Парфюмер

— Идет, — Алан легко поднялся и протянул мне руку. — Как вы смотрите на макароны?

— Положительно. — Я кивнула. — Алан, вы бы не могли посмотреть, вдруг тут найдется какая-нибудь одежда и для меня? В комбинезоне и жарко, и неудобно.

— Я видел футболку и штаны, штаны с вас не упадут, но штанины придется подвернуть.

— Отлично, — порадовалась я. — А когда будут банные процедуры?

— Думаю, стоит сначала принять процедуры, а потом уже обедать. Или ужинать.

— А сколько времени?

— Не знаю, у меня часы встали на полудне. По ощущениям — часа два, максимум три.

— Ну, пока искупаемся, пока сготовим — будет не обед, а ужин, — резюмировала я. — Вам придется мне помочь с ... баней.

— Конечно, Джун. Я все вам покажу. Пойдемте.

* * *

Перед глазами все плыло, мир вокруг покачивался — я с блаженной улыбкой выплывала из бани.

— Джун?

— Дааа, — согласилась я, продолжая глупо улыбаться. — У меня в ушах звенит, да так мило, — поделилась я ощущениями. Теплая ладонь осторожно взяла меня за локоть, вторая рука — за плечо.

— Вы как пьяная, Джун, — хмыкнул Алан, направляя меня к кровати.

— Ужасно хочется пить, — я облизнула сухие губы и уловила, как на мгновение сбилось дыхание Алана.

— Теплое молоко хотите?

— Очень, — я тяжело опустилась на кровать и подобрала ноги.

— Вот. Ставлю кофейник на пол рядом с кроватью. Графина нет, так что...

— Пустяки, дела житейские, — я жадно приложилась к питью, стараясь не облиться.

— Я пошел, — сообщил Алан. — В баню.

Я хихикнула.

— Бет бы это оценила, — сказала я сама себе, вытягиваясь на кровати и закрывая глаза. Как раз, пока Алан будет в бане, успею придти в себя. Главное — не заснуть.

Минут через двадцать я поборола сон, правда, осталась тягучая истома во всем теле, но ощущения были скорее приятными, чем наоборот. Поведя носом, я решила отправиться на кухню — запахи, доходившие оттуда, волновали проснувшийся аппетит. Подвернув штанины, и заодно ощупав припухший сустав, я потихоньку направилась к кухне, как услышала звук открывающейся двери.

— С легким паром, — по-русски сказала я, весело улыбаясь.

— Что? — немного растерялся Алан. Я засмеялась и шагнула вперед.

— Так принято говорить у русских, когда кто-то выходит из бани, — пояснила я. — Ох, простите, — мои руки, привычно выставленные немного вперед, сами легли на талию Алана. Он замер, а я и вовсе остолбенела — под моими пальцами подрагивала влажная прохладная кожа, твердели мышцы.

— Ничего, — он аккуратно взял меня за запястья, не убирая мои руки, а просто держа в своих.

— Вечная моя привычка, смотреть куда иду, — кажется, я медленно, но верно краснела — потому что руки мне убирать не просто не хотелось, а наоборот — хотелось еще что-нибудь потрогать. И узнать, есть ли у него, например, волосы на груди. И сколько.

— Звучит интересно, — улыбнулся Алан, отпуская, в конце концов мои руки.

— Я шла на кухню, — зачем-то пояснила я, вконец смущаясь и нервно заправляя волосы за уши. Хотя добрая Бет неоднократно мне говорила, что выгляжу я при этом сироткой Марысей.

— Это вы правильно шли, — с энтузиазмом откликнулся Алан. — Ужин готов.

— Все-таки, это ужин?

— Половина шестого. Ни туда, ни сюда, — Алан гремел посудой.

— Куда время девается, — вздохнула я, умещаясь на табурет. Табурет предупреждающе скрипнул.

— И не говорите, Джун. — Согласился он. — Всегда этому поражался, насколько быстротечно время.

— Да уж.

— Знаете, пожалуй, нам стоит пойти ужинать в комнату, — решительно сказал Алан.

— Почему?

— Боюсь, вы простынете, Джун.

— Думаете? — с сомнением переспросила я. — Вы-то сами вон, раздетый ходите....

