| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Кхе-кхе, — покашлял старший сержант, заставляя смотрящего мимо него прапорщика вздрогнуть.
— Вы что-то хотели? — порывисто поднимаясь с места, спросил Николай.
— Разрешите обратиться, ваше благородие?
— Обращайся, — снова опускаясь на облюбованный пенек, жестом приглашая сержанта присесть по соседству, разрешил прапорщик.
— Вы, ваше благородие, дурного в голову не берите, — не стал тянуть старший сержант. — Всяко бывает. Искупались сгоряча — эка невидаль. Солдаты сегодня помнят — завтра забудут. А совет выслушать, да свое решение принять, в этом урона чести нет. Разрешите идти, — не дождавшись реакции на свои слова, уже жалея что осмелился влезть не в свое дело, встал с пня Степан Сергеевич.
— Ступайте, — только и ответил Николай.
Не подав виду, что слышал непрошенный совет молодой прапорщик, все же воспользовался им, правда, по своему усмотрению. Он перестал постоянно вмешиваться в солдатский быт, хотя и менее придирчивым в службе стать даже не подумал. Однако, свое отношение к сержантам изменил на более уважительное. А те все так же строго соблюдали субординацию и требовали того же от солдат.
Глава 2. Дела чиновничьи.
Середина июня 1868 года
Ранее лето. Ещё прохладный, бодрящий воздух, деревья, одетые изумрудную зелень, приятно шумящие под небольшим ветерком и отбрасывающие причудливо изломанные тени. Надо мной мерцало звездное небо, усыпанное миллионами звезд с широкой полосой Млечного Пути уходящего в бесконечность. За раздумьями я не заметил, как наступила ночь.
Тяжелая телега истории моими усилиями все-таки выскочила из проторенной колеи и понеслась куда-то в ином направлении. Под откос или на ровную дорогу — узнаем только со временем. Пока же не умер Фредерик Седьмой (я взял за правило отслеживать биографии монархов), совсем по-другому прошло польское восстание, иначе завершилась датско-прусская война. Наполеон Третий, давно отодвинувший завоевательные планы на Бельгию и Люксембург всецело погряз во внутренних дрязгах — опора на ультракатоликов с нашей помощью выходила ему боком. До сих пор не состоялась Австро-Прусская война, а датская принцесса Дагмар нашла себе другого мужа, не претендуя боле ни на меня, ни на моего брата. Но все так же правила морями Британия, все также сохой ковырял землю русский мужик, все так же готовились померяться силами за ведущую роль в Германском союзе Австрия с Пруссией. Едва ли не чудо, что мне удалось удерживать Бисмарка от войны столь долгий срок. Рукотворное чудо, которое приятно согревало душу. Все же роль личности в истории, пусть и с таким могучим инструментом которым являлся мой дневник-ноутбук, не стоит преувеличивать. Геополитику и непредсказуемые последствия, которые не просчитаешь на раз, никто не отменял.
Тем временем, из-за моего вмешательства, все сильней нарастал в России глухой ропот недовольства. Исподтишка мутили воду опальные Шереметьевы и Голицыны, исходили злобой обнищавшие потомки-бездельники других древнейших аристократических родов. Деревня вновь и вновь жаждала черного передела, когда землю раздают по количеству едоков. Крестьянские бунты не утихали ни на миг. Кулуарно захлебывалась криком придавленная цензурой так называемая интеллигенция, с пеной у рта отстаивали свою правоту сторонники старой письменности. За глаза меня кроме как Петром Вторым Который Настоящий и не зовут уже. 'Эка напасть на нашу голову!' сокрушались чиновники. 'Царь-реформатор на троне! Бабу бы ему задорную, да фейерверков побольше. Так нет, честным людям проходу не дает. Никакого тебе уважения!'
Я сердито сплюнул на дорожку. Снова вспомнились отчеты Салтыкова из Курска. Как воруют, ах как воруют! Веревку с виселицы перед повешеньем диво, что спереть не успевают! Как же прав был дед, говоривший 'в государстве не ворую только я*'.
'Ничего, я им покажу Кузькину Мать', — подумал я и криво усмехнулся, вспоминая стучащего туфлей по трибуне Хрущева. Посмотрим ещё кто кого.
