Западня

"Ладно, не нудите, будет вам от меня подарок на Новый год, потом долго вспоминать мою доброту будете! Минимум — неделю! Давайте адрес, куда посылку высылать!" Люба про себя недоумевала — "Почему вспоминать эту доброту они будут именно неделю?" Они от своего невеликого ума сразу дали Морфеусу адрес. Не домашний адрес конечно, а всего лишь свой E-mail. Ну и номер почтового отделения, куда им можно эту посылку с подарком до востребования присылать. Девочки перед этим обещанием Морфеуса как раз обсуждали с ним грядущие новогодние торжества, жаловались ему, что идти на новогодний бал им в этом году совсем не в чем. Намёки их были очень толстыми. Хотя Морфеус подругам ничего определённого на эти намёки не ответил, только пообещал вдруг подарок, но какой именно, не сказал. И девочкам было теперь непонятно, что же за подарок он имел в виду, вожделённую одежду из латекса, или что-то другое? По логике вроде получалось, что подарком должна быть именно одежда из латекса. Но, Морфеус этого не подтверждал. Да и вообще было непонятно, не пошутил ли он, по своему обыкновению.

"Да ну его! Ему, наверное, просто адрес нашего "мыла" понадобился" — буркнула разочарованно Наташа, так и не сумев вытянуть косвенными вопросами из собеседника сведений о том, что именно будет в подарке.

"Ну, колись, чего ты нам пришлёшь, в подарок-то?" — не выдержала она, наконец, и спросила напрямую.

"А-а! Хитренькие какие! Если я скажу сейчас, это уже не будет для вас сюрпризом, вам будет меньше радости и неожиданностей от моего подарка!" — только и ответил ей на этот прямой вопрос Морфеус и сразу сменил тему разговора, показывая, что вопрос закрыт. Потом подруги с Морфеусом ещё долго болтали на другие темы и затем, благополучно забыв об его обещании, не вспоминали о нём до следующего дня.

2.

Звякнула и автоматически выключилась "микроволновка".

"Натуля, иди есть, всё готово!" — Люба достала коробочки с разогретой китайской едой и быстро накрыла на стол. Наташа с трудом оторвалась от компьютера и присоединилась к подруге. Девочки быстро поели на кухне и, пока Люба заваривала чай, Наталья, выскочив из-за стола, снова вернулась к компьютеру и защёлкала клавишами.

"Люба! Нам тут на "мыло" сообщение пришло!" Люба подошла к сидящей за компьютером Наташе и глянула через её плечо на монитор. В пришедшем электронном письме девочкам сообщалось, что им прислали посылку до востребования. Можно её получить по паспорту на почте в любое время. А время как раз сегодня ещё было. "Неужели так быстро дошёл подарок от Морфеуса?" — Люба с Наташей переглянулись, сразу вспомнив вчерашний разговор. Затем, глянув на часы, подруги немедля ринулись на почту, пока она не закрылась. Как любые особы женского пола, подружки любили подарки и были к тому же жутко любопытными. Получив в почтовом отделении небольшой, но увесистый пакет и приложенное к нему письмо, девчата вернулись к Наташе домой. Письмо оказалось отпечатано на принтере и, действительно было от Морфеуса, как и посылка. В-первых же строчках этого письма было написано, что в посылке всё же лежат именно два платья, и именно из латекса, наряды из которого так мечтали всё это время померить на себя Наташа с Любашей!

