Увидеть лицо ч.1

* * *

Виталия Воробьева, сидевшего прямо за креслом водителя, разбудили не дрогнувший автобус, не дождь, не сны, не истекшее время, засеченное телом для отдыха — ничто из того, что обычно чаще всего будит людей. Его разбу-дила тревога, четкое, почти осязаемое чувство опасности, сравнимое с хоро-шим тычком под ребра или чьим-то истошным воплем.

Он выпрямился в кресле, тут же открыв совершенно не затуманенные сном глаза, как будто вовсе и не спал. Обладая реакцией хищника, которого малейшие, хоть мало-мальски тревожные перемены, будь то звук, запах или просто некое особое изменение в самой атмосфере окружающего мира, при-водят в состояние мгновенной внимательной бодрости, Виталий быстро ос-мотрелся, оценивая обстановку и выискивая источник опасности. Чутье не могло его подвести. Оно никогда его не подводило — опасность он всегда чувствовал так же безошибочно, как и смерть, этому быстро учились...

Виталий неожиданно вздрогнул, и его серо-синие глаза, только что смот-ревшие внимательно и настороженно, вдруг стали беспомощными и затрав-ленными — глаза человека, который не в силах вспомнить, кто он такой, где очутился и как сюда попал. Губы искривились, сжались в узкую полоску, ло-вя уже готовый вырваться вскрик, пальцы левой руки судорожно вцепились в запястье правой, безжалостно сминая его, так что захрустели суставы. Боль, как ни странно, принесла подобие успокоения, и он чуть расслабился, глубо-ко вздохнув, потом поддернул вверх рукав кожаной куртки и посмотрел на свою правую руку, чуть шевеля пальцами, словно пытался нащупать в возду-хе нечто, видимое только ему одному. Облизнул пересохшие губы. Запозда-лое осознание только что приснившегося — настолько реального, что на долю секунды он и в самом деле подумал, что...

Что?!

Сон исчез, хотя только что он помнил... Исчез в один миг, как рисунок на песке, захлестнутый высокой волной, оставив после себя лишь легкий и уже тоже исчезающий след боли, страха, особой горечи и грызущей тоски, понять которые нельзя, если только ты не...

Что?!

Виталий вздохнул и тряхнул головой, отгоняя наваждение. Что бы там ни было, это просто сон, кошмар, бред, которого не существует и о котором не стоит задумываться. Что сон? — за горло не схватит, по голове не огреет. Только вот рука... рука почему-то очень его беспокоила. Что-то с ней было не так, с этой рукой, что-то очень и очень не так... Виталий еще раз взглянул на свою раскрытую ладонь, его пальцы сжались на запястье в последний раз, а потом отдернулись — раздраженно и в то же время с явным облегчением. Он хмыкнул. Рука как рука. Надо же, привиделось... Переутомился что ли?

Руки Виталия легли на подлокотники кресла с обманчивой расслабленно-стью. Пальцы и тыльные стороны ладоней покрывало множество свежих мелких царапин и проколов, словно Воробьев долго что-то искал в густых ежевичных зарослях, и, мимолетом взглянув на них теперь, Виталий чуть улыбнулся уголком рта. Он отвозил племяннице щенка чау-чау в подарок на день рождения, и дорогой тот, вертлявый и непоседливый, изжевал ему все руки, то пытаясь обрести свободу, то просто убивая время. Исцарапанные ладони еще хранили тепло щенячьего тела — живое тепло, одно из самых за-мечательных ощущений в мире. Сестра, конечно, увидев "подарок", в первые минуты едва не открутила Виталию голову, но смирилась очень быстро. Хо-рошенькая сучка — много шерсти и чуть-чуть зубов и глаз — с грозным име-нем Гера очаровала всех почти моментально, а когда, заснув, захрапела, раз-валившись кверху лапами и чуть подергивая во сне кончиками коротких ушей, даже сестра сказала с обреченным умилением: "Ладно, пусть живет".

