— В конце весны... почти восемь декад прошло. Сами прочтите, — и передает мне табличку с текстом, написанным несмываемой краской. Наверху имя больного — Иймен.
Читаю. Если кратко, то парень был самым обыкновенным, хоть и образованным, но без магических талантов, работал в городском архиве переписчиком, ничем необычным не болел, ни в каких драках не замечен... так что даже удивительно, что, однажды заснув, он впал в это подобие летаргии. При этом в его ауре не наблюдалось ни следов яда, ни признаков магического или чисто энергетического воздействия, мозг не поврежден, хотя резкий спад активности налицо. Такое впечатление, что душа его очень далеко, гораздо дальше, чем духи мертвых. Мистики пытались ее вытащить, но опустили руки: не могут найти. К шаманам не обращались — расовые предрассудки, шаманы-то только у орков и троллей, у людей подобная специальность называется "мистик" и имеет ряд ограничений. Родители за эти семь с половиной декад истратили на целителей все накопления, продали полдома в городе, переселившись в деревню, но все траты оказались впустую.
— Его обязательно здесь лечить? — спрашиваю.
— Да, — отвечает Темина. — Если переносить куда-то, то надо вызывать двух смотрящих из комиссии.
— Плохо, — говорю. — Если удастся его душу назад затащить, он попросту испугается — тут слишком много страдания. Подумает, что попал в демонический мир и со страху сбежит еще дальше.
— А вы сможете его найти?
— Постараюсь, только мне нужно, чтобы никто не мешал. Проследите?
— Да. Сколько, примерно, времени вам потребуется?
— Часа два-три максимум. Если буду отсутствовать дольше, постарайтесь меня "позвать". Только не грубо — неохота мне часть себя оставлять в неведомых далях.
Причувствовавшись к больному, определила метку его сути — самые яркие ощущения, доступные при максимально возможном погружении в личность. Создала в себе отражение его сути и заскользила по нему, как по ниточке. И знаете, куда я в результате попала? В Туман.
Глава XI. О Великих и маленьких.
Туман не менее густой, чем раньше, но если до этого он был сухим и безжизненным, то теперь напоминает испарения раскрытого коллектора с нечистотами. Вонь, влажность и знобящая промозглость атмосферы. И, несмотря на плотность вонючего пара, сквозь него неплохо видно. Без деталей, конечно, но силуэты определяются безошибочно. Представьте загон с неровными каменными стенами. Размером квадратов на двести-триста, точнее не скажешь, все же не реал, а Хумгат, или как его там. На каждом квадрате — человек: сидит, или лежит, или вообще стоит и качается. Что примечательно — все они с закрытыми глазами! Что еще интереснее, плотность этих фигур различна: от почти полной телесности до колышущегося тумана. А вот и наш книгочей — прямо передо мной, и почти как в реале, даже не иссохший. Сидит на корточках и раскачивается.
— Эй! Иймен! — громко шепчу, хватая его за шкирку. Руку тут же начинает зверски саднить, точно наждаком по кости. — Пробудись! Ты в полном дерьме!
— Не... — отвечает парень.
— Открой глаза, дурила! — говорю уже в голос. — Очнись! Посмотри!
С размаху шлепаю его по щекам — ладонью туда-сюда, и вторую руку будто кипятком обдает. Но и его лицо, видно, чувствует то же самое. Веки поднимаются, выпуклые мутноватые глаза смотрят на меня с удивлением и досадой.
— Уй-ди... не мешай...
— Обурел?! — ярость поднимается изнутри. — Подъёооом!
Держа за шкирку, разворачиваю его от себя к окружающему неприглядному пейзажу.
— Видишь, ...? Видишь, куда попал? — тот лупает глазами и мычит. Перекидываю его руку через плечо — ну, вот, уже во всем теле мерзопакостный зуд. — А теперь идем домой, в реальность.
Скольжу обратно по "нитке", связывающей душу незадачливого астролетчика с телом, плотность нарастает, ощущения как у ныряльщика — едва теряешь скорость, и вода начинает выталкивать. Так вот: не меня, а этого опупка реальность выталкивает, не хочет она с ним дело иметь. С трудом нахожу истощенное тело, спихиваю в него выскальзывающий из захвата дубль и пришпиливаю двумя энергетическими тычками: в лоб и грудину. Теперь никуда не денется. Восстанавливаю ощущения своего тела, открываю глаза.
