветочки-рюшечки), мысль была одна: 'Бааа! Да это ж баба! И к тому же баба больная...' Не слишком красиво, да?.. Но в тот момент — я могу вспомнить это — это было как жестокое разочарование. Человек, по отношению к которому я активно реализовывала весь набор поведенческих паттернов 'как женщина общается с мужчиной', оказался женщиной.

Я тогда впервые осознала, насколько по-разному я воспринимаю людей разного пола и как по-разному веду себя с ними. Насколько фундаментально это разделение. А теперь я могу судить, насколько трудно входит в неподготовленное сознание сам факт, что биологический пол и самоощущение человека могут различаться — и что это нормально. Впрочем, в том случае у меня было оправдание: параллельно с трансгендерностью (я тогда еще и слова-то этого не знала), там был такой 'букет' странностей, что, будучи психологом, я не могла не насторожиться. И пожалуй, могу сейчас сказать, что в определение 'больная' трансгендерность внесла вклад далеко не в первую очередь.

То общение свернулось быстро, оно и было не личным — предметным, по вопросу. Но вскоре мне порекомендовали творчество одного человека, музыканта, певца. И опять: однозначно женское лицо, фигура, волосы ниже плеч... и — опять о себе в мужском роде. 'Это что, тенденция?.. ' — нервно хмыкнула я. Картина мира начала заметно пошатываться. И тут уже идеей 'больная баба' было не отделаться: абсолютно адекватный, талантливый человек, хотя, как и многие в музыкальной среде, несколько маргинальный.

Я уцепилась за эту маргинальность, как за спасательный круг: ну, мало ли — эпатаж... И все еще не сдавалась. Уважая право другого называть и вести себя, как угодно, я не могла заставить себя в переписке использовать мужской род и прочие маркеры гендера и использовала такое удобное обращение на 'вы'.

Меня не покидала мысль, что человек 'играет' в это, что это все не слишком серьезно. И, где-то на периферии сознания, бегал страх: что если я приму его правила игры и буду говорить о явной женщине 'он', то 'нормальные' окружающие покрутят в мой адрес пальцем у виска — как в адрес дурочки, купившейся на обман и готовой твердить ерунду вопреки реальности. Восприятие изменилось только тогда, когда появилась возможность не смотреть со стороны, а общаться лично, хоть и не слишком близко, хоть и через интернет.

Это было уже третье знакомство — с автором вот этой самой книги. И тут я уже не хотела проходить мимо. 'Знакомство' началось с творчества, со стихов, потом прозы — и мне хотелось остаться и узнать больше, потому что что-то внутри откликалось на них. Я тогда сказала себе: ладно.

Предположи, что это реальность.

Предположи, что что-то, чего ты не знаешь, действительно имеет место быть. Просто допусти это. И вот тогда, когда ты узнаёшь, как живет человек день за днем, когда видишь его чувства, узнаёшь, что внутри, — тогда не остается сомнений в искренности, в том, что 'внешнее' (поведение) соответствует внутреннему, соответствует самоощущению человека. Не остается мыслей, что это игра, — потому что невозможно играть в столь трудные и временами болезненные вещи.

Ну и конечно, очень сильно на меня подействовал текст 'Я здесь', в его первоначальном варианте. Это была возможность увидеть совершенно новую грань реальности — изнутри. И не только увидеть, но и почувствовать... Конечно, новое восприятие и понимание — оно входит в повседневную жизнь не одномоментно. Путаешься, привыкаешь, поправляешь себя. Но, возвращаясь к моей первой истории, я отмечаю, как начинаю вести себя с трансгендерными людьми именно в соответствии с их гендерным самоопределением, а не биологическим полом. То есть на каком-то глубоком уровне восприятие меняется. И я уже не буду общаться с мужчиной-трансгендером как с эдакой 'странной девочкой', нет — именно как с мужчиной...

