Гветер поднял посадочный модуль, по дороге обеззараживая его и костюм Беттона. Он заметил, что Беттон и Шан прошли с ним через ряд люков в "Шоби" и по коридорам к мостику, и что на мостике были Карт, Милая Сегодня, Шан и Тай.

Беттон подбежал к матери и остановился; он не протянул к ней рук. Его лицо было застывшим, словно сделанным из воска или дерева.

— Ты напугался? — спросила она. — Что там произошло внизу? — И она посмотрела на Гветера, ожидая объяснений.

Гветер ничего не заметил. Пережив недолгий период бездействия, он понял, что не произошло ничего такого, чего бы не произошло на самом деле. Заблудившись, он искал на ощупь, заблудившись, он нашел слово, слово, которое спасло — Ты... — сказал он заплетающимся, немым языком. — Ты позвала нас.

Казалось, она отрицала это, но это не имело значения. Что имело значение? Шан что-то говорил. Шан мог это сказать. — Никто не звал, Гветер, — сказал он. — Вы с Беттоном вышли, я поддерживал вас; когда я понял, что не могу стабилизировать посадочный модуль, что в этой поверхности есть что-то странное, я позвал вас обратно в посадочный модуль, и мы поднялись.

Все, что мог сказать Гветер, было: — Несущественно...

— Но Тай пришла... — начал Беттон и замолчал. Гветер заметил, что мальчик отодвинулся от отрицающего прикосновения матери. Что имело значение?

— Все мы здесь, — сказала Милая Сегодня. После некоторого молчания, как и перед этим, она сказала: — Здесь нет места, куда можно было бы спуститься.

Гветер попытался подобрать другое слово, но его не было. Он заметил за главным иллюминатором коричневатую, мутную выпуклость, сквозь которую, пристально вглядевшись, увидел сияющие маленькие звезды.

Тогда он нашел слово, неправильное слово. — Потерялись, — сказал он, и, говоря это, увидел, как огни корабля медленно потускнели, превратившись в коричневатую мглу, поблекли, потемнели, исчезли, в то время как весь мягкий гул и деловитость корабельных систем растворились в настоящей тишине, которая была здесь всегда. Но там ничего не было. Ничего не произошло. Мы в порту Ве! — он изо всех сил старался что-то сказать, но слов не было.

— Солнца прожигают мою плоть насквозь, — сказала Лиди.

— Я — солнца, — сказала Милая Сегодня. — Не только я, но и все.

— Не дыши! — воскликнула Орет.

— Это смерть, — сказал Шан. — Чего я боялся, так это: ничего.

— Ничего, — сказали они.

Не дыша, призраки порхали, перемещались в призрачной оболочке холодного темного корпуса, плывущего рядом с миром коричневого тумана, нереальной планетой. Они заговорили, но голосов не было слышно. Ни в вакууме, ни в безвременье звука нет.

В одиночестве своей каюты Лиди почувствовала, как гравитация уменьшилась до половины g от центра масс корабля; она видела, как они, ближнее и дальнее солнца, прожигают темную пелену стен, корпусов, постельных принадлежностей и ее тела. Самое яркое, солнце этой системы, плавало прямо под ее пупком. Она не знала его названия.

— Я — тьма между солнцами, — сказал один.

— Я ничто, — сказал один из них.

— Я — это ты, — сказал один.

— Ты, — сказал один, — ты...

И вздохнул, и протянул руку, и произнес: — Послушай! — Взывая к другому, к остальным: — Слушайте!

— Мы всегда это знали. Это то, где мы всегда были, всегда будем — у очага, в центре. В конце концов, бояться нечего.

— Я не могу дышать, — сказал один из них.

— Я не дышу, — сказал один из них.

— Здесь нечем дышать, — сказал один из них.

— Ты есть, ты дышишь, пожалуйста, дыши! — сказал другой.

— Мы здесь, у очага, — сказал другой.

Орет разложила дрова, Карт разжег огонь. Когда это произошло, они оба тихо произнесли по-кархидски: — Хвала также свету и незавершенному творению.

Огонь вспыхнул искрами, потрескиванием, внезапными вспышками. Он не погас. Он горел. Остальные сгруппировались вокруг.

Их нигде не было, но они нигде не были вместе; корабль был мертв, но они были на корабле. Мертвый корабль остывает довольно быстро, но не сразу. Закрой двери, садись к огню; пусть ночь будет холодной, прежде чем мы ляжем спать.

Карт отправился с Риг уговаривать Лиди покинуть ее звездный склеп. Штурман не хотела вставать. — Это моя вина, — сказала она.

— Не проявляй эгоизма, — мягко сказал Карт. — Как это могло случиться?

— Я не знаю. Я хочу остаться здесь, — пробормотала Лиди. Тогда Карт взмолился к ней: — О, Лиди, не одна!

— А как же иначе? — холодно спросила старуха.