Отправленные два с половиной года назад в Курскую губернию Ден с Салтыковым разворошили осиное гнездо. Разумеется, поначалу все было хорошо. Даже замечательно. Ведь первым этапом эксперимента по упорядочиванию работы государственного аппарата стало повышение, в среднем пятикратное, денежного довольствия у чиновников. Благодарственные письма просто завалили мою канцелярию. Иные даже подумали, что Ден, став царским любимцем и выпросив столь широкие привилегии для 'своих', перестанет чиниться. Чиновничья братия, сперва робко, а потом уверенно и открыто понесла губернатору положенный процент мзды деньгами и борзыми щенками. Тот лишь улыбался и с благодарностью принимал подарки, неизменно приговаривая 'Ну спасибо, братец, уважил. Хоть за тобой бегать-то не придется!' Совсем по иному заговорили в губернии, когда вышел губернаторский приказ, да ещё скрепленный печатью императора, о переписи имущества не только чиновничьей братии, но и их ближайшей родни. Памятуя о том, каким генерал бывает в гневе, перепись провели в кратчайшие сроки, всемерно помогая все разрастающемуся департаменту Салтыкова. А после грянул гром указа 404, почему-то называемого с легкой руки императора не иначе как, 'Money not found'...
Этим указом, тоже скрепленным печатью императора, предписывалось раз в полгода и перед выходом на пенсию, предоставлять отчет о своем и ближайших родственников материальном положении. Скрывать украденные деньги, не вписывающиеся в картину официальных доходов, стало несоизмеримо труднее. Настал звездный час, непонятно к чему приехавшего полгода назад с губернатором Салтыкова, постоянно совавшего нос не в свои дела. Набранная им с миру по нитке команда неведомо как выживавших на более чем скромный оклад и не запятнавших себя мздоимством чиновников (бывали и такие), ретиво принялась за повторную опись имущества. Градом посыпались отставки и прошения освободить от службы по состоянию здоровья и прочим причинам. Губерния вскипела чиновничьим гневом, на мою канцелярию обрушился ливень прошений и жалоб, наветам на Дена и его наперсника не было числа. А спустя считанные дни, чиновничья телега встала — начался неприкрытый саботаж. Любое решение затягивалось и откладывалось, бумажки передавались из ведомства в ведомство. Недостача одной запятой могла послужить поводом для повторного рассмотрения жалобы мещанина Авоськина на кинувшего телегу перед его воротами соседа и не пожелавшего оную убрать. Тут-то Салтыков и показал, что не зря ел свой хлеб все это время — во все отделения были спущены нормативы, формуляры и предписания. За неисполнение, за срывы сроков рассмотрения были положены внушительные штрафы. Внезапно открывшиеся широкие полномочия личного порученца императора заставили ёкнуть сердца самых прожженных интриганов.
В те самые дни, в губернаторском доме стояла могильная тишина. По одному являлись недавно делившиеся взятками чины к вновь грозному генералу, своим ходом или под стражей. Внезапно приболевших приносили, порой, даже на носилках. 'Ох, выручил ты меня, братец,' — неизменно встречал вновь прибывшего губернатор, дружески хлопая того по плечу. 'Благодарствую тебя, не пришлось мне за тобой бегать.' Бледные лица, обмороки и сердечные приступы проворовавшихся чинуш были частым ответом на шутку Василия Ивановича. Сомлевшего было от переизбытка чувств, очередного не в меру упитанного почтенного главу семейства усаживали в кресло и давали нашатырю. Возврат генералом принесенных взяток, недолгая беседа, с повторяющимися обмороками и хватанием за сердце и очередной приговор. Памятуя мое наставление прощать хоть некоторых, не в конец пропащих, на собственное усмотрение (а то работать станет некому!), Ден изредка назначал многократно превышающие размеры взятки штрафы и оставлял на службе. Но в основном же без всякого сожаления слал по этапу, конфискуя в казну, что только возможно.
'Мне, братец, большого труда стоит не забить тебя, как шелудивого пса, без суда на месте,' — отпихивая целующего сапог коллежского асессора, говорил Ден.' На то есть государева просьба, мне вместно её всячески уважить. Будь моя воля, ты бы по справедливости, до судного дня рабом последним службу нес у того крестьянина, чья жена в поле по твоей вине родила, да ребеночек от весенних холодов помер.' Наученный Делом Интендантов и обличением, давшим чувствительную сдачу оппозиционной аристократии, я заранее озаботился должным освещением идущих процессов в прессе. Не только Курской, но и столичной. Лесков, Салтыков, Достоевский и другие придворные литераторы красочно описывали наиболее беспринципные и отвратительные ходы чиновников Курской губернии по выбиванию денег у бесправного крестьянина. История с выгнанными весной из домов в поле крестьянами, якобы для обыска деревни, не была чем-то незаурядным. Подобное практиковалось с большей или меньшей жестокостью многими. Пока крестьяне не вынесут нужную чиновникам сумму, их с семьями днями заставляли лежать в поле, не давали доить коров, не позволяли распахивать землю весной или собирать урожай осенью.
