Лесовка (Завершено)

Я испуганно озирался по сторонам, не видел ли кто поступка не достойного Хозяина. Благо дочь была всецело поглощена нецензурным монологом Остапа, а то б не жить мне на этом свете с пушистой бородой. Выщипала б, не посмотрела, что отец родимый.

Представление начало надоедать — слишком часто осинник стал повторяться, а потом и вовсе заложил по второму кругу.

Встал я плечом к плечу с воеводой, брови недовольно насупил и посохом стукнул для пущего устрашения. Видимо перестарался. Парень, как увидел кто перед ним, так серы-оченьки и закатил в спасительном обмороке. Да, слабоват нынче осинник пошел. Еле в чувства привели, пришлось бочонок настойки откупорить, которую по пути красноликая девица из клана Рябин презентовала. Добротная настойка, аромат аж до нутра пробирал старые мощи, что уж про зеленого юнца сказывать.

Подлетел молодец до самой макушки старушки-березы, да там и застрял. Стали по-всякому увещевать его спуститься. А он, ирод, говорит, спускаться не буду, чтобы позор на семью за свою оплошность не наслать, вот сейчас смелости наберется и ручки-то отпустит, чтобы страшную обиду, мне нанесенную, кровью смыть. Видно источник смелости небывалой не спешил делиться своими запасами и парень оттягивал момент превращения себя в котлету. И как я после этого Осипу в глаза смотреть буду, за то, что сына его единственного не уберег. Мда, не хотелось Осинового наследника с земли отдирать. Надо, что-то делать.

Беда, как известно, одна не приходит. Пока не родимый сын Осины, не жалея живота своего, решался пострадать за стыд свой перед батюшкой-кормильцем, то бишь мной, Василиса платьице зеленое, листьями расшитое, подобрала, да и стала карабкаться по соседней березке.

— Сезон гнездования что ли начался у молодежи? — вопрошал воевода, явно забавляясь ситуацией. А меня так озноб прошиб, когда Василиска уселась на край самой высокой веточки и стала грызть яблоко. Нервы у меня сдали и я глотнул забористой настоички. Глоток рябинового напитка растекся обжигающим теплом по организму, за ним и второй. Предложил Иванычу, который с радостью принял живительную брагу, снова бочонок вернулся ко мне. Ну, как тут не пригубить. Не пропадать же добру, раз откупорили. Я не пьяница, просто могу выпить много. Нет, ведро не осилю, но отхлебну порядочно.

— Василиса, ты зачем на дерево залезла? — почти без истерики спросил я, зная, что криком ничего не добьюсь.

— А почему ему можно, а мне нет! Дискриминацией по половому признаку попахивает! — ответила дочь, перекинув светло-русую косу через плечо и тыкая в Остапа пальчиком.

— Видишь, что натворил, поганец! — обратился Иваныч к непутевому хлопцу. — Если немедля не слезешь и ее не спустишь, батю приведу! — и уже мне шепнул. — Выпорет, как пить дать, выпорет.

Остап проникся моментом, прикинул, что ему от отца будет, коли с наследницы леса хоть волосок упадет, и решил, дубина, самолично ее спустить. Умнее в голову ему ничего не пришло, как раскачаться на гибком дереве, постепенно подбираясь к моей несносной дочурке. Старушка-березка скрипела-плакала, но держалась.

— Так скоро получим художественную роспись по земле или пару котлет. Мне их стрясти, али колданешь чего? — поинтересовался ухмыляющийся Иваныч, наслаждаясь самоубийственными выходками молодежи, прикладываясь к бочонку и смачно причмокивая.

Мне все это вконец надоело. Я стукнул посохом, древняя магия быстро откликнулась на призыв. И вот березка согнулась в дугу до земли, являя пред мои разгневанные очи бедолагу.

— Чтоб через минуту был здесь! — тихо, но грозно наказал я Остапу и снова стукнул посохом.