У самого Виталия в его небольшом двухэтажном доме жили двое чау-чау, у каждого из которых был свой этаж и каждый весьма ревностно относился к собственной территории. Умные, серьезные и независимые, похожие на ма-леньких, но очень хмурых медведей, они научили себя уважать и, в свою очередь, уважали хозяина — чувство, рожденное не палкой, но взаимным до-верием и справедливостью. Уважая хозяина, они уважали и его собствен-ность, и, хотя и на одном, и на другом этаже и помимо них хватало живности, на которую они бы с удовольствием поохотились, собаки никогда себе это не позволяли, хоть некоторую из этой живности недолюбливали, а ежа, воро-вавшего у них еду и укладывавшегося в самых уютных местечках, и вовсе ненавидели.

Воробьев не был, что называется, зоологическим фанатом, не держал дома сто кошек и двести собак, и в его доме не было такого, чтобы не протолк-нуться, но, все же, дом был населен. Виталию сложно было это объяснить, но ему нравилось окружать себя жизнью, видеть вокруг жизнь в разнообразных ее проявлениях — видеть свежую зелень растений, смотреть, как мелькают в прозрачной воде юркие рыбки, как неторопливо и словно на цыпочках пере-двигается по приспособленному для него обрубку дерева, вращая своими странными глазами, хамелеон, как ругаются между собой попугаи, склонив голову набок, как неуклюже топочет по своим делам трехлапый, когда-то угодивший под машину еж. Чау-чау, все же, были его любимцами, знали об этом и умело этим пользовались, относясь к прочим привязанностям Виталия со снисходительным презрением.

Да, жизнь. Ему нравилось смотреть на жизнь, прикасаться к жизни и соз-навать, что этой жизни ничто не угрожает. И идти на крайние меры, чтобы угрозы не возникало. К животным это не относилось, но людей он не щадил. Пусть будет больно сейчас, зато выживешь потом и к боли будешь готов все-гда. Он вел школу женской самообороны и к своим ученицам относился без всякого снисхождения и жалости — девчонки вплоть до выпуска уходили до-мой в синяках и ссадинах. Все же палку он не перегибал и очень тщательно следил, чтобы ни одна из его учениц не бросила занятий. Те, кто попадали в его школу, могли уйти из нее лишь выучившись, лишь тогда, когда он мог быть спокоен за их дальнейшую судьбу. Виталий бывал жестким, иногда бы-вал и жестоким и перед выпуском устраивал своим ученицам настоящие эк-замены по выживанию. Когда он считал, что какая-либо из девушек уже вполне обучена, то с помощью одного или двух крепких ребят организовы-вал на нее нападение — самое настоящее, без всякой фальши. И если ни о чем не подозревавшая ученица показывала хорошую реакцию на фактор неожи-данности и успешно отбивалась, он со спокойной совестью отпускал ее из школы. Жестоко? Пусть так. Но его девчонки могли спокойно ходить по го-роду в любое время суток и дать отпор любому любителю легких денег и да-рового женского тела, а то и какому-нибудь маньяку, вздумай они к ним су-нуться. Взять хотя бы недавний случай — одна из выпускниц легко отправила в нокаут своего бывшего приятеля, попытавшегося на почве уязвленного са-молюбия перерезать ей горло. А не будь Виталий жесток в своей преподава-тельской работе, девчонку бы, возможно, сейчас хоронили. Так-то.

Взгляд Воробьева скользнул по мокрому окну, по ссутулившейся спине сидевшего перед ним водителя, по ветровому стеклу, снова по водителю, пе-ребежал на девушку в соседнем ряду, которая, откинувшись на спинку крес-ла и закрыв глаза, чуть покачивала головой в такт звучавшей в ее наушниках музыке, с праздным мужским интересом огладил ее ноги в высоких, чуть ли не до бедер сапогах, опять переместился на водителя, на этот раз уткнувшись ему в затылок, потом двинулся было к летящему мокрому заоконному пей-зажу, но на середине пути вдруг запнулся, дернулся и метнулся обратно, сно-ва вонзившись в стриженый водительский затылок. Виталий чуть выпрямил-ся в кресле, потом, как бы между прочим, передвинулся на соседнее — ближе к проходу, откуда он мог частично видеть профиль водителя — молодого еще мужчины, русоволосого и широколицего, напряженно смотревшего в лобо-вое стекло и постукивающего по рулю указательным пальцем правой руки, под грязным ногтем которого темнел кровоподтек. Словно почувствовав его взгляд, водитель чуть повернул голову. Но Виталий продолжал наблюдать — и за ним, и за дорогой, и даже за постукивающим по рулю пораненным паль-цем, неотвратимо ощущая, как с каждой уходящей секундой тревожное предчувствие перерастает в уверенность.