И снова, все прошло не гладко и совсем не так, как мне бы того хотелось. Почти десятикратно сократилось число чиновников в Курской губернии, зарывались в бумагах редкие счастливчики, пережившие большую чистку, днюя и ночуя в душных кабинетах. И хотя прав был Салтыков и большие оклады, премии и скорый рост в чинах, при отбывших в Сибирь начальниках, делали свое дело, но целыми ведомствами подавали прошения об отставке проворовавшиеся бумажные крысы из других губерний. Чиновничий бунт набирал обороты, расширившись на всю Российскую Империю, и, в преддверии войны с Австрией, мог разрушить все мои планы.
Несмотря на получение горячей общественной поддержки, меня раздирали сомнения. До едва не удавшегося заговора аристократии я тоже уперся рогом, демонстрируя, что мне сам черт не брат. Однако суровая реальность быстро поставила меня на место, показывая, что абсолютная власть совсем не такая уж абсолютная. Сейчас же на носу висела война, в армии вяло бродило недовольство идущей реформой Барятинского-Милютина, а государственная телега почти встала. Я колебался — уступать не хотелось, а как победить чиновничью гидру я не знал. Меня спас Салтыков.
Метод, предложенный срочно прибывшим в столицу императорским аудитом был предельно жесток и включал в себя несколько этапов. Для начала на год вводился запрет на выход в отставку любого чиновника, по любой причине. Уйти со службы можно было только вперед ногами. Пренебрегая скидками на здоровье и другими обстоятельствами, он насильственно прекращал массовый уход в отставку, параллельно оставляя открытым спуск пара во все сильнее кипевшем котле. Был принят ряд жестких, эффективных и не очень мер. Так, например, армии предписывалось контролировать явку чиновников на место службы. Хорошего из этого вышло мало, но нужной меры — по возможности припугнуть чиновников и добавить себе очков со стороны офицеров, Салтыков достиг. Хотя далеко не везде, так как во многих местах контроль оставался пустой формальностью. Офицеры и высшие слои чиновников связанные знакомствами там, где это было возможно, тихо саботировали и этот приказ. Вторым этапом, чиновничье жалование по всей империи поднималось до уровня Курской губернии. Третьим были спущены заготовленные нормативы и сроки прохождения бумаг по образцу Курской губернии. Со штрафами за невыполнение, разумеется. И, наконец, через три месяца после начала войны с чиновничьей братией, было дано разрешение выходить в отставку. Правда, с существенной оговоркой. Тем, кто пожелает выйти в отставку до истечения года, предписывалось выплатить в казну уже повышенное годовое жалование. Самых проворовавшихся это не сильно смутило, но с паршивой овцы хоть шерсти клок. Тем более, что уличить проворовавшихся ранее, часто не представлялось возможным.
Убрав контроль армии над чиновниками, я с радостью констатировал, что за три месяца многие мстившие за свои прошлые обиды офицеры, сделали союз чиновников и армии невозможным на долгие годы. В свете продолжающихся и будущих реформ трещина между армией и чиновничьим аппаратом была мне весьма на руку.
Отрицательным итогом моей 'большой чиновничьей войны', было довольно таки серьезное возрастание бюджетных трат на работу аппарата, полугодовое функционирование всей государственной машины через пень-колоду и периодический полный стопор. Положительный эффект на первый взгляд вышел куда скромнее, но только на первый. Если общая продуктивность работы аппарата из-за несовершенных нормативов Салтыкова, но особенно из-за значительного оттока чиновников с руководящих постов едва ли существенно возросла, то уровень коррумпированности понизился на порядок. Появилась обретающая реальность возможность работать по установленным государством правилам с прозрачными сроками прохождения бумаг, что было особенно важно для промышленников и купцов. Но самым главным было, то что чиновников поставили на место попутно разрушив миф о их незаменимости.