Но тут ей стало стыдно за себя и за свое чувство вины, и она проворчала: — О, ладно. — Она с трудом поднялась, завернулась в одеяло и последовала за Картом и Риг. Ребенок нес маленький биофонарик; он светился в черных коридорах, точно так же, как растения в аэробных резервуарах продолжали жить, метаболизируясь, создавая воздух для дыхания, какое-то время. Свет двигался перед ней, как звезда среди звезд, сквозь тьму в комнату, полную книг, где в каменном очаге горел огонь. — Здравствуйте, дети, — сказала Лиди. — Что мы здесь делаем?

— Рассказываем истории, — ответила Милая Сегодня.

В руке у Шана был маленький блокнот с диктофоном.

— Это работает? — спросила Лиди.

— Похоже на то. Мы думали, что расскажем... что случилось, — сказал Шан, щуря узкие черные глаза на своем узком черном лице от света костра. — Каждый из нас. То, на что мы... на что это было похоже, кажется таким нам. Так что...

— Для протокола, да. В случае... Однако как забавно, что это работает, твой блокнот. Когда больше ничего не помогает.

— Он активируется голосом, — рассеянно сказал Шан. — Итак. Продолжай, Гветер.

Гветер закончил рассказывать свою версию экспедиции на поверхность планеты. — Мы даже не принесли образцы, — закончил он. — Я никогда не думал о них.

— С тобой пошел Шан, а не я, — сказала Тай.

— Ты действительно пошла, и я пошел, — сказал мальчик с уверенностью, которая остановила ее. — И мы действительно вышли наружу. А Шан и Гветер поддерживали в посадочном модуле. И я взял образцы. Они в стазисном шкафу.

— Не знаю, был ли Шан в посадочном модуле или нет, — сказал Гветер, болезненно потирая лоб.

— Куда мог направиться посадочный модуль? — сказал Шан. — Там ничего нет — мы нигде — вне времени, это все, о чем я могу думать. — Но когда один из вас рассказывает, как он это видел, кажется, что так оно и было, но затем следующий меняет историю, и я...

Орет вздрогнула, придвигаясь ближе к огню.

— Я никогда не верила, что эта чертова штука сработает, — сказала Лиди, похожая на медведицу в темной пещере своего одеяла.

— Проблема была в непонимании этого, — сказал Карт. — Никто из нас не понимал, как это будет работать, даже Гветер. Разве это не правда?

— Да, — сказал Гветер.

— Так что, если наше психическое взаимодействие с ним повлияло на процесс...

— Или это процесс, — сказала Милая Сегодня, — насколько это касается нас.

— Вы хотите сказать, — сказала Лиди тоном глубокого экзистенциального отвращения, — что мы должны верить в это, чтобы это сработало?

— Ты должна верить в себя, чтобы действовать, не так ли? — сказала Тай.

— Нет, — сказала штурман. — Ни в коем случае. Я не верю в себя. Я кое-что знаю. Достаточно, чтобы продолжать.

— Аналогия, — предложил Гветер. — Эффективные действия экипажа зависят от того, воспринимают ли его члены себя как экипаж — вы могли бы назвать это верой в экипаж или просто быть им — верно? Так, может быть, для чартена, мы — мы, сознательные существа — может быть, это зависит от нашего сознательного восприятия себя как... как трансилирующих — как находящихся в другом месте — пункте назначения?

— Мы, конечно, потеряли наш экипаж на какое-то время? — сказал Карт. — Мы разбрелись.

— Мы потеряли нить, — сказал Шан.

— Заблудились, — задумчиво произнесла Орет, подбрасывая в огонь еще одно массивное, почти невесомое полено, от которого искры медленными звездочками взлетали в дымоход.

— Мы потеряли — что? — спросила Милая Сегодня.

Некоторое время никто не отвечал.

— Когда я смогу увидеть солнце сквозь ковер... — спросила Лиди.

— Я тоже могу, — очень тихо сказал Беттон.

— Я вижу Ве слева, — сказала Риг. — И все остальное. Я могу сказать вам, что я вижу. Я могу увидеть Лиден, если посмотрю. И мою каюту на "Онеблине". И...

— Сначала, Риг, — сказала Милая Сегодня, — расскажи нам, что произошло.

— Хорошо, — покладисто сказала Риг. — Держись за меня крепче, маба, я начинаю парить. Ну, мы отправились свободно, я, Астен и Беттон, и Беттон был старшим братом, а взрослые были на мостике, и я собиралась лечь спать, как я делаю, когда мы летаем, но прежде чем я успела лечь, была коричневая планета, и порт Ве, и солнца, и все остальное, и ты могла видеть все насквозь, но Астен не могла. Но я могу.

— Мы никогда никуда не ходили, — сказала Астен. — Риг все время рассказывает истории.

— Мы все постоянно рассказываем истории, Астен, — сказал Карт.

— Только не такие тупые, как у Риг!

— Еще тупее, — сказала Орет. — То, что нам нужно ... Что нам нужно, так это...

— Нам нужно знать, — сказал Шан, — что такое трансилиенс, а мы этого не знаем, потому что мы никогда не делали этого раньше, никто никогда не делал этого раньше.

— Не во плоти, — сказала Лиди.

