Стихи

"Жива, жива!" — дивясь, вихрится шепоток.

Всё ближе, ближе князь к заветному пределу —

К фигурке у столба;

Под кожею сапог

Сминается трава, и клочья белой ткани

Он втаптывает в грязь, и розы из венца.

Всё ближе, ближе князь.

Невеста поднимает

Вдруг голову, и кровь с девичьего лица

Под звон колоколов струится ручейками,

Течёт и капает, мешается с дождём.

Глаза в глаза.

И князь, с ней встретившись глазами,

Лишь улыбается — ещё, ещё, ещё;

Как ласковый апрель, горит его улыбка

Под серостью небес, под крики воронья.

Он статен и высок; толпа глазеет пылко

На божество долин.

Князь золото волос перебирает молча,

Приблизившись;

Ведёт изящным пальцем

По девичьей щеке, размазывая кровь.

Она глядит в глаза.

Глаз чёрные распятья

Углём болот горят на бледности её.

Так дышит тяжело — но глаз не опускает.

Князь, коротко вздохнув, подавшись чуть назад,

Всё смотрит на рубцы;

Перчатку он снимает,

И чёрный бархат в грязь

Летит, и радуга камней горит на длинных пальцах

Точёно-мраморных; свершается обряд.

Она глядит в глаза.

Кулак вперёд бросает

Прекрасный князь;

Вперёд —

Меж рёбер краткий хруст.

Придушен хрип;

Толпа вопит;

Потоком красным

Багрится белизна,

Безвольно голова

На грудь её свисает,

И жирно хлещет кровь

Из приоткрытых губ.

И что-то булькает и жмётся.

Князь сжимает,

И беззащитно-розовый шматок

Усталой плоти бьётся на его ладони.

Брезгливо усмехнувшись, князь сжимает

Всё крепче, крепче —

И швыряет в грязь.

Туда же, где цветы потоптанные мокнут,

И белые клочки валяются в траве.

И давит сапогом,

Всё крепче, крепче давит,

И алое — в траву:

То пяткой, то носком.

Она глядит в глаза,

И чёрные пожары

В них копотью горят над сумраком долин.

Не угасает тьма —

Огонь её усталый

От века в век дрожит на линиях чернил.

От века в век мой князь

Вперёд бросает руку,

От века в век потом, мне рёбра разорвав,

Он втаптывает в грязь

Мою слепую муку

Под шорохом дождя,

Под звон колоколов.

7.11.2021

БАЛЛАДА

"Рыцарь мой,

Не пугайся слов моих..."

(Аффинаж. На двоих)

Туман серебристый в долине,

Дыхание звёзд в вышине.

Овеяны холодом стылым

Немые деревья во мгле.

По гулкому влажному лесу

Я еду, и конь подо мной

Волнуется. В дали белесой,

Где чаща смешалась с тропой,

Я вижу молочные вихри,

Здесь воздух горит серебром,

Деревья вздохнут — или вскрикнут —

И что-то шепнёт тебе: стой! —

А конь вдруг замрёт и ни шагу

Вперёд не захочет ступить.

Всё дышит серебряным ядом,

Всё рвёт мою красную нить.

Слезаю с коня, стиснув зубы

(Так старые шрамы болят),

И ветви корявые грубо

Мой плащ цвета мглы теребят —

Дерут, будто старые ведьмы,

Их пальцы в шершавых узлах,

Тумана сгущаются сети,

Мне в сердце впивается страх.

Что было вчера? Я не помню.

Зачем я пришёл в этот лес?

Быть может, кровавая бойня,

Коварный манёвр, перевес?

Быть может, из древнего храма

Мне жрец пожилой поручил

Добыть аромат фимиама,

Достать драгоценный потир?

А может, прекрасная дама

Её умоляла спасти?

Прекрасная... Я застываю

В туманной белесой сети,

И холод змеиный вползает

Мне в каждую жилку плотней,

И шепчет: "Как будто не знаешь,

Что худшим ты был из людей?

Глупец. Не играй в благородство —

Ведь ты ничего не забыл.

Ты чёрная чаша уродства,

Предатель всего, что любил.