— Я сейчас что-нибудь накину.

— С другой стороны — ужин перед камином, в уединенном домике в лесу, когда за окном метель, да еще и с таким мужчиной — что может быть романтичнее, — томно протянула я, потихоньку уходя в комнату. Алан, судя по звукам, замер, глядя мне в спину. Главное теперь — не навернуться.

— Джун, вы рискуете! Еще немного, и я подумаю, что флиртуете со мной, — улыбнулся Алан, следуя за мной.

— Вы тоже рискуете, Алан, — улыбнулась я. — Вы меня за два дня разбаловали так, что боюсь, мне не захочется с вами расставаться. — И снова пауза, на миг сбившееся дыхание и замершие над столиком руки.

— Мне приятно о вас заботиться, — серьезно сказал Алан, вкладывая мне в руку вилку, а на колени опустилась сначала полотенце, потом тарелка с упоительным запахом.

— Безумно вкусно, — похвалила я Алана. Какое-то время мы молча уничтожали ужин.

— Вина?

— Не откажусь, — кивнула я, уплетая что-то макаронно-овощное.

— Здесь есть красное, есть белое, какое предпочитаете?

— Красное.

— Отлично.

Я отставила пустую тарелку на стол и теперь рассеянно перебирала полотенце.

— Добавки, Джун?

— Нет, благодарю, Алан, я наелась, — откинув голову на спинку дивана, я лениво наблюдала за ним. Он ловко выдернул пробку из бутылки, методично скрутил ее с штопора, отложил на стол, наполнил два бокала. Я протянула руку.

— Простите меня за бестактность, Джун, — нерешительно начал он, но я подбадривающее покивала, крутя ножку бокала. — Я не могу понять, как именно вы лучше видите. Такое ощущение, что вам без очков лучше.

— Лучше, — подтвердила я. — Очки нужны для того, чтобы обратить внимание на то, что я плохо вижу, но не привлекать лишнего внимания тем, как я вижу.

— Вот как, — озадаченно сказал он, возвращаясь к своей тарелке.

— Понимаете, Алан, — я мельком понюхала вино. — Прямое зрение у меня отсутствует. Есть только боковое, и вижу я в основном, силуэты. Четко видятся только крупные детали и вблизи.

— Извините меня, Джун, — покаянно сказал Алан, а я только рукой махнула.

— Ваш интерес вполне нормален и обоснован. Надеюсь, вы не возьметесь меня жалеть?

— Что вы, вы слишком гордая для жалости. — Усмехнулся Алан. Я тоже усмехнулась.

— Это просто удивительно, что вы так хорошо меня понимаете. Вы очень понимающий, Алан. Со всеми женщинами?

— Что вы. Я совершенно неловкий в общении человек.

— Да бросьте, — не поверила я. Алан хмыкнул. — Вы так напористо за мной ухаживали, там, в Сказке.... Ни за что не поверю вам.

— И зря, — он снова усмехнулся. — Просто вы не видите меня.

— Отчего же не видеть, вижу, — я пожала плечами и отпила из бокала. — Вы среднего роста. Волосы у вас очень темные, а кожа бледная, вы не смуглый. Еще у вас чуткие пальцы и вы физически сильный мужчина.

— Все так, — кажется, Алан немного смутился. — Но остальные черты лица вы не видите, ориентируетесь на мой голос, общий рост, ширину плеч....

— Именно так, — вино оказалось на удивление вкусным и ... крепким. — И что?

— А то, что остальные женщины в первую очередь обращают внимание на черты лица, походку, осанку, и прочее, прочее, прочее.

— И что из этого всего не устраивает лично вас? — серьезно спросила я.

— Меня? Меня все устраивает. Просто так получается, что общий мой образ оказывается отталкивающим для большинства дам.

— Вы упоминали, что в вашей жизни было много разочарований, — осторожно вступила я на скользкую тему. — Это связано?

— О, да! — хохотнул он. — Я не умею строить отношения, как вы, девушки, любите выражаться. — Кажется, вино крепкое не только мне.

— И в чем это неумение заключается? — нахмурилась я, подставляя свой бокал под вино.

