Жанна. Глава 6

Ксаратас посмотрел на Жанну с оскорбившим Грейга любопытством, словно человек, увидевший какое-нибудь редкое животное — а потом на своем избыточно классическом и оттого напыщенном имперском произнес:

— Вам не о чем волноваться, моя королева. Вы выиграете это сражение — и еще множество других. Это предрешено.

По губам герцога Сезара, с удивлением воззрившегося на Ксаратаса, скользнула презрительная улыбка. Зная герцога, Грейг был готов к тому, что он в своей обычной иронической манере спросит его спутника, сколькими армиями тот командовал и в каких битвах проявил свои таланты полководца, чтобы так бесцеремонно вмешиваться в ход военного совета. Но безупречно вежливого герцога опередил один из рыцарей из свиты коннетабля, спросивший безо всяких церемоний :

— Это еще что за чучело?!

Грейг осознал, что ему следует вмешаться.

— Моя королева, этот человек прибыл с Архипелага. Его имя Ксаратас. Он сообщил мне о смерти сира Ульрика, — упомянув о смерти лорда Риу, Грейг отвел глаза, чтобы не встретиться взглядом с Жанной. Сейчас, в присутствии знатнейших тальмирийских полководцев и Ксаратаса, ее сочувствие было бы больше, чем он смог бы выдержать.

— Господа, оставьте нас, — сказала Жанна тальмирийским рыцарям. — Нам с дядей нужно побеседовать с мессиром Риу...

После новости о смерти Ульрика такая просьба никого не удивила. Но в действительности, когда ее советники вышли, королева обратилась не к Грейгу, а к Ксаратасу.

— Вы маг, — сказала она утвердительно. Ксаратас склонил голову, явно считая, что такой вопрос не требует ответа.

— Вы сказали, что мы выиграем завтрашнюю битву, — вмешался в их разговор герцог Сезар. — Это следует понимать, как предсказание, или вы в состоянии внести более ощутимый вклад в нашу победу?

— Это не предсказание, а обещание, — Ксаратас даже не взглянул на герцога Сезара, продолжая смотреть исключительно на Жанну, словно, кроме них, в шатре никого больше не было. — Смею сказать, ваше решение обратиться к нам за помощью было абсолютно верным. Но мне необходима помощь Вашего величества. Здесь, на материке, я обладаю только самой примитивной магией. Ее было вполне достаточно, чтобы не дать бескарским наемникам меня убить, и чтобы отыскать сира Грегора Риу — но совершенно недостаточно, чтобы принести вам существенную пользу. Чтобы открыть сюда дорогу настоящей магии, мне нужна помощь короля, законного правителя этой земли.

— И эта магия, которую вы называете "настоящей", позволит нам одержать победу в завтрашнем сражении? — Жанна явно находила, что слова островитянина звучат слишком расплывчато. — Как именно? Орденские свидетельства о битвах, в которых использовалась магия, содержат очень странные и противоречивые свидетельства. В этих рассказах больше лирики, чем фактов. Солнце гаснет, с неба вместо дождя падает пепел, земля содрогается и прочее в таком же роде. Если вы намерены вызвать землетрясение или какой-то катаклизм, я предпочла бы, чтобы вы предупредили нас заранее.

— Вашему войску мои действия вреда не причинят, — заверил маг. — Что же до остального — я пока что не могу сказать, что именно я должен буду сделать для победы.

Ее величество вскинула бровь.

— И как мы должны это понимать?

— Вы не должны, — парировал Ксаратас. Грейг против воли восхитился его дерзостью и хладнокровием. — Но, если все-таки пытаться подыскать какое-то понятное сравнение... Представьте ход завтрашней битвы, как игру на музыкальном инструменте. Пока инструмент не взяли в руки и не начали на нем играть, нельзя сказать, какие струны следует ослабить, а какие натянуть потуже, чтобы он зазвучал так, как вы хотите.

— Я не люблю туманных поэтических метафор, — перебила Жанна.

Ксаратас прищурился.