И встречаюсь с бессмысленным взглядом. Неужели его разум совсем угас?
— Эй, — спрашиваю. — Тебя как звать?
— Иймо... — тянет тот.
— Где ты был? — продолжаю экспресс-допрос.
— Там, где нет горя и боли, — отвечает парень едва слышно, но вполне осмысленно.
— А ты помнишь, что видел? Да, именно перед тем, как я тебя вернула? Вонючий загон... — Нет! — вскрикивает парень и пытается отмахнуться рукой, но та, едва оторвавшись от простыни, падает обратно.
— Темина! — командую. — Дальше твое дело — лечи. А я еще полетаю.
Откинувшись на спинку стула, втягиваю в себя хорошую порцию разлитой вокруг силы и принимаю состояние "в вонючем загоне". Выныриваю там мгновенно, только что от декомпрессии не плющит. Осматриваюсь, выискивая наиболее плотные "тела".
Из них ближе всего девушка с красивым, но совершенно бессмысленным лицом и роскошной гривой черных волос. Шаг — хватаю за шкирку — встряхиваю, бью по щекам — призываю очнуться, разворачиваю в сторону творящегося безобразия. Она морщится и открывает глаза.
— Мама! — шепчет она, и взгляд становится осмысленным: в нем ужас.
— Ага, — говорю. — Именно так. Кто твоя мама, помнишь?
Девушка морщит лобик:
— Да.
— А кто ты и где твое тело, помнишь? Ну-ка, давай, прочувствуй, где ты лежишь и как себя чувствуешь!
— Но я же здесь...
Повезло мне — наткнулась на дуру. Ну, и что теперь делать? Фиксирую ее голову в ладонях, и смотрю-погружаюсь в глаза. Где ты там, настоящая? Как ты ощущаешься, какова твоя суть? Н-да... А суть-то у нее дюжинная и банальная, таких девочек из девяти десять, и ни за что не зацепишься. Ладно, поступим иначе. Нашла вход энергетической пуповины, связывающей тонкое и плотное тело. Хорошо, значит, еще жива. Хватаю не сопротивляющуюся девицу в охапку, скольжу по этой тоненькой ниточке и, наконец, ощущаю... что влипла во что-то не то. Оказывается, так противно ощущается пуховик, на котором уже зашевелилось тело "проснувшейся". Ффух! Можно продолжать "высокую миссию".
Честно — не думала тогда, накой оно мне надо. Вроде инстинкта: если горит — помогай заливать, если "наших бьют" — лезь в драку, если кто-то тонет — прыгай в воду и подплывай к нему сзади. Это даже не сознательное воспитание в каком-то там духе, это как радиация — в воздухе, земле, и воде: даже если просто находишься на зараженной территории — огребешь определенную дозу. Поэтому то, что толкало меня на авантюру, было чем угодно, только не рассудком. По уму-то этого делать совершенно не стоило.
Третим вытащенным в реальность был крупный парень с подчеркнуто трагическим выражением лица, кажется, его тело лежало в какой-то частной психушке или даже комнате замка с затейливо зарешеченными окнами и обитыми войлоком стенами. Потом вернулась в себя и опять вдохнула эфирный воздух страданий. Так, сила есть — вернемся к нашим баранам. Очередной овцой оказалась тетка средних лет с потухшим взглядом. С ней я задержалась. Тоже зря. Есть люди, которых спасать бесполезно: ты ее из петли вытащишь — она топиться побежит, ты ее откачаешь — а она отравится. Но мне ж больше всех надо — держу ее за волосы, верчу, показываю, какое дерьмо вокруг, и не понимаю, что ей уже все равно или даже "чем хуже — тем лучше". Так увлеклась, что не заметила, как рядом со мной появилось еще одно действующее лицо.
