Амулет колдуна

Я мысленно все простил моему напарнику и поклялся посвятить остаток девяти жизней жестокому мщению за него, когда произошло нечто из ряда вон выходящее (как будто всё, что с нами происходит, должно восприниматься как само собой разумеющееся).

Когда незнакомец накрыл рот Павла грязной ладонью, то лошадь, утомленная борьбой с перегородкой, воспрянула духом. Она посчитала увеличение зрителей за поддержку в деле наказания хама, что дерзнул дернуть за хвост, и удвоила усилия для освобождения ноги. Ей это удалось, и копыто пронеслось над головой Павла в обратную сторону. Но на этом лошадь не остановилась. Она, ободренная успехом, вновь вернулась к решению отвесить полновесную оплеуху мерзавцу, который посмел покуситься на её пышныю гордость.

Тресь!!!

Так как Павел при виде ножа смело вжался в солому, то плюха досталась перепачканному типу с ножом, и лохматая голова впечаталась в злосчастную перегородку. После этого лошадиная морда гордо поднялась вверх — миссия завершена, и мстительное животное вернулось к прерванному занятию. То есть отошла к кормушке, попутно она пожаловалась своей товарке на вконец испорченные нравы современной молодежи. Что удар достался другому двуногому существу, нимало не волновало лошадь — месть свершилась, а там пусть сами между собой разбираются.

— Ох, и ни х...— я снова заткнул рот Павлу, пока он не высказал то, что давно вертелось на моем языке.

Испытав всю величину гнева оскорбленной лошади, незнакомец спокойно висел в перегородке в позе сильно испугавшегося страуса и, судя по безвольно лежащим рукам, не собирался покидать временное пристанище. Он очень везучий, раз влетел головой в ту же самую дыру, которую сперва пробила лошадь. Второй незнакомец, двигаясь плавно и бесшумно, приблизился к нам и первым делом приставил палец к губам, прося Павла не произносить ни слова.

Ну да, как будто мало треска и громовых лошадиных ударов.

Павел в ответ показал на торчащее тело и вопросительно взглянул на второго, вернее на вторую. Ночной гость конюшни при ближайшем рассмотрении оказался девушкой, причем довольно миловидной — с людской точки зрения. Девушка развела руками и пожала плечиком, мол, я не знаю, что взбрело в голову партнеру по перешептыванию: может настроение плохое, или хотел ножик продать.

Лицо, щедро измазанное сажей, симметричное и правильное, под курткой и штанами угадывалось ладное девичье тело. О том, что она понравилась Павлу с первого взгляда, можно судить по глотательным движениям и капельке слюны, что упала на джинсовку. Да, он влюбчивая натура, всех девчонок в классе за косы передергал и от всех папаш успел получить по ушам. Заодно и от девчонок, когда они собрались скопом и поколотили его, полусонного, на одном из первых уроков, так что опыт общения с противоположным полом у него имеется.

Из прорехи в стене, сквозь прелую солому попыталась проскочить легкомысленная мышь. Я резким прыжком поймал и начал объяснять, как она может доставить удовольствие. Нет-нет, это не то о чем вы могли подумать, я отпускал ее и потом снова ловил, как игрушку йо-йо, и параллельно наблюдал за происходящим. Заодно думал — где это мы и почему тут оказались?

— Хэх, — тихо произнесла девушка.

— Чего? — Павел еще сглатывал обильную слюну.

— Хэх, — повторила перепачканная сажей и показала действием, чего она добивается.

Подлезла под торчащего человека и, стараясь не шуметь, попыталась вынуть лохматую голову из перегородки. Лошади заинтересованно повернулись к действию — похоже, делали ставки на скорость доставания тела.

Перегородка отдавать добычу не хотела и выражала протест кряхтением и скрипом. Павел охотно помогал девушке в меру своих сил и способностей. Сил у него оказалось меньше, чем я думал, и моему спутнику по путешествию пришлось напрячь умственные извилины. Результатом мозгового штурма явилось вытаскивание двух-трех ржавых гвоздей из облегченно вздохнувшей перегородки. Голова не захотела выниматься, и ей пошли на уступки, забрав человека вместе с доской.