— Ваше величество, мы понапрасну тратим время. Вы всю свою жизнь прожили в землях, где не существует магии. Если я стану объяснять вам, что я собираюсь делать, вы либо не поймёте меня, либо не поверите. Судя по тому, что мы видели по пути сюда, и что я слышал, когда мы вошли в этот шатер, сражение, которое произойдет на этом поле, решит судьбу Рессоса и предопределит исход войны. Делайте то, что собирались делать, и позвольте мне сделать то, что могу сделать я. Потом вы сами сможете судить о том, сыграло ли мое искусство какую-то роль в вашей победе. В конце концов, если бы вы считали магию обычным шарлатанством, вы вряд ли послали бы за мной...

Жанна пару секунд молчала. Если на совете кто-то из ее вельмож не мог удовлетворительно ответить на вопросы королевы, то Жанна способна была проявлять огромное упорство, выжимая из своего собеседника интересующие ее факты. Но интонации, с которыми Ксаратас говорил о магии, давали понять, что в данном случае расспросы ни к чему не приведут. Жанна решила уступить.

— Тот ритуал, который вы хотите провести с моим участием, надеюсь, не подразумевает, что я стану принимать или вдыхать какие-нибудь вещества, которые способны затуманивать сознание? — уточнила она. — Сразу скажу, что об этом не может быть и речи.

Ксаратас покачал головой.

— Нет, ваше величество. Мне понадобится только огонь. У ваших слуг наверняка найдется небольшая переносная жаровня, которую можно будет поставить в этом шатре. Из того, что вам может не понравиться — мы должны быть одни.

Во всех книгах говорилось, что маги тщательно скрывают свои ритуалы от непосвященных, так что требование Ксаратаса Грейга не удивило — хоть и не доставило ему особенно удовольствия.

— Допустим, — согласилась королева прежде, чем герцог Сезар успел что-нибудь возразить. — Но, разумеется, моя охрана будет находиться у самого входа. Если мне что-нибудь не понравится, и я прикажу вам прекратить, то вы должны немедленно остановиться. Любой жест, любое слово — все, что можно трактовать, как нарушение приказа, будет иметь самые серьезные последствия.

— Как вам угодно. Но должен заранее предупредить, что прерывать древние таинства очень опасно.

— Куда более опасно в вашем положении не следовать моим приказам и пытаться диктовать мне свою волю, — резко возразила Жанна.

Ксаратас молча поклонился.

— Дядя, не могли бы вы устроить нашего гостя?.. — спросила Жанна. Сезар явно понял, что Ее величество хочет остаться с Грейгом наедине, но ничего не возразил. Проходя мимо Риу, герцог даже тронул Грейга за плечо и негромко сказал :

— Мне очень жаль. Смерть сира Ульрика — это огромная потеря для всех нас.

Теперь в шатре остались только Грейг и Жанна — если не считать охраны королевы, отделенной от них только тонким пологом у входа. Маска безупречного спокойствия слетела с лица королевы, и ее темные брови горестно сошлись над переносицей.

— Сир Ульрик... Боже, Грейг, это ужасно! — вырвалось у Жанны — казалось, ей стоило серьезного усилия держать эти слова в себе во время разговора с магом. — Я даже не представляю, каково тебе сейчас...

Грейг отвел взгляд.

— Знаешь, о чем я постоянно думаю с тех пор, как услышал о смерти Ульрика?.. Стоил ли этот надутый индюк с изрезанным лицом того, чтобы обменять на него одного из лучших военачальников в Алезии.

— Не знаю, — тяжело вздохнув, сказала Жанна. — Ульрик верил в то, что помощь магов стоит того, чтобы рискнуть собственной жизнью. Надеюсь, что он был прав.

— Скоро узнаем, стоило оно того или все-таки нет, — сумрачно сказал Грейг. — Для этого Ксаратаса было бы лучше оказаться таким сильным магом, каким он себя изображал. Если он не принесет нам больше пользы, чем принес бы мой отец — тогда, клянусь, я сам его прикончу!