Что-то было не так. Пока он еще не понял, что именно, но что-то было очень и очень плохо. И водитель знал об этом.

II.

Алина вытащила из стоявшего на соседнем кресле пакета бутылку мине-ральной воды, машинально подстукивая ногой в такт игравшей в салоне ка-кой-то немудреной иностранной песенке, крутанула крышку и вскрикнула, когда взболтавшаяся от тряской поездки вода с веселым шипением брызнула во все стороны.

— Черт, нельзя поосторожней?! — рявкнул сзади мужской голос. Алина по-вернулась, виновато моргая. Сидевший сзади привстал, перегнулся через спинку ее кресла и ткнул чуть ли не в лицо девушке свой сотовый телефон с поблескивавшими на нем несколькими капельками воды.

— Если он сломался...

— Простите пожалуйста, — поспешно произнесла Алина, — наверное, бутыл-ка растряслась, а я...

— Мне наплевать, что там у вас растряслось! — перебил ее владелец теле-фона, бережно обтирая свой аппарат рукавом дорогого черного пиджака. — Если он сломался, я с вас взыщу, не сомневайтесь!

— Но я же не специально! — голос девушки слегка зазвенел от возмущения. — И потом, всего пара капель попала...

— Это — дорогая вещь! — темноволосый, с небольшими залысинами на вис-ках мужчина еще раз взмахнул телефоном перед глазами Алины и опустился на свое сиденье. Его гладко выбритое, породистое лицо потемнело от бешен-ства.

— Неуклюжая курица! — пробормотал он — вполголоса, но так, чтобы си-девшая впереди девушка услышала. Несколько секунд он нажимал на кноп-ки, потом торжествующе провозгласил:

— Пожалуйста, не работает!

— Бросьте! — лениво сказал сидевший на соседнем ряду худощавый чело-век, прикрывая крышку обтянутой красной замшей небольшой коробочки. — Во-первых, девушка извинилась. Во-вторых, подобные вещи предусмотреть нельзя. А в-третьих, вы уже полчаса возитесь со своим телефоном совершен-но безрезультатно.

— Вам-то откуда знать! Вы же дрыхли все это время! — огрызнулся Алек-сей, с легким недоумением ощущая в себе уже не раздражение, а самое на-стоящее бешенство. Сотовая связь сдохла, автобус вот-вот развалится — дре-безжит на ходу, и весь салон провонял выхлопными газами, да еще безмозг-лые бабы, которые вечно тащат с собой гору всяческой снеди и не могут да-же толком бутылку открыть, и всякие уроды, которые позволяют себе вме-шиваться в чужие разговоры!

И дождь...

— Дрыхли! — с вызовом повторил он, в упор глядя на "ювелира-еврея" су-зившимися глазами. Тот спокойно пожал плечами и мягко, снисходительно сказал:

— Спорить с подобными вам людьми бесполезно — одна головная боль и ничего больше.

Обладатель телефона зло что-то ответил, но Борис уже отвернулся и за-был о нем. Он хорошо знал такой тип людей. На таких проще не обращать внимания, и тогда вся их злость сама собой сходит на нет. Такие много кри-чат, но за их криками, как правило, одна лишь пустота, и будь Борис атлетом с пудовыми кулаками, скандалист вообще бы слова не сказал в его сторону. Но Борис атлетом не был и предпочитал первый тип тактики. Он вставил нужную фразу в нужный момент, потому что вообще никак не отреагировать на подобное нельзя, но теперь об инциденте можно и забыть.