Заинтересованный происходящим, я не успел поймать в очередной раз мышь, и эта вертихвостка воспользовалась моментом и нырнула в дырку на стене. Напоследок высунулся язычок из отверстия и раздался ехидный писк:

— Я тебя найду, котяра, и все усы повыдергаю!

— Муррр, так ты сейчас выходи, я даже сопротивляться не буду! — промурлыкал я, но мышь оказалась обыкновенной балаболкой и больше не подавала признаков жизни.

Павел с незнакомкой взвалили нелегкую ношу на плечи и поплелись, пошатываясь, в сторону выхода. Так как мышь не собиралась выходить в ближайшие полгода, меня здесь больше ничего не держало, и я проследовал за ними. Лошади меланхолично провожали нас выкаченными глазами.

Мы вышли на широкий двор, обнесенный каменным забором. Два побеленных двухэтажных здания с маленькими окнами без стекол, конюшня, круглый колодец в центре и шаткий навес для хранения сена составляли убранство райского уголка. Грязь и несколько конских подарков дополняли пейзаж, которым любовалась необычно огромная луна. Окружающие нас предметы, дома, стены выглядели так, будто мы попали на постоялый двор времен Дон Кихота и Санча Пансы.

— Хррр! Хррр!

На выходе из конюшни меня привлекли странные звуки и, чтобы выявить их причину, я завернул за угол сарая, за что и был наказан полным лишением обоняния. Там, на охапках пышной соломы, лежали два волосатых типа в несвежих рубахах и перепачканных штанах. Эти двое из ларца, храпя в унисон, выпускали такое количество перегара, что мои усы поднялись к небу и полчаса отказывались опускаться. Рядом валялись два пустых кувшина внушительных размеров, полную картину дополняли замызганные сапоги, аккуратно поставленные один на другой, они представляли собой некую пародию на Пизанскую башню. Босые и грязные ноги задавали такт, покачиваясь вперед и назад, следуя за вдохами и выдохами.

Мой нюхательный аппарат пришел в негодность и поэтому, пока Павел с девушкой тащили третьего к воротам, я решил просто оглядеться по сторонам. Увы, стянуть нечего, в домах закрыты двери, а обратно в конюшню ну ни за какие коврижки не заманите!

А тем временем, парочка, уронив чумазую ношу пару раз, все-таки достигли массивных ворот и скрылись из виду. Не желая оставлять Павла одного (пропадет же он без меня), я поторопился следом. Мы попали в степь, открытую всем направлениям ветра, и лишь вдалеке виднелась черная полоска леса. Здания за высоким забором находились на перепутье трех дорог, что за постоялым двором сходились в один большой тракт.

За воротами нервно переступали копытами еще два существа с гривами. На одного из них начали закидывать бессознательного типа с доской на шее. Конь терпел издевательства над своей персоной со стойкостью оловянного солдатика, даже когда слегка поцарапали доской при очередном падении тела. Мужчина, видимо из-за врожденной вредности, никак не хотел укрепляться на конском крупе, постоянно бухался на землю, и не желал избавляться от доски.

Мне надоело смотреть на мучения двух молодых оболтусов, и я притащил в зубах кусок веревки, висевшей во дворе. Пришлось ткнуться головой в Пашкину ногу, который продолжал заниматься бессмысленным занятием и пялиться во все глаза на симпатичную самку. Ударившие в голову гормоны не давали Павлу сосредоточиться на веревке и найти верное решение, поэтому он подвинул меня ногой, чтобы я не мешал наслаждаться лицезрением девушки.

Зато девушка порадовала понятливостью, она показала действием, как закинуть и привязать руки и ноги своего спутника. Павел близок к возведению её в кумиры за красоту и ум, он смотрел на чумазую незнакомку как умирающий от голода на колбасу, упавшую с неба.

— Какая ты умная, я бы ни за что не догадался, — прошептал Павел в полнейшем восторге.

— Хэх, — опять сказала девушка и в очередной раз поднесла палец к губам.

— Ну, "хэх" так "хэх", — согласился Павел, — но ты всё равно молодец, хоть и не понимаешь меня.