Березка резко распрямилась и спружинила парня ввысь. Он махал руками, словно крыльями, улетающая от сачка бабочка, и силился ухватиться хоть за что-нибудь. Толку ноль, а децибельно — запредельного визга сколько угодно. В небе были только птицы и те благоразумно уклонялись от орущего и матерящегося на все лады осинника. То, что вначале оценили по достоинству, в третий раз показалось старым и бородатым. Удар посохом и молодчик плюхнулся в озеро Россы.

Минуты не прошло, а хлопец уже стоял передо мной, вежливо склонив бедовую голову.

— Теперича сказывай, куда путь держал, что даже Хозяина своего почтением обделил? — грозно вопросил Иваныч, а глаза у самого из под густых бровей веселыми огоньками блестели.

Склонившийся в почете парень этого, тьфу-тьфу, не видел.

— Там на дороге, — махнул он рукой в сторону, — ивашки оставили черную, как смоль, кошку и уехали. Она возле границы с болотами Тофа сидит, хочу ее немного пугнуть, чтоб в те владения ушла. Зачем нам в лесу эта бедовая скотинка? — разъяснил молодой осинник, низко склонив голову. — А возле Россы вас батя с водяным уже ждут, мы ж не знали какой тропкой вы пойдете, а к озеру в любом случае выйдете.

Мы с Иванычем переглянулись. Как-то неудобно с Остапом вышло. Нет бы сначала допросить, что к чему, а мы сразу обижаться, пугать, в воду кунать. Надо чаще в мир выходить, а то так и одичать недолго.

— Кошка? Она же погибнет на болоте! — рядом появилась сердобольная дочь, мигом спустившаяся с дерева.

Я понимал, чем это закончится и теперь стало ясно, почему Осип послал Остапа в обход нашей компании. Знал, что я дочь взял, а она ух, как любит человеческих животных. За что ж мне эта черная скотинка на голову свалилась? Ну, что с ней делать? Оригинальное применение кошке нашла дочь:

— Пааап! Давай возьмем ее себе?

Этого-то я и боялся.

— Ни за что! Мы же не люди какие-то кошек в доме держать. К тому же у тебя вон колобок уже есть, — твердо не сдавал позиции я, пытаясь привести разумные доводы, — а что мы будем делать, если люди тут телевизор оставят? Тоже заберем? На кой он нам сдался без электричества?

— А я маме скажу, как ты сегодня в карты проигрался, — сразила наповал доводом дочь.

Я залился краской, как маков цвет. Перед ребятами как-то неудобно, все ж правитель и моя забота заниматься процветанием подданных, а не разбазаривать нажитое непосильным трудом. Была бы у меня совесть — устыдился бы всенепременно.

Мы брели дальше по южным границам, осматривая просторы лесные. Гнездо с дерева упало. Не порядок. Удар о землю посохом и гнездо удобно устроилось на макушке лиственницы, а там уж и младые птахи налетели обживать новый дом.

На окраине юную сосну покосило ветром, коренья выдрало из земли. Непорядок. Удар посохом и снова дерево берет жизненную силу из земли, вертикальным своим стволом тянет листву к ясному небу. Иду дальше, вдыхая терпкий запах нагретого солнцем соснового бора. Идиллия. Гармония. Счастье.

Кошка, которую пришлось взять с собой, играла в догонялки с Колобком. Кажется, только мы с ней и видели в этой утехе хорошее развлечение. Мне эта бестия даже нравиться начала, так может статься, что она в моих чертогах всех Колобков разгонит, а то никакой пользы от них нет.

Гонения круглой плюшки всячески пыталась остановить дочь, норовя схватить разбушевавшуюся кошку. Я всецело болел за навязанную мне судьбой пушистую зверушку, которая перед тем как быть пойманной, успела-таки отхватить изрядный кусок из бока Бошки и съесть его, сладко причмокивая...

Завидую!

Шли дальше, все чаще встречая грибников. Тем, кто аккуратно хаживал по лесным тропам, не вредил ни зверью, ни растениям, я подарки делал — грибы-ягодки показывал. Остальных — отваживал из леса. Под ногами вечно путался дочкин любимец. Я не раз пытался 'случайно' на него наступить, но этот гад вечно в последний миг уворачивался.