"Й-ес-с! Теперь-то я узнаю, наконец, что такого приятного все нашли в этой одежде!" — удовлетворённо крикнула Наталья, прочтя информацию о содержимом посылки и мысленно уже потирая руки. Люба и вовсе чуть не задохнулась от счастья. Ей тоже хотелось поскорей примерить латексный наряд, и, вероятно, даже больше подруги, но хотелось ей этого именно оттого, что она уже определённо догадывалась, как ей это понравится, и даже примерно представляла, какие собственно испытает при этом ощущения. Тому имелись некоторые веские причины. Дело в том, что ещё в тот первый вечер, когда подруги обнаружили в интернете "латексные" сайты, насмотревшись с подругой картинок с красавицами в латексных нарядах по компьютеру, Люба, как уже упоминалось, сразу ощутила странное томление. Поздним вечером того же дня, когда она уже пришла к себе домой и легла спать, это томление у неё не только не исчезло, но наоборот, стало расти всё сильнее и сильнее, не давая ей уснуть. Стоило ей закрыть глаза, как из памяти всплывали обтянутые сверкающей тугой резиной округлые формы красавиц с сегодняшних фотографий. Чтобы как-то расслабиться и отвлечься, Люба решила принять ванну. Она прошла в ванную комнату и включила кран. Когда она уже совсем разделась и собиралась погрузиться в воду, на глаза ей вдруг попались висящие в углу ванной комнаты на бельевой веревке розовые резиновые перчатки. Мама обычно мыла в них посуду и вешала их сюда просушиться. Их розовая резина невольно напомнила Любе про то роскошное платье на блондинке, что она увидела самым первым из всех латексных нарядов! Пожалуй, именно оно произвело отчего-то на девочку из всего увиденного ею первый раз в жизни латексного "обмундирования" самое неизгладимое впечатление. Люба, всё ещё находящаяся под впечатлением от зрелища туго затянутой в розовую резину красавицы из интернета, почти неосознанно протянула руку и сняла перчатки с веревки. Их тонкая гладкая резина показалась ей в этот момент такой нежной и приятной на ощупь! "Наверное, именно такими должны были бы быть на ощупь те наряды из латекса, что надеты на фотомоделях, на которых мы любовались сегодня с Наташей!" — предположила Люба. Она почти непроизвольно прижала обеими руками прохладную шелковистую резину перчаток к обнажённой груди и ощутила странное наслаждение от прикосновения к разгорячённой коже их холодной и гладкой поверхности. Тогда, сама не до конца сознавая, зачем это делает, она натянула перчатки себе на руки. Она не раз надевала до этого случая на себя резиновые перчатки, чтобы вымыть посуду или покрасить волосы, но ощущений, подобных сегодняшним, у неё это никогда раньше отчего-то не вызывало. Видимо, нужен был особый настрой, именно такой, как в этот вечер. Упругая резина перчаток сразу легонько и нежно сжала ей кисти рук, и это вдруг отозвалось щекочущим сладким холодком в животе. "Вот оно как! Наверно именно эти ощущения не могли описать любители латекса?" Действительно, Люба тоже не смогла бы сейчас объяснить, почему у неё вызывает такое сладкое томление в груди ласковое прикосновение гладкой резины к её коже. Девочка прижала прохладные резиновые ладошки к внезапно запылавшему лицу, с наслаждением вдыхая их какой-то уютный, "домашний" запах. Затем Любины руки соскользнули с лица и опустились ниже, на грудь, и там она сразу невольно коснулась своих отчего-то затвердевших и напрягшихся сосков. Её тело в тот же момент содрогнулось от пронзившего его острого чувства наслаждения. Люба стала нежно и осторожно ласкать свои крохотные девичьи груди и особенно соски этими ладонями, затянутыми в скользкую розовую резину. Прохладная поверхность перчаток легко скользила по тёплому девичьему телу. Собственные руки в перчатках казались Любе теперь чужими, их гладкие прикосновения всякий раз вызывали сладкое щекочущее ощущение в животе. Соски давно уже напряглись и сделались теперь совсем каменно-твердыми, касаться их было особенно приятно. Продолжая одной рукой с наслаждением теребить свои похожие на твёрдые розовые горошинки соски, девушка, почему-то тяжело дыша и ощутив слабость в ногах, присела на краешек ванны. Её вторая рука скользнула по животику, и недолго там задержавшись, соскользнула еще ниже. Ноги при этом непроизвольно раздвинулись, открывая для ласки розовый бутончик слегка поросшей светлыми волосиками киски, набухшей от возбуждения и ставшей вдруг очень влажной. Облечённая в резину рука легко заскользила в обильной смазке, невольно нащупывая тот крошечный бугорок, что дарит наибольшее наслаждение. Люба всё ещё ощущала свои затянутые в резину руки чужими, а перед глазами у неё по-прежнему стояли обтянутые латексом красавицы из интернета. Тем временем сладкая волна внутри живота понемногу нарастала, поднимаясь всё выше, пока вдруг не захлестнула сознание Любы. Её тело внезапно задрожало в сладких судорогах и, когда они стихли, ей сразу же стало легче. Томление, весь вечер не оставлявшее девочку, наконец её покинуло. Его сменила непонятная лёгкость во всём теле, но одновременно пришло и некое чувство стыда, словно Люба совершила что-то нехорошее. Это чувство было столь велико, что она потом так и не смогла поделиться происшедшим с ней в этот вечер с Наташей, хотя очень этого желала в глубине души. А тогда Люба торопливо сняла перчатки и, сполоснув, аккуратно повесила их на прежнее место. Затем поспешно искупалась в ванной и пошла спать. Уснула она после этого почти мгновенно, словно провалилась в тёмную яму. А во сне она снова видела девушек в разноцветной глянцевой резине, но теперь они были не на фотографиях, а живые, они гладили и целовали её тело, и Любе всё это было очень приятно.

