Der Sohn des Regiments (Рейхов сын)

Советский флот в этом сражении потерял всего один корабль. Моряки-краснофлотцы одержали славную и убедительную победу над капиталистическими агрессорами!

И ни единым словом не обмолвился товарищ Левитан о том, что немцам этот бой стоил "Дойчланда", "Хиппера", "Эмдена", "Лейпцига" и восьми эскадренных миноносцев. Не упомянул он и о том, что "Марат" едва не затонул у самого Таллина, и представлял ныне больший интерес для сталелитейной промышленности, чем для судоремонтной, как и о том, что погибший советский корабль носил имя "Октябрьская Революция" и был линкором.

Вице-адмиралу Владимиру Филипповичу Трибуцу за этот бой было присвоено звание Героя Советского Союза. Посмертно.

Герзе, лазарет I-го батальона 100-го горного полка

13 марта 1940 г., 17 часов 45 минут

Осматривающий Кудрина штабсартц Рот был, судя по всему в прекрасном расположении духа, и даже напевал что-то себе под нос. Генка напряг слух, чтобы разобрать, что мурлычет себе под нос этот высокий мужчина в белом халате поверх формы, и с трудом, но разобрал:

Es steht ein kleines, kleines Edelweiss

auf einer steilen,steilen Felsenhoh!

Umgeben ist's von Schnee, ja Schnee und Eis,

das kleine Edel, Edelweiss. (6)

Закончив мерить пульс, доктор поводил молоточком перед лицом пациента — молодой человек уже знал, что за его движениями надо следить одними глазами, не поворачивая голову, и начал писать что-то в карте больного, продолжая мурлыкать песенку.

Ich grusse dich, mein Schatz, vergiss mich nicht, mein Schatz,

von einer steilen, steilen Felsenhoh, ja, Hoh!

Wo rauh der Bergwind weht, ein kleines Blumlein steht,

das kleine Edel, Edel, Edelweiss.

Присутствовавшие в палате фон Берне, и еще один офицер, постарше, незнакомый Генке, но, видимо, самый-самый тут главный, настроение штабсартца не разделяли, хотя и особо мрачными их назвать тоже вряд ли было можно.

— Ну что там, Берко? — не выдержал наконец Дитер. Гена, конечно, не понимал, о чем идет речь, хотя некоторые немецкие слова уже выучил, да и в школе именно этот язык изучал.

— Wir stehen auch auf vieser Felsenhоh... Что? — оторвался от записей Рот. — Нормально все, завтра выпишу.

— Попробовал бы ты не выписать. — мрачно заметил майор Шранк. — Послезавтра начинаем выдвижение, а тебе еще и свернуть лазарет надо.

— Было б что сворачивать, я его и развернуть полностью-то не успел. — отмахнулся от командования штабсартц. — Почти все как стояло упакованное, так и стоит.

— Вы поглядите, наш костоправ жалуется на отсутствие работы. — ухмыльнулся фон Берне. — Рот, у тебя пора изымать спирт. Delirium tremens (7) налицо.

— А я тебе клистир поставлю, паршивец ты эдакий. — ласково пообещал медик, и, уже серьезно, добавил. — И не жалуюсь я, а радуюсь, Димо. Последним спокойным денькам радуюсь. Скоро пойдет поток раненых турков с юга, а они у нас вроде бы как союзники. Придется их штопать, лечить, ночами не спать... Ну и прочие прелести полевого госпиталя, в виде специфических запахов и сдачи покойников похоронным командам тоже ожидаются. Это уже не говоря про всяких беженцев с дизентерией и иными похабными хворями. Ты бы, чем разевать роток на казенный спирт, лучше озаботился мальчику одёжкой. Его восстановлению не подлежит.

— Сделай ей операцию. — буркнул Дитер.

— Да, с одеждой надо что-то решать. — почесал в затылке Шранк. — Не отправлять же нашего генерала танковойск голышом.