— Ненавижу колобков! — тихо сказал мне воевода, чтобы Василиска, убежавшая далеко вперед, не услышала. Я заметил, что он тоже не раз пытался пнуть эту ожившую выпечку, но каждый раз промахивался.

— Просто жена Антипки не умеет их готовить! — шепотом произнес я.

— Вот бы им в футбол поиграть! — потер руки Иваныч.

— Кем поиграть? — раздался звонкий голосок Василисы, незаметно появившейся сзади.

Интересно, много она слышала? А еще интереснее, как нам теперь выпутываться, мне вот ничего путного на ум не приходит, елки — иголки.

— Сфьють! Сфьюить! — в голове набатом звенел человеческий свист.

Дочь, ни разу с таким на практике не сталкивалась, не успела быстро поставить блок от зова, и ее скрутил мучительный спазм. Мой блок включается на автомате, как только я покидаю чертоги — привычка, сложившаяся за сотни лет, но даже это не спасает от ужасной боли.

— Сфьють! — как всегда неожиданно и не вовремя, хотя, когда свист был вовремя.

На этот раз боль для Василисы была совершенно невыносимой, даже сквозь отражающий барьер, которым я ее накрыл. Третий свист он всегда самый сильный и пробивной. Даже меня с непривычки хорошо покоробило. Кто-то настырно звал Хозяина леса.

Звонит бесперебойно в дом, придя, без приглашения. Берегись, враже!

Так, так, так! Ивашки. Точнее грибник и приблудыш городской. У первого в мыслях только опят, боровичков собрать, да в Россе искупаться. Посмотрим, что творится у второго молодчика в голове.

Воевода недоуменно скосился на меня, услышав мой тихий стон.

Больно, трясина меня поглоти! На ивашке стоял щит, причем очень мощный и неизвестной мне природы! Я не мог его читать. Сломать защиту могу, но тогда он увидит нас, а снять — нет. Наглость! Шишки-ягодки, что это значит?! Я леший или не леший?! Как ему удалось?! Твою ель, с такой наглостью я еще не встречался.

Кажется, ко всему прочему он еще и почувствовал нас. Осматривается. Дурак! Меня невозможно почувствовать, если я не захочу? Что ж ты за существо человеческое? Или это новый вид городских, совсем ядами-химикатами пропитались, что чистому лешему и не пробиться сквозь эту отраву. Тьфу!

Дочь жалко, досталось ей. Зов сильно подкосил, хоть и старается не показывать. Если б не шок, она бы давно наплевала на все клятвы мне и устроила бы людям жизнь на иголках и шишках. Хорошо, что давеча Колобка не раздавил, он ей сейчас в утешение. Я-то не могу ей слезы вытирать, все-таки Хозяин, работать надо. Да и дочь решит, что жалость к ней проявляю, разозлится еще.

Очень кстати отросток цивилизации решил покинуть лес. Пусть Василиса прогуляется за этим странным ивашкой, проводит его, развеется. Видно, что ему самому лес в тягость, так что сворачивать никуда не станет, а пойдет прямиком к железной телеге, что на дороге дожидается. Друга его мы с Иванычем отвадим. Безобидный для леса, конечно, человек, но дальше не пущу, пусть уроком станет, как всякую темноту приводить. Никакого уважения, еще и озеро мое, стеклянной чистоты, лужей обозвал. А из него, между прочим, и пить можно.

Василиса.

Кошка. Настоящая! Нет, что коты в принципе существуют, я знала. Даже в книжках видела не раз. Только одно дело рассматривать пушистое чудо на картинке, мечтать погладить и взять на руки, другое — сделать это наяву.

Какая большая, пушистая и... царапается. Ай! Больно-то как!

Такая ерунда, как расцарапанные в кровь руки, меня не остановили. Я сграбастала в охапку шипящий комок шерсти, скрутив в объятиях покрепче. Чуть позже кошка смирилась со своей несчастной долей и даже попыталась устроиться поудобнее у меня на руках.

— И как же тебя назвать? — задумалась я.

'Ягодка' — дотронулся до моего сознания Колобоша.