Красивая женщина, была б я мужиком — точно бы влюбилась. Этакая у нее вампирская бледность, алые губы, черные волосы, а главное — черты лица, неуловимо неправильные, чуть-чуть утрированные и при этом плывущие, меняющиеся каждое мгновение, зыбкие, как сон. И особого сорта взгляд, по которому даже полная бездарь признает сильнейшего мага. Блин! Я попалась... И ведь зациклило меня на бесцветной тетке с потухшим взглядом — трясу ее, стараюсь пробудить, будто родную, когда по-хорошему надо все бросать и бежать.
А красавица-вамп подходит и констатирует:
— Надо же... Где бы орки ни были — везде скот крадут. Натуру не переделаешь.
И бьет по темени — резко так, для глаза неуловимо, а для башки... словно петарда внутри взорвалась. В полной уверенности, что уже пораскинула мозгами в радиусе метров пяти, лечу то ли вниз, то ли вглубь, и воронка кружится и сужается. Выворачивается, становясь многомерным гиперболоидом вращения. Черной звездой на ослепительно белом фоне, на убийственном, мертвенно белом — всепоглощающая, дарующая забвение тьма. Тьма? Нет.
Приходит понимание — это Смерть. Не только та смерть, которая отделяет душу от тела, даже не та, что стирает твои следы с лица реальности — нет, они тоже тут, но и еще много разных смертей, в том числе сердцевина, суть Смерти: полное развоплощение, исчезновение без следа, из прошлого, настоящего и будущего, когда мир забудет тебя, потому что тебя не было. Никогда. А у тебя не будет больше ни страха, ни боли, ничего с тобой не случится... и не случалось... это тянет, влечет, как открытая дверь в Ничто, как шаг с крыши, как бездонная пропасть... и я останавливаюсь.
— Кто ты?
— Ты знаешь. Смерть, — приходит ответ.
— Но...
— Одна из ВЕЛИКИХ. Выход из безвыходности. Остановка вращения.
— Конец пути...
— Нет. ИСЧЕЗНОВЕНИЕ пути.
— Небытие.
— НЕ-БЫТИЕ.
— Противник Жизни?
— Великие не враждуют. Извечный танец. Гармония. Нечего делить.
— Значит, я исчезну?
— Если захочешь. Тут причинность — желание. Ты же хочешь.
— Нет.
— Ты — моя. Желания, стремления, привязанности... Все — источник БОЛИ. А Ты отвращаешься. Значит — стремишься в НИЧТО.
— Уже нет... Да, я знаю тебя. Но маловато тебя одной, понимаешь... Маловато мне будет! — ВИЙДА.
— Ага. Беспредельность. А Ничто, даже самое великое — это не Все. Потому что есть еще Что. Так вот: я выбираю его.
— Будет БОЛЬНО.
— Пусть.
Ах, какая я смелая! А кто от любой царапины с радостью проваливался в забытье? кто отказывался от чувств, называя их сором? кто боялся не то, что любить — даже дружить, одинаково ровно общаясь со всеми? кто там плевался на кастанедчиков, а сам культивировал свою непривязанность? А? "От первой кончины — до смерти последней, от плача в гостинной — до плача в передней". Что, чуешь ложь?
— Не ложь. Уже — не Ложь, — говорит Смерть. — Ты выбрала, младшая. Иди, передай ей — это.
— Кому?
— Ей — чужой младшей — Фалль, — и я понимаю, кому передать, и что передать, хотя назвать словами, увы, не могу. — Не своим делом занимается. Нарушила гармонию моего ТАНЦА.
Я взяла невесомое послание и уже почти повернула назад, понимая, что мгновением раньше миновала очередную развилку и выбрала путь, кстати говоря, не самый легкий. Ну и ладно. Но остановилась на полдороге.
— А как же люди в загоне? — спрашиваю Смерть.
— Песчинки? Просто умрут...
— А можно как-то иначе?
— Ты хочешь, чтобы они ИСЧЕЗЛИ?
— Нет.
— Тогда — умрут.