И вот, с того самого вечера Люба, словно с цепи сорвалась! Она просто не могла теперь удержаться, и маниакально продолжала, почти каждый вечер, снова надев на руки резиновые перчатки, перед сном ласкать себя до тех пор, пока новый оргазм не снимал её напряжение. И самое странное для неё в этом было, что ей с каждым разом всё больше нравилось то, что она делала! На сэкономленные на школьных обедах деньги она себе сразу купила такие же розовые резиновые перчатки, как у мамы, но поменьше размером. Ей захотелось, чтобы их резина более плотно сжимала руки, так было приятней. Она спрятала их у себя под матрасом. Сделала это она совершенно умышленно, чтобы не прятаться каждый раз для своих тайных занятий в ванной. И к тому же, лёжа в кровати заниматься этим было и, гораздо удобней, а главное — наслаждение усилилось! Отныне, едва неясное томление снова, накопившись, не давало ей заснуть, Люба, лёжа под одеялом, тихонько доставала свои резиновые розовые перчатки и с наслаждением натягивала их себе на ладошки. А томление это, как уже ранее говорилось, возникало у неё теперь почти каждый вечер, возможно ещё и потому что Люба после занятий в школе каждый раз подолгу рассматривала дома у Наташи, будучи не в силах оторваться, всё новых и новых красавиц в нарядах из латекса. Теперь она смеялась не только над шутками Морфеуса, но порой и над Наташей, часто не понимающей истинного смысла этих шуток. При этом рассказать подруге о собственном опыте у неё почему-то по-прежнему не поворачивался язык. Было нестерпимо стыдно даже подумать о том, что можно кому-то рассказать о своих ночных развлечениях с резиновыми перчатками. Да и о чём там было рассказывать, если задуматься? И главным для Любы было теперь смотреть всё новые и новые фотографии. Это уже стало для неё какой-то постоянной потребностью. Надо ли удивляться, что домой после этого Люба приходила, сексуально истомлённая до предела и при первой же возможности сразу юркала к себе в комнатку. Несмотря на тесноту с недавнего времени у неё была в квартире своя личная комната, если это можно было так называть. По правде говоря, под личную комнату Любе выделили бывшую крошечную кладовку без окон с тусклой лампочкой на стене. У Наташи, наверное, дома стенной шкаф в прихожей был примерно такого же размера, если не больше. Собственно, и это тоже был фактически, стенной шкаф, только с узенькой кроватью и тумбочкой вместо стола внутри. В нём даже пара полок с разным барахлом под потолком сохранилась! Встав с кровати, Люба сразу неизбежно упиралась носом в дверь. Но девочка была рада и такому помещению, всё-таки своя территория, где можно от всех спрятаться! Особенно в последнее время её "доставал" братишка, который норовил везде сунуться, всё подсмотреть и немедленно обо всём наябедничать родителям. Он вступил в тот возраст, когда многие дети бывают особенно вредными, но братик был в этом как-то особенно талантлив. Его ещё и звали Павликом, и Люба в сердцах не раз обзывала его Павликом Морозовым. Вообще-то, он был неплохим мальчишкой, и Люба любила брата, но, порой он становился совершенно невыносим. Особенно часто это стало проявляться в последнее время. Так что эта кладовка давала теперь возможность хоть иногда от него скрыться, заперевшись изнутри. В комнатке можно было лишь сидеть на кровати, либо лежать на ней же. Но и это помещение досталось Любе с боем. Его выделили ей, лишь, когда она наотрез отказалась раздеваться по