— В нежелании дать своему партнеру глоток свободы, — ответил он явно чьей-то фразой и усмехнулся. — Я.. назойлив. Постоянно звоню, хочу все время знать, где моя девушка. Скрупулезно выбираю места для совместного отдыха. Сам отдых тоже скрупулезно продумываю. Все эти мелочи, продуманные от и до, рано или поздно начинают утомлять. Внимание, забота и беспокойство с моей стороны становятся невыносимыми, а результат один и тот же. — Спокойно закончил Алан. Без трагизма в голосе, надо заметить, но чувствовалось, что это все так же продумано и разложено по полочкам от и до. Я сдержала все рвущиеся с языка слова о том, что такого золотого мужика с руками должны отрывать — сейчас это было бы по меньшей мере, двусмысленно.

— То, что вы ищите проблему в себе и осознаете ее — уже большое достижение, — вместе этого выпалила я. — Все люди обычно ищут проблему в других.

— Спасибо, Джун, — невесело засмеялся Алан. — Хорошо, что вы не стали меня убеждать в том, что я не прав.

— Я вас почти не знаю, Алан, — я подняла бутылку с вином, и обнаружила, что там осталось на два бокала. — Но хотела бы узнать. Наливайте, Алан.

— Наливаю, — откликнулся он с воодушевлением. — Надо же, мы с вами приговорили целую бутылку!

— Самое время перейти на 'ты'. И выпить на брудершафт. — Храбро решила я и повернулась к Алану лицом.

— С радостью, Джун.

Мы переплели руки, а я прикрыла глаза, с удовольствием делая несколько глотков. А потом я его поцеловала. Не знаю, как положено это делать по правилам, когда пьешь на брудершафт, может быть принято просто обозначить поцелуй... Его моментальный отклик вскружил мне голову так, как это не сделало вино. Зато чертов бокал страшно стал мешать — потому что одну руку я тут же пристроила Алану на шею, а второй хотела еще за что-нибудь подержаться, но увы. Бокал я поставить не додумалась, а Алан руки вообще держал где-то в стороне.

— Если вы сейчас вздумаете извиняться, — с трудом переведя дух, пригрозила я. — Я вам что-нибудь сделаю.

— Даже не собирался, — пробормотал Алан, отбирая у меня бокал. — И кажется, мы перешли на 'ты'.

— Ты вскружил мне голову своим поцелуем.

— Я тебя еще не целовал, — сильные руки передвинули меня на твердые колени, а мои губы накрыли требовательные, терпко пахнущие вином губы. Крепкие руки стиснули мои плечи, сдвинулись вниз, на спину. Все его движения были такими уверенными и властными, что меня тряхнуло от сладкого ужаса — что я делаю здесь, с этим почти незнакомым, но уже таким близким мужчиной?! Почему я сама к нему прижимаюсь, и тело мое явно просит и хочет большего, и его властность и пугает, и заводит, и радует, и пьянит — именно это, а вовсе не вино. Власть над собой, которую я приняла в один момент, больше того — сама предложила, и теперь чувство свободы и счастья такое огромное, что кажется, что я сейчас взлечу, как....

— Джун, — я дышала, как рыба, выброшенная на берег. Алан, впрочем, тоже. Он убрал руки с моей спины, и меня тут же пробил озноб — от холода и неудовлетворенного желания.

— Что? — не ожидая ничего хорошего, спросила я.

— Я не хочу пользоваться твоей... беззаботностью. — Выдал Алан, тяжело дыша.

— Угу. Беззащитностью. — Мрачно подсказала я, поправляя на себе футболку. Подумав, я стала застегивать на Алане рубашку. Когда я ее расстегнуть успела?!

— Я не имею права.

— Ты о чем? — мозги мои работали со скрипом, так как до этого думал совершенно другой орган.

— Ты не захочешь меня знать, если я... сделаю с тобой все это, а потом ты узнаешь, что...

— Что это твой дом? — невинно продолжила я, не собираясь покидать насиженное место. Плохо, что я не вижу толком его лица — таращиться в сторону сейчас явно не к месту. Зато я слышу его дыхание. И чувствую запах. К которому, кроме желания примешивается отчаяние.