— И куда ты собрался его отправлять? — криво ухмыльнулся медик. — К туркам? Так им, поверь, будет не до него — беженцев здесь, на севере, прибывает ежедневно. Лучше сразу пристрели пацана, чтоб не мучился.

— Вообще-то, он гражданин СССР. — нахмурился майор.

— Не вижу в гавани череду кораблей, желающих отправится в Советскую Россию. — парировал штабсартц.

— Сдадим в советское посольство. — пожал плечами фон Берне.

— Ты сам-то веришь в то, что говоришь? — майор выглядел все более и более озабоченным. — Анкара со дня на день падет, да и мы от нее будем далековато. Однако, проблема. Не бросать же, действительно, белого мальчишку среди этих азиатов...

— А куда его девать, герр майор? — Дитер подозрительно покосился на командира.

— Ты все правильно понял, оберлейтенант. — кивнул тот. — Забирай парня в свою роту, пускай помогает по хозяйству.

— А почему ко мне, а не к полевой кухне, например? — возмутился фон Берне, которому такое "счастье" даром было не нужно.

— Потому что на кухне никто русского не знает. Как и в лазарете. — отрезал Шранк. — А у тебя Стетоскоп есть. И вообще, мы в ответе за тех кого приручили.

— Использовать в качестве аргумента стихи неприятеля... — пробурчал командир второй роты, уже понимая, что избавится от Генки не удастся.

— У врага тоже не грех поучиться. — авторитетно заметил майор. — И вообще, это приказ. Завтра пускай твой Бюндель отведет мальчика на склад и поможет перешить форму под его рост. Парень тощенький, но длинный, что ни будь Зюсс для него найдет.

Рот чуть заметно улыбнулся. Хайнрих, его младший брат, был сейчас в том же возрасте, что и этот русский мальчик. Кто знает, как повернется война? Может и о малыше Хайнцеле кто так же позаботится, если что?

Герзе, склад амуниции I-го батальона 100-го горного полка

14 марта 1940 г., 09 часов 12 минут

— А, явились, разорители. — добродушно усмехнулся интендант Конрад Зюсс, вошедшим Бюнделю и, облаченному в больничную пижаму (явно слишком большую для него), Кудрину.

Несмотря на свою явно еврейскую фамилию, засвеченную даже в недавнем фильме студии UFA, (8) был интендант настоящей белокурой бестией: светловолосый, сероглазый, ладно сложенный, подтянутый... Только вот ростом не удался. Изрядно не удался, надо сказать — всего на полголовы выше Генки он был.

— Ну-с, — Зюсс поднялся из-за конторки, — что ж мы тут имеем?

Интендант смерил Генку задумчивым взглядом.

— Сложно будет. Себе-то я форму на заказ шью... Бюндель, давайте-ка, ведите вашего подопечного в каптерку, попробуем что-то подобрать.

Оберягер чуть поморщился. Раздосадованный свалившийся заботой — когда можно будет передать парня советским танкистам, да и удастся ли это вообще, было неизвестно — фон Берне перепоручил паренька именно ему, с наказом выучить Генку говорить по-немецки в кратчайшие сроки. Но сначала — обмундировать.

Первым делом интендант озаботился Генкиной обувью.

— Нога... Нога хорошая. — задумчиво пробормотал он. — Вырастет, и будет, как говорил один мой советский коллега, sorok p`atiy, rastoptatiy, na bosu nogu fig nalezet...

Кудрин от удивления выпучил глаза, и тут же получил на примерку носки и горные ботинки.

— Пускай пока меряет. — скомандовал Зюсс Бюнделю и полез куда-то на верхние полки. — А я пока поищу форму для таких кабызохов, как мы с этим мальчиком. Где-то было, где-то было...

Зюсс, в отличие от большинства невысоких людей, комплексом Наполеона не страдал (и не наслаждался им тоже). К доставшемуся ему от Бога росту он относился со здоровой самоиронией, развившейся за прожитые годы в отменное чувство юмора.

— Так, это не то... Это тоже не то... А это откуда, интересно? Вот! Нашел! Держите, оберягер. — интендант вручил Курту какой-то тюк и начал спускаться вниз. — Как ботинки? Подошли?