В туман вернулась именно в тот момент, когда красавица медленно, волоча за рукой струи тумана, замахнулась (странно, а в первой попытке я замах даже не успела увидеть). И тут я швырнула в нее послание Смерти. Оно было невидимо и неощутимо для меня, но на остальных произвело действие ударной волны, откинув и протащив по камням "чужую младшую", а людей — сдув, как осенние листья, куда-то в совсем другое место. Я не стала ждать, когда красавица очнется, прониклась ощущениями тела — и оказалась в "Приюте Скорби" рядом с Теминой и ее пациентом.
Хорошо, что я сидела как раз между ними и дверью, потому что именно оттуда вылетело нечто, замеченное мной лишь благодаря постэффекту общения с Великой. Холодок в затылке — поворот головы — и клякса, расползающаяся по воздушному щиту. Следующим подарком ожидаемо прилетел заряд из канхага, но он взорвался на щите камня, которым я заткнула дверь. Шарахнуло крепко, стена затрещала, и я, не мудрствуя, сформировала плетения энергетического щита на стенах палаты, затянув ими также все окна, и накачала энергией из внутреннего резерва до состояния "хрен порвешь". Получилось быстро, точнее, благодаря длящемуся эффекту, мне казалось, что все вокруг двигались как сонные мухи, говорили басом, растягивая слова, и даже предметы падали как-то лениво, а я действовала с обычной скоростью. Во всяком случае, закончился он неожиданно: вот я заплетаю последнее окно и закрепляю энергетический узел, и вот уже, со свистом и грохотом, в него влетает пудовый булыжник, но, откинутый защитой, отлетает обратно.
В следующие полчаса чем только в нас ни кидали, чем только ни ковыряли мое плетение, особенно часто всякой дрянью из разряда "псевдожизнь неразумная", от червей, прожирающих в щите дырки, до зубастых крыланов размером с гуся, бьющихся в окна. Ну не идиоты? Я ж темнавка, а засела в больнице для бедных, где страданиями пропитан каждый дюйм поверхностей, каждый глоток воздуха... и этой силы у меня хватит не на один час, а вот псевдожизнь, жрущая конструкт из нее, дохнет почти сразу. Был только один риск — вывалиться из реальности, но тут меня, как ни странно, поддержали два пациента, до этого безучастные к нашему присутствию и манипуляциям с Иймо. Дряхлый дедок, в чем душа держится, подскакивал на койке, шлепал кулаком в ладонь и вскрикивал радостно, когда очередная дрянь распадалась и сползала по щиту: "Врешь! Не пройдешь! И не таких бивали!" Бабка, полчаса назад напугавшая меня совершенно пустым взглядом, теперь оживилась и шепотом спрашивала Темину, "чем помочь вэль магу?"
Как же приятно, впору расчувствоваться, только не время. Когда в три канхага начали по окнам лупить, стало слишком жарко, камень потек, штукатурка-то уже давно со стен поотскакивала. И одновременно задрожала стена, будто осадным тараном в нее шибанули. Геомант работает, блин... Хреново. У него вблизи гор как бы силы ни больше, чем у меня в "Приюте Скорби". Следующие четверть часа показались мне целым годом. Землевик расшатывал стену — я ее укрепляла, он превращал монолитный камень в песок — я заменяла рассыпавшуюся часть материи энергетическим плетением, он раскачивал здание — я выпускала отростки во все стороны и цеплялась за что попало...
Потом оказалось, что деревья метров на сто вокруг почернели и высохли. Это я, видать, за них цеплялась. И очень правильно, что не огрызнулась ни разу, сидела в глухой обороне. А то не избежать бы мне обвинения в нападении, разрушении, а может, и убийстве. Правда, один горе-стрелок не заметил, как попал под энергетический щуп, который шарил, во что бы вцепиться, и умер мгновенно, но в самой больнице никто не пострадал, кроме геоманта, который посопротивлялся перед тем, как на него надели "браслеты" и удостоился ментального удара в тыкву. Опытные, все-таки, менталисты в Конторе, мозги ему не пожгли, могу засвидетельствовать, на всех допросах присутствовала.
В общем, когда осаду сняли, и я признала в человеке, подошедшем к основательно расширенному дверному проему, капитана силовиков, я была на последнем издыхании. Даже не удивилась, когда меня, нарушая дурную традицию последних месяцев, не заковали в антимагические колодки, а поздравили с удачным проведением операции...