— Нам нужно знать, что... реально... что произошло, случилось ли вообще что-нибудь... — Тай указала на пещеру света от костра вокруг них и темноту за ней. — Где мы находимся? Мы здесь? Где это здесь? Что это за история?

— Мы должны рассказать об этом, — сказала Милая Сегодня. — Расскажи об этом. Расскажите об этом.... Как Риг. Астен, с чего начинается история?

— Тысячу зим назад, за тысячу миль отсюда, — сказал ребенок; и Шан пробормотала: — Давным-давно...

— Был корабль под названием "Шоби", — сказала Милая Сегодня, — в испытательном полете, опробовавший "чартен", с экипажем из десяти человек.

— Сегодня их звали Риг, Астен, Беттон, Карт, Орет, Лиди, Тай, Шан, Гветер и Милая Сегодня. И они рассказали свою историю, каждый по отдельности и все вместе...

Воцарилась тишина, тишина, которая была здесь всегда, за исключением шороха и потрескивания огня и негромких звуков их дыхания, их движений, пока один из них наконец не заговорил, рассказывая свою историю.

— Мальчик и его мать, — произнес легкий, чистый голос, — были первыми человеческими существами, когда-либо ступившими в этот мир.

Снова тишина; и снова голос.

— Хотя она хотела... она поняла, что на самом деле надеялась, что это не сработает, потому что это сделало бы ее навыки, всю ее жизнь устаревшими... и все же она тоже очень хотела научиться им пользоваться, если бы могла, если бы не была слишком взрослой, чтобы учиться...

Долгая, мягко пульсирующая пауза, и другой голос.

— Они путешествовали из мира в мир, и каждый раз они теряли мир, который покинули, теряли его из-за замедления времени, их друзья старели и умирали, пока они были в ПСС-полете. Если бы существовал способ жить в своем собственном времени и при этом перемещаться между мирами, они хотели бы попробовать это...

— Ставлю на это все, — продолжил рассказ следующий голос, — потому что ничто не работает, кроме того, чему мы отдаем свою душу, ничто не безопасно, кроме того, что мы подвергаем риску.

Прошло какое-то время, совсем немного; и раздался голос.

— Это было похоже на игру. Это было похоже на то, что мы все еще находились в "Шоби" в порту Ве, просто ожидая, прежде чем отправиться в ПСС-рейс. Но это было так, словно мы тоже были на коричневой планете. В то же время. И один из них был просто притворством, а другой — нет, но я не знал, какой именно. Так что это было похоже на то, когда ты притворяешься в игре. Но я не хотел играть. Я не знал, как это сделать.

Другой голос.

— Если бы было доказано, что принцип чартена применим к реальному переходу живых, сознательных существ, это было бы великим событием в сознании его народа — для всех людей. Новое понимание. Новое партнерство. Новый способ бытия во вселенной. Более широкая свобода.... Он очень этого хотел. Он хотел быть одним из команды, которая первой сформировала это партнерство, первыми людьми, которые смогли додуматься до этой мысли и... поделиться ею. Но в то же время он боялся этого. Может быть, это были ненастоящие отношения, может быть, ложные, может быть, всего лишь сон. Он не знал.

Когда они сидели у костра, за их спинами было не так холодно и не так темно. Были ли это волны Лидена, набегающие на песок?

Другой голос.

— Она тоже много думала о своем народе. О вине, искуплении и жертве. Ей очень хотелось полететь этим рейсом, который мог бы дать людям больше свободы. Но все оказалось совсем не так, как она себе представляла. То, что произошло... То, что произошло, не имело значения. Важно было то, что она оказалась рядом с людьми, которые дали ей свободу. Без чувства вины. Она хотела остаться с ними, быть с ними в одной команде... И со своим сыном. Который был первым человеком, ступившим на землю неизвестного мира.

Долгая тишина; но не глубокая, всего лишь такая же глубокая, как тихий стук корабельных систем, ровная и бессознательная, как циркуляция крови.

Другой голос.

— Это были мысли в уме; чем еще они когда-либо были? Чтобы они могли быть на Ве и на коричневой планете, и желать плоти, и всего духа, и иллюзии, и реальности одновременно, как это было всегда. Когда он вспомнил об этом, его замешательство и страх прекратились, ибо он знал, что они не могут быть потеряны.

— Они заблудились. Но они нашли способ, — произнес другой голос, мягкий поверх гула и приглушения корабельных систем, в теплом свежем воздухе и свете внутри прочных стен и корпусов.

Произнесли только девять голосов, и они стали искать десятого; но десятая заснула, засунув большой палец в рот.

— Эту историю рассказали, и ее еще предстоит рассказать, — сказала мать. — Продолжай. Я буду чартенировать здесь с Риг.

Они оставили этих двоих у костра и отправились на мостик, а затем к люкам, чтобы пригласить на борт толпу встревоженных ученых, инженеров и чиновников порта Ве и Экумены, чьи приборы уверяли их, что "Шоби" сорок четыре минуты назад исчез в небытие, в существование, погруженное в тишину. — Что случилось? — спрашивали они. — Что случилось? — И участники экипажа "Шоби" посмотрели друг на друга и сказали: — Ну, это целая история...

1234

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