— Как на него шили. — совершенно искренне ответил Бюндель. Ботинки и впрямь сидели на ноге как всегда там были.

— С таким глазомером стоило идти в снайпера. — хмыкнул Зюсс, забирая тюк обратно, и вываливая из него вещи на стол. — Жаль, что когда я стреляю, опасность грозит кому угодно, кроме врага.

В течение следующей четверти часа Генка стал счастливым обладателем двух комплектов униформы, нескольких — как-то не додумался он посчитать, скольких именно, — комплектов белья, форменной кепи с альпинистскими очками, егерской куртки, ранца, лопаты, ножа, каски, альпенштока, фляги, ремня с портупеей и кучи разной полезной мелочи.

— Ну-с, вроде все. — Зюсс внимательно осмотрел выданное. — Кажется, ничего не забыли. Вот, пускай распишется за получение.

Бюндель подвинул накладную к Генке:

— Подпьисывай, парьень. — сказал он.

— А... что писать-то?

— Как что? Имья и фамилию — Гейнц Гудериан.

Северная Турция, дорога между рекой Кызылырман и городом Чельтек

15 марта 1940 г., 19 часов 01 минута

Пара турецких PZL P.24C сделала левый поворот, и направилась на юго-запад, вдоль русла Кызылырмана. Генка проводил аэропланы тоскливым взглядом, и тяжко вздохнув, пробормотал под нос:

Дывлюсь я на небо, та й думку гадаю,

Чому я не сокіл, чому не літаю... (9)

— Что? — спросил шедший рядом Курт. — Я не понял.

— Это не по-русски, это по-украински. — отозвался парень. — Стихи.

— Да? И о чем?

— О том, что людям летать хочется. — вздохнул Гена.

— Это правда. — согласился Бюндель. — Я не прочь летать. Или хотя бы ездить, потому что ноги уже отваливаются.

Генка вздохнул еще раз. Хотя половину сегодняшнего марша он и проделал в телеге, но тоже сильно устал.

Нет, жаловаться на жизнь он не собирался. С чего бы жаловаться-то? Подобрали, выходили, кормят от пуза, одежду вон новую дали. Да какую! Ребята из интерната удавились бы от зависти — самнастоящая военная форма, с всамделишними нашивками и значками, каска военная, ранец, а обувь такая, что ему и не снилась раньше — прочная, удобная и красивая. Ну, сказали, что будет по хозяйству помогать, так он, Генка не барчук какой, нахлебником быть не привык. Ребята в роте веселые, он их уже немного понимает. Подшучивают над ним, конечно, смеются, когда он по-немецки пытается говорить, но все это без злобы, без раздражения. Прям как будто старшие братья. Целая рота старших братьев, ага.

В казарме их и впрямь встретили весело, с хохмочками и улюлюканьем.

— Герр Стетоскоп, вас назначили нянькой?

— У-у-у-у, братцы, пополнение прибыло. Зверь! Теперь точно англичан и французов разобьем!

— Господа, есть предложение назначить новичка пулеметчиком.

— Что пулеметчиком? Такой богатырь целую горную пушку утащит без проблем!

— Все б вам зубы скалить, козлы горные. — прервал бурю эмоций оберфельдфебель Рольф Фишер, выразительно нахмурив густые косматые брови. — Пока мы его русским вернуть не сможем, он считается полноценным бойцом Вермахта, и спрос с него будет такой же, что и с вас.

— Что, и по физподготовке тоже? — изумился фельдфебель Шварц, и с озабоченным выражением лица потрогал лоб товарища ладонью. — Так и есть, горячечный бред.

— Насчет физподготовки, это дело наживное, а вот форма у бойца должна быть в порядке! — отрезал оберфельдфебель. — Всё в человеке должно быть прекрасно, особенно подворотничок, состояние вверенной амуниции и строевой шаг. Взвод, слушай мою команду! Привести кандидата в егеря Гудериана в надлежащий вид и рассказать смысл основных команд! Срок исполнения — до обеда. Потому что после обеда у нас ревизия того, что мы забыли в казармах, с последующей загрузкой забытого в гужевой транспорт. Приступать.