То, что это я притащил веревку, как-то не бралось в расчет, ну да ладно — давно привык к людской неблагодарности.

Мужчине закрепили под брюхом коня руки и ноги, и девчонка лихо запрыгнула на круп, собираясь придерживать драгоценную ношу в пути. Махнула рукой Павлу, приглашая приземлить пятую точку на второго коня. Павел заколебался — стоит ли вообще забираться на животное, сородич которого совсем недавно покушался на его драгоценную голову.

А может, вспомнил печальный опыт с мерином дяди Родиона, когда тот подогнал к дому телегу, чтобы помочь вывезти старый диван на свалку. Сам я не видел, но по рассказам очевидцев Павел с залихватским гиканьем в стиле "последнего из могикан" запрыгнул коню на шею, пока взрослые отвернулись, и попытался ударами пяток угнать транспортное средство. Мерин флегматично поймал неудачливого угонщика за ногу и стащил его на землю, сверху на "Чингачгука" легло тяжелое копыто. Мальчишка удерживался в заложниках до прихода взрослых, которые потом долго вспоминали этот эпизод.

Наконец Павел решился и ласточкой взлетел на широкий круп, обманным движением увернулся от хвоста, зацепился за гриву и влип в конскую шею.

— МЯАААААУУУ!!!

Эй! А как же я? Куда без меня-то? Девчонка вопросительно взглянула на Павла, тот согласно кивнул, она опасно нагнулась и подхватила меня на руки. Так как на конях не было привычной атрибутики в виде седел и поводов, я слился в одно целое с доской, да простит меня за царапины бессознательный незнакомец.

Девчонка убедилась, что мы с мужичком не навернемся по дороге, жестом указала Павлу следовать за ней и ударила каблуками по крутым бокам коня. Мы летели по ночной степи, ноги коней бесшумно пожирали расстояние, вдали зарождалась рубиново-алая заря. Я вдыхал прояснившимся обонянием запах конского пота, и параллельно с этим наслаждался ароматом пострадавшего убийцы. На мускулистой шее болтался мешочек темно-зеленого цвета, и тоже пах отнюдь не розами. Ко всему можно привыкнуть, в том числе и к неспешной тряске коня — сказались волнения недавнего времени, и я задремал в такт покачиванию.

Пробуждение никогда нельзя назвать сказочным явлением, если только перед носом не благоухает миска со сметаной. Выпадение из сна, где только что лежал на мягком ковре в окружении свежепойманной рыбы, в обыденную реальность, где снова нужно добывать пропитание и поддерживать авторитет — всегда жесткий удар. Увы, как и в этот раз. Утро началось с яркой демонстрации неуважения к моей персоне, то есть меня встряхнули за шкирку и скинули на влажную от росы траву.

Не до конца проснувшись, вцепился что есть силы в ногу предполагаемого обидчика. Ох, такого количества грязи в пасти я не помню с тех пор, как маленьким котенком упал в сточную канаву и нахлебался содержимого. Сапог обидчика не выказал никакого удивления и озабоченности по поводу очищения.

Сам обидчик, крупный мужчиной с большой окладистой бородой, вновь фамильярно взял меня за шкирку, поднес к лицу и ощерился гнилыми зубами. А уж запах изо рта... словно он перецеловал взасос давешних пьянчуг на соломе. Я попытался достать смеющееся лицо хоть краешком когтя — безрезультатно.

— Кахун пернс! — прохрипел он и заржал над моими тщетными попытками. Потом отшвырнул меня в сторону и склонился над связанным Пашкой.

Связанным?!! Куда же мы это опять попали и где наши вещи? Мы находились в открытом поле, ветер гнал волны по невысокой траве, нигде не видно ни единого деревца. Грязные кибитки расположились полукругом перед большим костром, немного поодаль находились несколько серых палаток.

У костра хлопотали три женщины в цветастых юбках, кружевные кофты потрепаны и просвечивали прорехами. В ушах сверкали в лучах восходящего солнца золотые кольца, а на шее болтались на крепких шнурках знакомые мешочки. То, что они готовили еду, ясно из запахов, долетавших до нас, благо мы находились неподалеку. Неудавшегося убивца с доской на шее унесли за телеги два кучерявых молодца в переливающихся атласных рубахах. Рядом с крайней кибиткой паслось штук двадцать разномастных лошадей, время от времени косились на нас и злорадно скалились желтыми зубами.