вечерам ко сну в присутствии брата, который начал явственно проявлять нездоровый интерес к вопросам анатомических различий между собой и сестрой. Зато теперь, скрывшись за дверью в своей комнатке, и заперевшись изнутри, Люба могла заниматься чем угодно! Это оказалось весьма кстати именно сейчас, и она пользовалась этим теперь сполна. Каждый вечер она уходила к себе, закрывалась, спешно ныряла там под одеяло и начинала блаженствовать! Уже процесс облачения рук в прохладную резину всякий раз вызывал у Любы знакомое щекочущее ощущение в животе. Ей нравился так же исходящий от перчаток запах латекса, какой-то нежный, прохладный и волнующий. Никакие французские духи уже не могли для неё сравниться с этим сладостным запахом! Она с наслаждением вдыхала этот лишающий её покоя запах, нежно гладя туго обтянутыми резиной ладошками своё лицо, потом начинала осторожно ласкать и поглаживать свою кожу по всему телу, животик, грудь, бёдра. Лишь насладившись всем этим в полной мере, девочка запускала руку себе между ног и быстро достигала после этого оргазма. Сразу наступало приятное расслабление, тело становилось лёгким. Возникавшее поначалу после оргазма чувство вины с каждым разом становилось всё слабее, потом как-то незаметно исчезло вовсе. Остались только расслабленность и лёгкость в теле. Теперь порой Люба так и засыпала после своих вечерних развлечений прямо в резиновых перчатках, забывая их снять. Лишь утром, обнаружив, что её руки все еще затянуты в розовую резину, Люба поспешно стаскивала перчатки со вспотевших за ночь ладошек. А в самые последние перед описываемыми событиями дни, она совершенно неожиданно наткнулась на способ ещё добавить себе приятных "резиновых" ощущений в постели. На одной из сохранившихся верхних полок в своей кладовке она, разбирая лежащий там хлам, случайно наткнулась на пару большущих, метра по два в длину и ширину, полотнищ из резиновой желтовато-белой медицинской клеёнки. Видимо, они остались лежать там ещё с той поры, когда Люба была совсем маленькой, а её мама подрабатывала по вечерам в соседней больнице санитаркой. Как все работники, выросшие в нашей несчастной социалистической стране, она тянула с работы домой всё, что плохо лежит, даже не считая это воровством. Вероятно, тогда она притащила домой и эти большие куски тонкой прорезиненной ткани, но не придумала им применения, да так и забыла о них, закинув на верхнюю полку кладовки. Конечно, это был не латекс, но всё-таки на ощупь оказалось немного на него похоже. А Любе как раз уже к этому моменту стало мало ощущений от резиновых перчаток на руках, ей совершенно нестерпимо хотелось ощущать прикосновение к телу чего-то большего. Чего-нибудь, хотя бы отдалённо соотносимого по своей величине с вожделенным латексным нарядом. А тут ей попалась под руки такая куча резины! Грех было не воспользоваться ею! Наткнувшись на клеёнку, девочка сразу пощупала рукой её холодную резиновую поверхность, потом уже вполне удовлетворённо погладила её, задумалась на мгновение и забрала оба полотнища с полки. Люба пока и сама толком не понимала, почему она так поступила и что конкретно в этот момент она собиралась делать с этой кучей тяжёлой прорезиненной ткани. Она действовала этим вечером под влиянием какого-то внутреннего наития, совершенно не пытаясь подвергать логическому осмыслению свои действия. Просто ей так хотелось делать, и она, не задумываясь, зачем и почему, так делала. Постелив себе на