Обманом и хитростью дерзкой

Своих одолел ты врагов,

Во имя игры богомерзкой

И скуки — бесчестил богов,

Ты женщин менял, как игрушки,

Ломая одну за другой,

Ты их свежевал, словно тушки

Зверей: от охоты — убой.

Ты мразь, растерявшая смыслы

В бессмысленных играх ума,

Глумливо смеялся над истиной,

Приелось познание зла,

И всё тебе в жизни приелось,

Лишь разве что песня чернил...

Но нет — и она изболелась

Избытком твоих тёмных сил.

Ты дар свой святой сделал тоже

Сосудом пустого греха.

Вопросы тебя не тревожили,

Пока вдаль тянулась строка.

И души людские, как бабочки,

На мёртвых порхали листах.

Ты их на иголки насаживал,

Любуясь трофеем в стихах

И прозе — гордился, высмеивал,

Игрушки свои презирал,

Претили и вина, и оргии,

Ты часто и больно скучал.

А то, что тебя искалечило,

Осталось на илистом дне.

Но, зная свою изувеченность,

Ты встретил любовь по весне.

Красивая, жуткая, подлая

И хищная прозелень глаз.

Ты ей сто миров бросил под ноги,

Она отвергала, смеясь.

Стихи ей, шелка, горы золота,

Горячечный бред до утра,

А ей — на постель с каждым конюхом,

А ей — примитивней игра.

Сначала горела и плакала,

И исповедь горько лилась.

Потом — тебя даром не надо ей,

"Плевать, мне плевать, мне плевать!

Ты только плати — и неважно мне,

Что можешь ещё ты мне дать?"

И ты ей платил, ты купил её,

Ты с ней подписал договор.

Потом отпустил — проигравший всё,

Остались лишь страсть и позор.

И вот, одержимо тоскующий,

Её получил письмецо,

И бешено кружится улица,

И видишь родное лицо.

Потом — унижения прежние,

Потом — новоявленный ад.

Что думаешь — умер ли, пережил?

Хотя — есть ли разница?.. Сад

Эдемский за лесом с туманами

Иль ада пылают круги —

Неважно; всё с теми обманами

Покончено. Просто беги.

Она ведь ничтожна, как все они.

Пустая и глупая самка.

Что видел, что воспевал ты в ней?

Обычная пешка, не дамка.

И если мы даже не умерли,

Уже не имеет значения.

Чернила, туман и безумие.

Безумие. Предназначение..."

Сияние вдруг за деревьями —

Горит, обжигая глаза.

Серебряно-пламенно-белое —

И нежные голоса.

Смех эльфов, как звон колокольчиков?

Над ухом игривый вздох?

Иль пляски разнузданных демонов

В шипах бело-красных цветов?..

Не день и не ночь — мгла белесая,

И я поднимаю глаза.

И ты — как паденье отвесное,

Падение в небеса.

"Мой рыцарь, так долго ты шёл ко мне.

По кругу бродить тяжело.

Всё кажется — словно в бессоннице,

Сквозь мутное видишь стекло.

Теперь не осколки туманные,

Теперь — величавый витраж.

Ну что ты так смотришь, мой болезный?

Быть может, хоть руку подашь?.."

Я плачу — распятый, беспомощный, —

К твоим припадая ногам,

В глазах твоих волн многоточия,

И море мне бьётся в окно...

Потом — просыпаюсь. Три ночи.

Звонок на мобильный.

Алло.

19.09.2022

ПЕТЕРБУРГСКИЙ ЦИКЛ

ПИТЕРСКАЯ ЭЛЕГИЯ

Этот город не знал, кто я.

Я не знала, кто этот город.

Тут без серых небес земля

Не умеет, и мир расколот

На когорты огней во тьме,

На руины и на распятья.

На войне он, как на тебе.

Видишь девушку в синем платье?..

То ли призрак, а то ли — нет.

Наморочилось фонарями.

Этот город — болотный бред,

Этот город всегда не с нами.

Грызла венки его мостов,

Пену кружев-дворцов сминая;

Вот и хлеб, стадион — готов:

Только зрелища не хватает.