Бородатый снова отшвырнул меня и попытался взять амулет Железера, что висел у Павла на шее. Связанный, но не сломленный, Павел хотел цапнуть за грязный палец, однако кляп свел на нет боевое начинание. Тогда Павел попытался уползти от бородатого. Вы когда-нибудь пытались ползать связанным по рукам и ногам? Вот и у него ничего не получилось, зато я заметил здоровенную шишку на темечке. Раньше этой опухоли не наблюдалось, вероятно, напарник все-таки сверзился с лошади, пока мы ехали. Бородатый быстро настиг Павла, танцующего танец "пьяных червячков", и возобновил попытки взять в руку амулет.

Мне оставалось только наблюдать за мародерством, не хотелось снова отлетать в сторону или что похуже. Но провидение рассудило по-своему и выкинуло горящий уголек из костра. Костер и раньше выкидывал угольки, однако в этот раз бросок прицелен и точен. Уголек попал за шиворот бородачу и он, отвлекшись от брэйк-данса Пашки, устроил собственную пародию на балет.

Такого исполнения "танца маленьких лебедей" я еще не видел, он махал руками как сумасшедшая мельница, а ногами строчил великолепную чечетку. Приминалась влажная трава, каблуки вырывали кротовьи норы. Потом кинулся на землю и показал Павлу, как правильно нужно ползать и перекатываться. Его рев разбудил весь лагерь и, из палаток и телег, посыпались черноголовые смуглые люди разного возраста и размера, одетые как попало и во что попало.

Я заметил у деревянного колеса морду облезлой черношерстной самки, и из вежливости решил познакомиться поближе. Пока люди обступили лежащего Павла и на своем тарабарском языке обсуждали его дальнейшую судьбу, я подобрался к облезлому чуду, дабы узнать, где мы оказались.

— Привет, киска! Есть чем угостить усталого путника, у которого, кроме грязного сапога, во рту не было и маковой росинки?

— ПФФФ! — словно резко спустили автомобильную шину.

Да, признаюсь, что обтрепался за время нахождения здесь, но ведь не до такой же степени, чтобы от меня шарахались и шипели. Как не пытался я успокоить эту неадекватную кошку, как не строил умные и добрые рожи — все усилия пропали даром. Черная фурия выгнула спину и начала пускать искры по облезлому тельцу. Разочарованно плюнул в её сторону и, слушая шипение в спину, вернулся обратно к моему связанному другу.

А там видно договорились и Павла понесли в сторону одной из серых палаток. Бородатый пришел в себя и что-то пасмурно ворчал, женщины с визгливым смехом ему отвечали, а мужчины прятали усмешки в кустистые бороды, это не добавляло радости неудачливому мародеру.

Павла занесли в палатку и тут же вышли, оставив внутри. Я шмыгнул следом, не оставлять же одного, а если получится, то и веревки смогу перегрызть. Глаза сразу же привыкли к полумраку, Павел смирно лежал возле небольшого костерка, в котелке варилось что-то неприятно-коричневого цвета.

Со стен висели связки лука, пучки каких-то корешков и пара страшных черепов неизвестных животных с большими зубами, что-то среднее между слоном и динозавром. В полотняном шатре пахло дымом, благовониями, сушеными травами и такой же сушеной старостью. Отчасти этим амбре несло от древнейшей старухи в углу. Сверкая молодыми глазами (вернее одним правым — левый недвижим и лишь тускло поблескивает), она почесывала бородавку на носу. Одета в какое-то невообразимое количество юбок, я смог насчитать пятнадцать, за точность не ручаюсь. Бурая рваная кофта висела на тощих плечах как на вешалке. На морщинистой шее переливались в свете костерка блестящие бусы из монеток разной величины. В довершение полной картины ослепительно блестело большое кольцо в ухе, такое же, как у нас на гардинах, только из золота.