— Почему мы так опаздываем?! — Ольга, не выдержав, выглянула в проем между креслами. — Эй, сударь за штурвалом! Я к вам обращаюсь! В чем де-ло?! Уже минут двадцать, как должны быть в городе!

— Ничего подобного! — возразил с сонным весельем мужской голос в со-седнем ряду. — Еще полчаса как минимум!

Над спинкой кресла появилась взлохмаченная голова и одобрительно ус-тавилась на Ольгины ноги, видневшиеся из-под разошедшихся пол кожаного френча.

— Дамочка, не наводите панику раньше времени. Ну опоздаем минут на пятнадцать — и что? Иначе и быть не может. Общественный транспорт всегда опаздывает. Это такой обычай.

— Спец по общественному транспорту, тоже мне! — Харченко презрительно фыркнула, открывая сумочку. Олег ухмыльнулся и сполз обратно на сиденье, томно обмахиваясь черной кепкой.

— Я спец по любому транспорту. С удовольствием бы перебрал вашу ходо-вую.

Позади него кто-то хрюкнул от сдерживаемого смеха. Алина невольно улыбнулась, пряча в пакет злополучную бутылку. За два кресла от нее чих-нули, потом послышалось удивленное неразборчивое бормотание.

— Слюни подотри! — отрезала Ольга со спокойной злостью, деловито копа-ясь в своей сумочке. Ее собеседник усмехнулся в пространство, откинулся на спинку кресла и нашлепнул кепку себе на лицо. Закинул руки за голову, по-том вытянул ноги, вернее, попытался это сделать.

— Господи, меня уже тошнит от этой вони! — произнес капризный девичий голос где-то в начале салона. — В самом деле, неужели нельзя ехать побыст-рее?! Как на похоронах тащимся!

— Быстрее нельзя — дорога скользкая, — водитель еще больше ссутулился за рулем. — Уже скоро приедем, потерпите. Самую малость припоздаем.

Сидевший за его спиной человек, до того вроде бы рассеянно наблюдав-ший, как дворники ритмично обмахивают мокрое ветровое стекло, резко по-вернул голову и внимательно посмотрел на водителя. Потер большим паль-цем короткие темно-русые бачки и спросил — равнодушно и негромко, так что услышал только водитель:

— Гарантируете?

— Ну конечно! — в противоположность ему водитель почти выкрикнул от-вет.

Борис уронил очередной макет в коробочку и удивленно выглянул в про-ход — в голосе водителя ему послышались неуместные вроде бы, истериче-ские нотки, словно того подловили на чем-то криминальном или непристой-ном или...

...или он чего-то испугался...

Показалось? Да нет, вон и рыженькая, так неудачно открывшая бутылку, привстала, держась за спинку кресла, и смотрит удивленно-настороженно. Борис повернул голову — в конце салона еще одна женщина перегнулась че-рез ручку кресла — так, что ее длинные светлые волосы почти касались гряз-ного пола. Мельком он подумал, что волосы у женщины воистину роскош-ные, сейчас такие редко увидишь, и едва удержался, чтобы не попросить ее приподнять голову, дабы не запачкать чуть завивавшиеся на концах пряди.

— Что-то с автобусом? — хриплым со сна голосом спросила она. Впереди на своем кресле недовольно заворочался "спец по транспорту".

— Все в порядке с автобусом! — раздраженно пробурчал он из-под кепки. — Что за паникеры собрались сегодня?! Дайте поспать человеку! Шеф, нельзя ли сделать потише это "гумца-гумца"?! И так башка квадратная...

Водитель протянул руку и послушно убавил громкость магнитофона, по-том снова вернул ладонь на руль.

— Откуда вам-то знать, что все в порядке?! — Марина подобрала свободно спадавшие волосы, перекинув их через согнутую руку, и через несколько кресел от нее директор ювелирного филиала удовлетворенно улыбнулся. — Вы же его не разбирали, не смотрели.

— Я слышу, — снисходительно ответил Кривцов. — Так что едьте спокойно. Может, спеть вам печальную колыбельную песнь?