И конечно же, в первую очередь как с человеком — уникальным, не определяемым ни полом, ни даже гендером — ведь каждый из нас гораздо больше, чем наши отдельные характеристики. Хотя, безусловно, для меня в общении с трансгендерными людьми всегда присутствует понимание, что этот человек — особенный. Все время понимаю, что в моем окружении подавляющее большинство людей о трансгендерности — ни слухом, ни духом. И что это надо объяснять. Убеждать, может быть. Что есть риск встретить при этом непонимание... То есть даже для меня пока трансгендерность — это все же фигура на фоне, а не привычный и обыденный фон. Может быть, это тоже изменится со временем, может — нет. Но даже если нет... это же прекрасно, что люди разные и что можно видеть в каждом — множество его особенностей...

'ИЗ ВСЕХ ИСКУССТВ ВАЖНЕЙШИМ ДЛЯ НАС ЯВЛЯЕТСЯ КИНО'

Мама моя не дожила до того дня, когда я впервые сказал о себе в мужском роде не походя, играючи, как это бывает у вполне женщин, а со всей силой осознанности и решительности. Отношения у нас и без того были непростые, не знаю, как она встретила бы такой афронт. То есть, конечно, знаю... Но этого не случилось — и точка.

Я почему о маме заговорил? Потому что один из читателей моих записок задал мне вопрос о том, как я перерабатывал под себя, под свою новую реальность полученные в детстве 'девочковые' навыки. А девочкам их навыки передает, в большинстве случаев, именно мама.

Так вот, признаюсь честно, когда я предлагал тому, с ресницами и молотком, поискать у меня в доме нитку с иголкой — я лукавил, хотя и вполне искренне. Нитку с иголкой, предназначенные для скучного дела пришивания пуговиц, он и в самом деле вряд ли нашел бы. Признаю, что сказал я это ради красного словца, и некоторые шансы обнаружить искомое у него были. Конечно, если бы он проявил методичность и упорство. Иголки — это вам не лампочки, их труднее поголовно найти и уничтожить или просто заново потерять — даже не в стогу сена, а в целых двух комнатах беспорядочного хозяйства. Но были в этом хозяйстве предметы еще более предосудительные с точки зрения половых диморфистов: настоящие спицы и крючки, а также цыганские иглы, и клубки шерстяных и прочих ниток для вязания. При чем здесь мама, спросите вы? Как раз здесь мама ни при чем. Потому что ей так и не удалось научить свою непутевую и неприспособленную дочку, у которой руки не той стороной вставлены, ни шитью, ни вышиванию, ни вязанию. С чем не справилась мама, справилась взрослая жизнь. Непутевая дочка окончила вуз и уехала по распределению в деревню учителем и там долгими зимними вечерами в заметенном снегом доме самостоятельно освоила уроки вязания по книжке. Не надо смеяться, все так и было: и распределение, и сельская школа, и сугробы, и непролазные лужи калининградской зимы. Она даже связала себе шарфик и несколько жилеток — на свитера ей никогда не хватало терпения. Мне тоже.

Но вы помните, что спустя некоторое время появился ребенок — и времена у нас были тяжелые, — а связать свитер на двух-трехлетнего малыша это не намного больше, чем связать взрослую жилетку. Так что и этот пункт программы был выполнен. Более того, ради сына было освоено вязание орнаментов (больше двух цветов в ряду я, увы, не потяну!) и рисунков, вязание носков на пяти и на двух спицах, полупатентная резинка, вязание крючком и даже немножечко вязание по выкройке. А ведь бывают еще вязаные игрушки, куклы и звери, бывают сумки и шарфы, а сейчас я с упоением пополняю кукольную коллекцию, и этим милым персонажам тоже нужна теплая одежда. Так что вязание — слишком ценное умение, чтобы им просто так разбрасываться.

Но вы так же помните, конечно, что половые диморфисты не дремлют. Путешествуя по городу со спицами в руках и с клубком в рюкзаке, я и так представлял собой зрелище по тем временам в том месте — необычное. А в компаниях, где я не стеснялся говорить о себе в мужском роде и одновременно бойко шевелить спицами и/или крючком, я вызывал средней тяжести когнитивный диссонанс.

Если еще можно было понять, что вот сидит женщина, которая говорит о себе в мужском роде и требует к себе такого же обращения, и можно было спорить вслух или про себя, лично или за спиной, но так или иначе это было вместимо... То зрелище женщины, которая говорит о себе в мужском роде, требует к себе такого же обращения и при этом вяжет, не вмещалось решительно никуда.