Жанна, несомненно, поняла, что гневные угрозы Грейга — просто способ справиться с собственным горем. Она подошла к нему и молча обняла его.

— Мне будет его не хватать, — шепнула Жанна, спрятав голову у Грейга на плече.

И тогда Грейг впервые со дня смерти Ульрика почувствовал, что его глаза наполняются слезами, и эти слезы каплями стекают по его щекам.

— Мне тоже, — хрипло сказал он. — Он был хорошим человеком. И мне кажется, что, хотя мы с ним познакомились довольно поздно, он по-настоящему любил меня.

Жанна мотнула головой.

— Какое ещё "кажется"?.. Ты что! Я думаю, ты был единственным, кого он вообще по-настоящему любил.

"Помимо моей матери" — подумал Грейг. Но вслух ничего не сказал, считая, что не вправе выдать тайну Ульрика кому-нибудь еще.

Грейг вызвался лично охранять шатер королевы во время проведения магического ритуала, о котором говорил Ксаратас. Несмотря на то, что они провели бок о бок несколько последних дней, Грейг не доверял магу и с огромной неохотой оставлял его наедине с Ее величеством.

Конечно, его раздражение против Ксаратаса отчасти было связано со смертью Ульрика, и в глубине души Грейг не мог не признать, что винить мага в этой смерти совершенно нелогично. С другой стороны, сам маг не прилагал даже малейшего усилия, чтобы победить чью-то антипатию или внушать доверие к себе.

Ксаратас вел себя, как человек, которому не нужны ни товарищи, ни собеседники. Хотя маг всю дорогу проехал бок о бок с Грейгом, он ни разу по своей воле не заговорил с попутчиком и, кажется, не видел в этом никакой необходимости. Если Грейг спрашивал об Ульрике, его переговорах с магами или о том, мог ли кто-нибудь из храмовников узнать о настоящей цели пребывания мессира Риу на архипелаге, Ксаратас не выказывал ни недовольства, ни какого-либо интереса к разговору — просто равнодушно отвечал на заданный ему вопрос и снова умолкал. На солдат из отряда Грейга он и вовсе обращал меньше внимания, чем на кишевшую вокруг всадников мошкару — Грейг, впрочем, вскоре обратил внимание, что отвратительные насекомые, слетающиеся на запах конского и человеческого пота, избегают островитянина. Солдаты думали, что это магия, но Грейг предположил, что Ксаратас знал секрет каких-то притираний, которые отгоняли мух.

В целом и общем, у Грейга сложилось впечатление, что Ксаратас смотрит на всех остальных людей людей, как на существ другого вида, и интересуется ими не больше, чем люди интересуются животными, то есть — только в тех случаях, когда они способны принести ему какую-нибудь пользу. Его равнодушное упоминание о гибели его попутчиков, которое Грейг до сих пор не мог забыть, косвенно подтверждало эту мысль. Поэтому в то время, пока Жанна находилась в шатре наедине с магом, Грейг чувствовал себя напряженным, как взведенная пружина, и настороженно прислушивался к доносившимся изнутри звукам.

Ксаратас пробыл внутри примерно час и, выходя, чуть не столкнулся с Грейгом, стоявшим у выхода. Увидев рыцаря, он просто коротко кивнул ему и прошел мимо. Грейг с трудом сдержал себя, чтобы не вбежать в шатер прямо на глазах солдат, а соблюсти приличия и спросить позволения войти. Оказавшись внутри шатра, он сразу же бросился к Жанне.

Ему показалось, что она очень бледна и что ее глаза выглядят запавшими, как будто бы от утомления.

— Ну, как ты? С тобой все в порядке?.. — спросил он тревожно.

— Да, конечно... — отозвалась Жанна, словно удивляясь этому вопросу. Но вид у нее был усталый и какой-то потерянный, и Грейг, подойдя к ней почти вплотную, заботливо взял ее руки в свои.

Ладони у нее были ледяными. Это было странно, потому что августовская ночь была теплой, а в шатре королевы, где горела разожженная Ксаратасом жаровня, было ещё теплее, чем снаружи.