Спас — на крови, а кровь — в песок,

В алый прикус твоих закатов.

Медных змеев потопчет бог,

И дожди отойдут, наплакав

Соль морей и сирен сады.

Над садами — припадки чаек.

Этот город — совсем как ты:

Зеркала, а финал — случаен.

Просто прихоть. И грязь чернил

Бьёт волнами по переулкам.

Этот город меня лепил.

Этот город тебя баюкал,

И на бледных качал руках,

Напевая тебе про ветер —

Как запляшет он в парусах

Ярко-винных на новом свете.

Ярко-винных — как тот бокал,

И невинных, как шёпот богу.

Этот город всего не знал.

И меня к твоему порогу

Он привёл — в темноте, смеясь,

Разрывая в клочки сценарий,

Где чернил притаилась вязь.

Только все мы — под градом твари:

Не сумевшая не прийти,

Не сумевший захлопнуть двери.

Если бога нет на пути —

Лучше в новых богов поверить.

Вот и шея — так ставь клеймо.

(Побыстрей: мне немного больно).

Застегни. Не умеешь — но

Так неплохо. Теперь — довольно.

Это жертвенник, это — нож,

Весь измазанный чёрной жижей.

Этот город с тобою схож:

Вас обоих я не увижу.

Вас обоих бы извести,

Вас обоих увековечить.

Только вам — как всегда — цвести,

Ну, а мне — как всегда — калечить.

Поскорей пробивай броню,

Не тяни уже до рассвета.

Как целую ладонь твою —

Поцелую я это лето.

4.08.2020

МАДОННА

"Не множеством картин старинных мастеров

Украсить я всегда желал свою обитель"

(А. С. Пушкин)

У множества картин старинных мастеров

Есть общая черта — растущие из боли,

Лоснятся чёрные цветы у изголовья,

Их лепестки ласкают переплёт.

Когда утрачено значенье перспективы,

Мерцает светотень, мешаются мазки —

Сияет горизонт, и колосятся нивы

Под синью.

Боль ползёт, впивается в виски,

Растёт и кружится, и распирает раму,

Очерчивая контур бледных рук

На тёмной простыни. И взгляд её усталый

Скользит, как лезвие, кромсая равнодушьем;

А может — нежно и плашмя, дразня;

Так рушится сюжет, так пастораль пастушек

Сбивает с толку Гамлета-ферзя.

Рисунок рёбер хрупкий, как дыханье, —

Но надышаться красотой нельзя,

Она — дурман, что гонит прочь из рая,

И тянет, тянет гиблое желанье

Внизу, внутри, везде — и насмотреться

Не может жадное чудовище.

Прося

О новом мире, малодушно старым

Так тешиться, восторгом замирая

У рамы, слушать хриплое дыханье,

Овеянное болью лихорадки;

И в томном полумраке галереи

Растают складки простыни, солёный

Вкус на языке, и запах боли,

В печальный плен заученных движений

Закованный. Странна такая близость,

Как Блок писал; и странное смятенье

Томит от синих глаз и чёрных перьев,

И грустного молчания стена

Отгородит от рамы — и искусство

Замрёт опять, пасуя перед жизнью,

Сюрреализм в угоду реализму

(А может быть, ещё какому "-изму")

Отдаст палитру разноцветных трипов,

Часов текучих, сумерек сознанья.

Оближешь только косточку запястья,

Прикусишь мочку уха, нежный голос

Кошачьей лапкой оцарапает твой слух,

И — проигрыш: опять внутри портрета,

И рушатся элегия с сонетом,

И осень прорастает через лето,

Горит, как рама, в золото одета,

И выигрывают овцы, не пастух.

Луна ночует на твоих лопатках,

На радуге тату и тёмных прядях;

У красоты нет смысла — ты приходишь

Бездумно и бесцельно, как она,

И в чёрно-белый текст потоком красок

Ворвавшись, оставляешь пьяный хаос

Там, где дворцы, сады, бордели, храмы

Свой грозный упорядоченный космос

Создали, волны заковав в гранит.