— Как ты догадалась? — безнадежно спросил он, стискивая ручки дивана.

— Запах. Ты спал в этой кровати. Ночевал, наверное.

— Да, — тихо подтвердил он, а я слегка нахмурилась и чуть поерзала на его коленках. — Будешь чай?

— Лучше, кофе, — отозвалась я. Он аккуратно ссадил меня на диван и ушел на кухню. Я молча допила свое вино, отставила стакан и стала слушать. По-прежнему, молча, потому что надо дать ему время... придти в себя.

— Сахар? Молоко? — глухо спросил Алан.

— А кружка большая? — я подняла голову к нему.

— Приличная, — растерянно отозвался он.

— Тогда четыре ложки. И молоко. Спасибо, — я перехватила кружку за ручку и осторожно отпила, но все равно обожглась, конечно. Алан молчал.

— Метель заканчивается, — вдруг с тоской сказал он. Я пожала плечами.

— Ну и что. Нас отсюда никто не гонит.

— Джун, ты так говоришь....

— Алан. У тебя один единственный шанс рассказать мне все, как есть. Потому что единственное, чего я не приемлю в отношениях между людьми — это вранье. Понимаешь?

— Впервые я увидел тебя полтора года назад. — Резко начал он, а я обратилась в слух.

* * *

Как, как можно обмануть такое доверие? Соврать, обмануть, пренебречь, растоптать? Она знала, знала про дом, и не только не сбежала от него в лес, но и сама убрала все преграды отчуждения, доверилась легко и просто, вверила себя его заботе. Как можно было воспользоваться таким?! Он считал себя не самым хорошим человеком, но и не такой сволочью.

Конечно, он все ей расскажет. Как увидел ее впервые на свадьбе племянницы мэра — они оба почти случайно затесались в толпу приглашенных. Она была со своей начальницей, весь вечер улыбалась чуть отсутствующей и загадочной улыбкой, глаз не было видно из-за больших солнечных очков и локонов, то и дело непослушно падающих на лицо. Он просто не решился к ней подойти — из-за такой красоты было трудно дышать, и он бы неминуемо все испортил, если бы подошел. Длинное платье цвета старой бронзы — и непонятно, где переход в цвете волос и ткани. Тонкие аристократичные пальцы, рассеянно гладящие ножку бокала. Смуглая кожа, гладко мерцающая в вырезе платья. Грудной бархатный голос. Он был ослеплен, совершенно уничтожен этой необычной, приглушенной красотой, и недоумевал — неужели все остальные ослепли, и ничего этого не видят? Почему она стоит одна, а не в окружении поклонников?!

Позже он узнал ее имя, и название фирмы, где она работала, и много раз собирался к ней подойти, но каждый раз что-то мешало. Опрокинутая чашка кофе. Не вовремя подошедшая подруга. Парень, опаздывающий на свидание, но в последний момент успевший. Авария на перекрестке, перегородившая путь. Случайный звонок, отвлекший внимание, из-за которого он потерял ее из виду. Всего не вспомнить, не перечесть. Вспоминать — глупо. В тридцать с лишним лет бояться подойти к женщине, познакомиться — это ненормально. И его ненормальность переросла в одержимость. Доведенный до отчаяния собственной слабостью и бессилием, он пошел на крайность.

* * *

Я слушала с открытым ртом, позабыв про остывающий кофе. Щеки медленно, но верно наливались краской. Господи, неужели я, Я! Способна вызвать такую бурю в душе у мужчины?! Свести с ума, поработить одним своим ' чуть загадочным и отсутствующим видом'?! Так не бывает — не в этой жизни, не со мной, не у меня! Я не умею так!

У него дрожит дыхание, и чуть подрагивает голос от волнения и смущения, когда он рассказывает мне, где и в каких местах он хотел подойти и заговорить со мной. Его убивает мысль о том, что может меня потерять, когда я так близко. Но он продолжает выворачивать передо мной душу на изнанку, он ничего не требует взамен, он просто хочет... меня. Всю, без остатка, со всеми моими проблемами, страхами, радостями, тараканами в голове, почти полным отсутствием зрения, незаменимой Бет, нетерпимостью к запахам и всем остальным прочим, что составляет меня.