— Что с твоей рукой? — заметив на ее запястье тонкий, налитый кровью порез, с испугом спросил Грейг.

— Ерунда. Просто царапина, — небрежно дернув подбородком, откликнулась Жанна. Она явно начинала приходить в себя.

Грейг грязно выругался, а в ответ на вопросительный взгляд Жанны пояснил :

— Болваны из твоей охраны утверждали, что тщательно обыскали этого Ксаратаса! Я их убью...

— У него не было ножа, — покачав головой, сказала Жанна. — Это действительно царапина. Сначала он взял меня за руку, смотрел в огонь и бормотал. Потом я увидела на стене шатра странные тени. Какие-то танцующие фигуры, бычьи головы, переплетавшиеся змеи... Меня это отвлекло, и, пока я на них смотрела, этот маг чиркнул мне ногтем по запястью, да так быстро, что я даже не успела возразить.

— "Царапина"?.. — повторил Грейг, глядя на глубокий порез, пересекавший тоненькие голубые вены на запястье Жанны. — Да он просто вспорол тебе руку! Он что, специально точит свои когти?

Жанна рассмеялась.

— Может быть!

— А что было потом?..

— Потом он наклонился, повернул мою руку ладонью вверх и высосал немного крови из пореза. Прямо как пиявка! Это было так внезапно, что я дернула руку на себя, но он ее не выпустил. Но прежде, чем я успела приказать ему остановиться, он уже закончил. Он выпустил мою руку и сказал — "Если бы я остановился раньше, все пришлось бы начинать сначала. Думаю, что ни один из нас этому не обрадовался бы". Я возразила, что дело совсем не в этом, и что он обязан был заранее предупредить меня о том, что он намерен делать. "Я слышал от храмовников, что женщины в вашей стране не любят и боятся крови", — сказал он. Меня это взбесило. Какая блестящая идея — судить о женщинах со слов храмовников, которым запрещено не только вступать в брак, но даже разговаривать с какой-то женщиной без специального разрешения магистра! Я ответила ему — "Мужчинам почему-то не приходит в голову, что, если бы женщины действительно боялись крови или боли, никого из них бы не было, так как их матери не стали бы рожать".

— А он?.. — с невольным интересом спросил Грейг.

— Сказал — "буду иметь в виду". По крайней мере, он умнее тех людей, которые не знают, когда надо замолчать.

— Ладони у тебя совсем холодные, — проворчал Грейг, поднося их к лицу и подышав на руки Жанны, как дышал на свои обмороженные пальцы в Фэрраксе, когда они с соседскими мальчишками строили ледяную крепость или играли в снежки. — Если бы этот проклятый Ксаратас не пил твою кровь, я бы подумал, что он смазал свои ногти какой-нибудь дрянью. Так что я почти рад, что он высосал кровь из раны — версия с ядом отпадает. Хотя это, конечно, все равно ужасно мерзко.

— Не то слово, — Жанна передернулась. — Мне до сих пор кажется, как будто я чувствую его губы на своем запястье!.. С другой стороны, завтра прольется очень много крови. Так что с моей стороны не очень-то красиво придавать какое-то значение подобной ерунде.

— Надо все-таки как-то избавить тебя от чувства, что эта пиявка с Островов все еще здесь, — заметил Грейг, и, наклонившись, поцеловал подживающий порез.

...Из шатра королевы он ушел глубоко за полночь — и только потому, что ему следовало хоть немного отдохнуть перед сражением.

* * *

Утро сражения выдалось пасмурным, и Грейг порадовался этому, поскольку драться под палящим солнцем было слишком тяжело. Но вместе с тем Риу не мог отделаться от ощущения, что без просачивающихся сквозь деревья солнечных лучей и бледно-голубого неба утро выглядит безрадостно и даже несколько зловеще. Рассвет наступил позднее, чем обычно, и неяркий свет был белесым и каким-то призрачным. Яркие краски на доспехах и гербах как будто потускнели, и штандарты тальмирийцев выглядели блеклыми и скучными.