кровать одну резиновую клеёнку поверх простыни, она полностью разделась. Неспешно натянув на руки свои розовые перчатки, Люба с наслаждением легла на обжигающую своим ледяным прикосновением гладкую поверхность клеёнки всем своим обнажённым телом, мысленно представляя, как касается её кожи латексный наряд, подобный тому, о котором она мечтает. Собственные ощущения ей понравились. Поёрзав с наслаждением попкой и спиной по холодной и гладкой резине, Люба поняла, что хотя ей это и очень приятно, но ей этого явно мало. Очень кстати, что вторая клеёнка лежала рядом на тумбочке. Этого тяжёлого прорезиненного полотнища ей как раз хватило, чтобы полностью накрыться уже и сверху, вместо одеяла. Мало того, Любаша сразу же ещё и аккуратно подоткнула это резиновое покрывало под себя со всех сторон, таким образом, совсем уже плотно закутываясь в эту леденящую теперь её кожу со всех сторон резиновую клеёнку. Всё тело сразу покрылось щекотными мурашками. Но, самое удивительное было в том, что всё происходящее доставляло Любаше несомненное, и весьма сильное наслаждение! Она просто ощутила себя на вершине блаженства! И это испытываемое ею блаженство от ощущения наконец-то окружившей её тело со всех сторон холодной гладкой резины она не смогла бы объяснить постороннему человеку при всём своём желании. Однако это странное наслаждение было совершенно явственным и настолько сильным, что в результате Любино дыхание моментально стало частым и прерывистым от возбуждения. Она, даже легонько засучив от наслаждения ножками в укутавшей всё её тело скользкой холодной резине, блаженно заёрзала по её холодной поверхности спиной, попкой и грудью, слегка перекатываясь при этом с боку на бок. Неожиданно она ощутила, что от этих движений резина ощутимо плотней сомкнулась вокруг её тела. Тогда Люба с каждым мгновением уже всё более целенаправленно заелозила по окружившей её со всех сторон холодящей кожу гладкой резиновой поверхности клеёнки, уже намеренно, всё плотнее в неё заматываясь всем телом и отчего-то всё больше именно от этого процесса распаляясь. И совсем скоро она просто изнемогала в своей постели от похоти, извиваясь среди совсем уже туго спеленавшей всю её тонкую фигурку громко хрустящего прорезиненного полотнища, которое совершенно теперь уже лишило Любу малейшей возможности двигать руками и ногами. Трудно сказать, что заставило Любу намеренно приводить своё тело в такое беспомощное положение в этот первый раз, всё это было на уровне инстинкта. Но, в дальнейшем она, уже совершенно сознательно, каждый раз старалась потуже запеленать сама себя в эту холодную гладкую резину, поняв, что именно от этого получает дополнительное, и весьма острое, наслаждение. В конечном итоге в результате своих действий девочка вся представляла собой похрустывающий и шуршащий узкий резиновый свёрток, из которого виднелась лишь её головка. Возможно, со стороны всё это выглядело довольно глупо, но Люба в этот момент не могла, да и не хотела думать о подобных вещах. Да и не видел её никто со стороны! Поскольку она действовала, вообще в этот момент ни о чём не думая, под влиянием некоего первобытного инстинкта, то, в конце концов, Люба оказалась в таком положении, когда могла в своём тугом резиновом свёртке только слегка извиваться, лёжа на своей застеленной прорезиненной скользкой простынёй кровати. Руки добровольной пленницы резины оказались плотно примотаны к бокам, а ноги туго спелёнаты резиной вместе.