Но волны никогда не успокоить,

Как словом не смирить отчаянье реки

Из красок радуги.

Паденье в жизнь, цветное распаденье,

И вишни розовой влекущее виденье

Цветёт душистым облаком над чёрной

И непреклонной болью древних вод.

Так раму разрывают две реки —

Всё бьются, всё сияют под луной,

И чёрные цветы под стоны чаек

Растут, лаская тёплые спросонья

И гладкие, как жемчуг, позвонки.

28.10.2021

ЛУНА НОЧУЕТ НА ТВОИХ ЛОПАТКАХ

Луна ночует на твоих лопатках,

И я делю с ней это ложе, будто

Она моя соперница и может

Забрать тебя, как забирает сон.

Развеешься, растаешь, растворишься —

Так тают сны, так тает этот город

В мучительном аллегро криков чаек,

В сиянии обманчивых ночей,

В лазури неба и лазури моря;

Как на твоих глазах, усталый холод,

И плёнка меланхолии, и лестниц

И двориков облезло-томный вид.

И там, во мраке, что-то исчезает,

Дрожит, немеет и подстерегает,

Бьёт пульсом фонарей и угасает —

Так гаснет краткой вспышкой твой дурман.

Слова — слова пусты и быстротечны,

И ты цветёшь, как отцветает вишня;

От вишни не потребуешь ответа —

Молчит, пока беснуется поэт.

И ты молчишь, и нежно-тонких линий

Я обвожу узоры в лунном свете.

Твои лопатки острые, как крылья,

Сияньем разрезают темноту,

Мерцают, как мерцает грустный жемчуг

На чёрном бархате; ты ничего не помнишь —

Мои слова, свои слова и чувства,

И кто я, и откуда я пришла,

Куда уйду с рассветом — но ведь помнить

Всё это не обязан грустный жемчуг.

Ты спишь, белее мрамора лопатки,

И в их изгибах плавно-лебединых

Я прячу измождённое лицо.

4.06.2021

МАК ДЕМАРКО

Томно воет твой Мак Демарко: "Alone again",

Голос нежным дождём струится на подоконник.

Мой облезлый дворик топя во тьме,

Засыпаешь ты.

Ледяная трупная красота фасадов —

Куски кожи-лепнины крошатся к твоим ногам,

На Некрасова жмётся к фасадам цветастый храм,

И темнеет, воняя мусором и мочой, боковая арка.

Стонет твой Мак Демарко.

Я смотрю в стекло и не вижу там

Ничего, кроме пустого взгляда.

Мак Демарко мягко кричит, как ты

В те секунды, когда —

Или нет, не надо.

И Фонтанка пухнет чёрной водой,

Как мой взгляд пустой.

И унылых протяжных песен слепой дурман

Золотит монотонный узор из ночных фасадов.

Я плыву в волнах фонарей — безрадостный наркоман,

Потерявший дозу. Тебе не надо

Ничего, кроме радужно-томных ночных миров,

Ты бездушный подменыш эльфов — как этот город.

Стынут в жилах чернила цепочкой слов —

Но не надо и слов, когда ты распорот

На кресте тишины и сумерек

(Распорот или упорот — это как посмотреть).

Тишина горячее слов и важнее слов,

Пустота завораживает — этот факт проверен

И тобой, и городом — а потом уж мной.

Надрывается, хнычет твой Мак Демарко,

И качает невский ночной прибой

Разноцветную колыбель.

Горчит кофе; по утрам в понедельник я говорю "Пока"

Доброму, хорошему человеку,

И он уходит.

Остаётся дождь, не сказать — тоска,

Песня Мака Демарко в моём смартфоне.

Ты всегда гордился, что слушаешь "не попсу",

Называя попсой всё, что я любила.

Закрывая глаза, я вижу худые лопатки и Сингапур,

Открывая — как Бродский, гнильё отлива.

Мак Демарко поёт; под него совсем ни к чему

Мои нервно-чернильные сложности.

Пляска радужных кошечек, как на твоём тату,

Лабиринты души подменыша.

Так души — значит, всё же, всё же?

Я иду по городу; ветер кошачьим воем царапает пустоту,