В этом нелегком деле отличилась Гражданская Служба под руководством Победоносцева. Стремительно развивающаяся и зарабатывающая репутацию правительственная организация наподобие кадрового резерва, проводящая распределение и распродажу конфискованных земель в Польше, была брошена в горнило бумажной войны. Служба, состоявшая только из попавшей в опалу, обедневшей, пожелавшей выслужиться молодой, но высокообразованной аристократии и гремучей смеси из лучших представителей флотских и армейских офицеров вышедших в отставку, да ещё разбавленной чиновничеством... Едва ли тысяча человек, но каких! Ожидания чиновников на несостоятельность царского нововведения не оправдались.
Тесно взаимодействуя с департаментом Салтыкова и не стесняясь постоянно спрашивать консультаций, 'граждане' заменяли пришедшие в негодность шестеренки государственного механизма. Не всегда удачно, но в целом весьма успешно. Серьезной опорой стал многочисленный нижний пласт чиновников, которые в основной своей массе послушно выполняли волю вышестоящих, пусть питая надежду в будущем занять хлебные места. Повышение жалования заткнуло рты немногочисленным недовольным сменой начальства — трудно возражать с полным ртом. Одновременно с этим дала свои плоды широкая общественная поддержка, завоеванная блестящей публицистикой ряда лучших мастеров пера в России. Вступая в громкую полемику с противниками и критиками реформы, работая на опережение, 3-е отделение Его Императорского Величества Канцелярии, под руководством Лескова, формировало нужный взгляд на вещи внутри страны. В России во все времена хватало прекраснодушных мечтателей и энтузиастов, а в то время их было много как никогда ранее. Гражданская служба сотнями набирала кандидатов, горевших желанием изменить Россию к лучшему, щедрой рукой нарезая им работу. Многие из них впоследствии пополнили её ряды, оставив службу уже после войны с Австрией. Из-за чиновничьего бунта и острой нехватки кадров реформа во многом получилась половинчатой, но хороший задел был положен.
Много позже, ознакомившись в своем дневнике-ноутбуке с успехами по борьбе с коррупцией в Сингапуре в 1960-1970-ых годах (где был раньше!), я обнаружил много общего между подходом Салтыкова и правительства Ли Куан Ю. Во-первых, было проведено значительное упрощение процедур там где это только было возможно. Не везде и не сразу, но дело быстро шло вперед, не оставляя сомнений в конечном результате через несколько лет. Во-вторых, проводилась титаническая работа по удалению любых двусмысленностей в законах. Всякое место, где могло быть допущено двоякое толкование, решительно исправлялось. Здесь, пробуксовка преобразований стала наиболее заметна. Законы Российской Империи были многочисленны и запутаны, многие имели под собой вековые традиции. Исправлять их без бесчисленных согласований не рисковали даже птенцы гнезда Салтыкова. В-третьих, нормативы, правила и предписания для чиновников были написаны ясно и просто, не скрывая за потоками букв и оговорок сути. В-четвертых, были резко подняты зарплаты чиновников, адвокатов и судей. Особенно сильно денежное довольствие было повышенно у последних — более чем в десять раз. Имея перед глазами пример китайской модели экономики двадцать первого века, можно было не сомневаться в том, что даже расстрелы не удержат чиновников от воровства, если положить им маленькое содержание. В-пятых, шла работа по созданию ведомства для борьбы с коррупцией в высших эшелонах власти. Здесь я пошел до конца и включил членов императорской семьи в список тех, кто подвергается проверке. В конце концов, повысить содержание для своей семьи я могу официально, никого об этом не спросив. Другое дело, что подкупы Великих Князей, когда на вооружение принимались далеко не лучшие образцы таили в себе куда большую опасность. В-шестых, шли самые жестокие кары для проворовавшихся, на волне общего негодования казнокрадством, Салтыкову удалось впихнуть туда даже смертную казнь. После этого, всякое осуждение конфискаций и штрафов почти прекратилось -публике была подкинута куда более интересная тема для слива своего негодования. В-седьмых, был разработан план на дальнюю перспективу — требовалось вбить в головы населения империи, что брать и давать взятки не только чревато проблемами, но в принципе плохо и ненормально. Конечно, по поводу последнего пункта я не питал иллюзий об изменении менталитета в считанные годы, но если справились азиаты-сингапурцы, коррупция у которых заложена в традиции, что мешает нам?
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