Бошка — редкий вид не говорящих Колобков. Жена Антипыча что-то напутала в рецепте, и получился Колобоверт — колобок, который общается мысленно, наш разум для него открытая книга, никаким блоком не закрыться, не по силу это даже самому Хозяину, который и не подозревает об этом. Наши мысли для них будто вслух звучат, а вот речь они совсем не слышат. Большинство не знает или не верит в существование Колобовертов, потому что они открываются немногим, да и крайне редко, остальные же считают их просто немыми или калеками. Тех, кому они доверяются, просят связать себя узами молчания, так как вслух произнесенная мысль может быть услышана многими, а такое знание может быть использовано слишком корыстно. Мыслеобщение с Колобовертом не может прочитать ни один телепат в мире, кроме них самих.

'Почему Ягодка?' — удивилась я.

'Так ее зовут"' — объяснил Боша.

'Странное имя для черной кошки'.

'Она и сама какая-то странная, хотя я котов и кошек тоже никогда до этого момента не встречал, но обычно у животных мыслей не слышно, только чувства. А ее мысли кого-то мне напоминают, никак не пойму кого. Она все о доме переживает, тоскует очень'.

— Бедная кошечка, — погладила я пушистый комочек, сильнее прижимая к себе и стискивая в объятиях, на что Ягодка решительно сопротивлялась.

'Зачем она нам такая дикая нужна?' — заревновал колобок.

Я гневно посмотрела на Бошу, дав понять, что вопрос не обсуждается. Даже без мыслей стало все понятно. Колобоша пригорюнился.

— Ягодка, — произнесла, пробуя имя на слух.

Кошка как-то странно на меня посмотрела, словно удивилась, что я знаю ее имя.

Ягодка на руках все время вертелась и сильно впивалась когтями мне в кожу, когда думала, что свалится. Несколько раз она норовила спрыгнуть вниз и схватить Колобошку, который, улепетывая, ультразвуком визжал у меня в голове, хуже Кикиморы попавшей в чистую мыльную воду. Рядом Ягодка идти тоже отказывалась, если я ее отпускала на землю, она просто шла своей дорогой, противоположной нашей. Пришлось посадить ее в мешок, который где-то раздобыл колобок, снаружи осталось только недовольно пыхтящая голова. Кошка надулась, Боша вздохнул спокойнее, боязливо поглядывая в сторону злобно сверкающей желтыми глазами Ягодки. Она за себя еще отомстит.

'Интересно, а что едят коты?'

'Как что, листья и пиявок, конечно! Запивая колодезной водой', — быстро заявил Боша, будто всю жизнь разводил кошек.

Я с сомнением посмотрела на колобка, не понимая, где ивашки в городе такой корм находят, но колобок отчетливо светился искренностью и дырявым боком, который хватанула Ягодка — ничего Антипка залатает, шрамы украшают колобков.

— Ладно, Ягодка, воды и пиявок пока нет, до озера подожди, — от моего заявления кошка поперхнулась.

Жест этот я растолковала, как обильное слюноотделение при упоминании о любимых лакомствах, это еще раз убедило меня в том, что Ягодка голодна, а Бошка совершенно не злопамятный специалист по котам. Я нагнулась и собрала с земли опавшие листья, стараясь выбирать посвежее и посочнее, протянула кошке:

— На! Кушай.

'Не ест почему-то', — подумала я и недобро сощурилась в сторону Колобоши.

'Правильно, надо силой ее накормить в первый раз, как съест, сразу хозяйкой тебя признает. А добровольно кому охота в питомцы идти? Кошки — они ж дикие варвары!'

Ах, вот в чем дело.

Я воодушевленно посмотрела в усатую морду кошки, точащую из мешка, она, не понимая, глядела то на меня, то на зажатую у меня в руке листву, нервно сглатывая слюни.

Бедная, так и захлебнуться от голода недолго. Я отсекла всякие сомнения и перешла к решительным действиям.

— Ягодка, я буду тебе хорошей хозяйкой, не бойся, я тебя не брошу, как ивашки. Тебе у нас понравится. На, покушай вкуснятинку, — уговаривала я кошечку, пихая ей в рот листья.