— Яволь! — с хохотом отозвались несколько бойцов.

Несмотря на грозный внешний вид, характеризуемый лучше всего словосочетанием "русский медведь" (то, что медведь был вполне немецким на ассоциацию отчего-то ни у кого и никогда не влияло), Фишер был человеком добрейшей души, что подчиненные давно знали. Противоречить, или, не дай Бог, не выполнить его распоряжение, правда, давно уже никто не пытался, поскольку от расстройства тот мог и стукнуть несильно... по его меркам, однако ж и заботился о егерях своего взвода он словно отец родной. Так что грозный рык "Папаши Браунбёра", от которого так оробел Генка, никого не обманул. С шуточками, прибаутками и применением всех известных русских слов, парню помогли подогнать форму по фигуре, подтянуть всё что надо, и подшить то, что необходимо. К обеду, совместными усилиями, Кудрин выглядел как эталон бойца дивизии "Эдельвейс", только шибко уж некрупный.

Как и обещал Фишер, после сытного обеда и до самого ужина весь батальон занимался тем, что таскал круглое и катал квадратное — сколь ни мало такое подразделение, как батальон, имущества даже у него неожиданно много, и все его, при смене места дислокации, надо либо сломать, либо потерять. Исключительно для того, чтобы добрейший герр Зюсс мог проявить чудеса изворотливости, его списывая.

Выдвижение на Чельтек начали утром следующего дня, сразу после завтрака. Двигались не особо спешно, поскольку дороги были забиты движущимися туда же турецкими, и начавшими прибывать румынскими солдатами из 16-ой пехотной дивизии. Кроме того, фраза про отсутствие дорог и наличие направлений, как выяснилось, применима не только к СССР, но и к Турции, причем ничуть не в меньшей степени.

В место назначение егеря прибыли уже затемно.

Чельтек, временный штаб округа

16 марта 1940 г., 08 часов 10 минут

— С сожалением сообщаю вам, господа, о полном разгроме наших войск под Анкарой. — произнес полковник Февси, исполняющий обязанности начальника военного округа. — Вчера, в одиннадцать часов ночи, остатки Стамбульского резервного корпуса, 202-го тяжелого артиллерийского полка, 12-ой, 17-ой пехотной и Люлебургазской мотомеханизированной дивизий капитулировали под Кулу. Противнику открыта дорога на столицу.

Большая часть присутствующих на совещании офицеров — и турецких, и румынских, и немецких, была уже в курсе сего прискорбного события. Однако, надежда, в данном случае, надежда на ошибку штабистов и связистов, умирает последней, причем страшной и мучительной смертью.

Некоторое время в кабинете стояла мертвая тишина.

— Но, господа, надо что-то делать. — наконец высказался локотенант супрем Флорин Матей.

Спорить с румынским старлеем никто не стал. Потому как, с одной стороны, делать что-то и впрямь надо, а с другой — совершенно непонятно что.

— Наше выдвижение под Анкару теряет всякий смысл. — негромко заметил майор Шранк. — Имеющиеся у нас силы не тянут даже на полнокровную дивизию. При всем моем уважении к личным достоинствам полковника Февси, его резервистов разгонят в первом же бою. Нет тяжелых вооружений, личный состав не обучен... Нет, господа, я не сомневаюсь в личном мужестве турецкого ополчения, но этого личного мужества для победы в современной войне недостаточно. Тяжелое вооружение Шестнадцатой пехотной дивизии, как и большая часть личного состава, также еще не прибыли. С учетом полного контроля Новой Антантой Анатолийского плоскогорья, доставка сил союзников по морю будет чересчур опасна. Транспортные корабли уязвимы к авианалетам, а Советский Черноморский флот, и флот Республики Турция не в состоянии прикрыть большие массы транспортов зенитным огнем. Вывод однозначен — необходимо налаживать оборону перевалов.