— Если воображаешь, будто я много узнала, — Гильда поставила в центр стола блюдо с жареной рыбой, — то ошибаешься. Со мной беседовали так же оживленно, как с поленницей или обеденным столом.
Плясунья схватила горячую лепешку, ойкнула, уронила на стол и затрясла в воздухе обожженными пальцами.
Стрелок невесело засмеялся.
— Прости, — сказал он Гильде. — Но у меня мало хороших новостей. Расскажите лучше, как жили это время.
Девушки переглянулись. Плясунья вновь потянулась к лепешке.
— У нас тоже мало хороших новостей, — сообщила она, перекидывая лепешку из руки в руку.
— Что такое? — встревожился Стрелок.
— Нет, все живы... — она сделала крохотную паузу, достаточную для того, чтобы у Стрелка упало сердце, — и здоровы.
— Давай уж без предисловий, — посоветовала Гильда.
— Понимаешь, мы не хотели сидеть нахлебниками на шее у ее отца, — продолжала Плясунья. — Я-то помогала по хозяйству, а от музыкантов проку не было. Вот они и собрались выйти в город, заработать немного...
— Прежде надо было заплатить за позволение играть, — перебил Стрелок.
— В том-то и дело. Я потому и не пошла с ними, чтобы не выглядело представлением. Они решили играть поодиночке где-нибудь на площади, в тавернах...
— Ну, и... — поторопил Стрелок.
— Поначалу это им удавалось. Только все же приходилось платить...
— Кому?
— Не знаю. Каким-то людям... Они собирали дань с нищих, а заодно — и с музыкантов.
— Много отбирали? — сквозь зубы спросил Стрелок.
— Да... Но это было еще не страшно, все-таки им кое-что оставалось. А потом... Однажды они явились очень поздно, в порванной одежде, все в синяках...
Стрелок поднялся. Плясунья смотрела не на него, а на свои пальцы, крошившие лепешку.
— Не знаю хорошенько, что случилось: то ли Скрипач не заплатил, то ли заплатил, а с него вновь потребовали деньги и он отказался... Их избили, но мало этого...
Плясунья вновь замолчала. Стрелку казалось, будто пауза никогда не кончится. "Шварк-шварк", — Гильда терла закопченный котел. Потрескивали дрова в очаге. Барабанили по ставням дождевые капли. Плясунья вскинула глаза на Стрелка.
— У Скрипача сломали скрипку.
* *
*
Едва дождавшись, пока рассветет, Плясунья кинулась будить музыкантов.
— Вставайте, — приговаривала она, барабаня в дверь. — Стрелок вернулся.
Одновременно Гильда впустила в дом Оружейника и Менестреля. Певец тотчас угодил в объятия Стрелка. Охотник пристально и пытливо оглядывал его: оправился ли от болезни? Менестрель по-прежнему был худ, в лице не хватало краски, но глаза насмешливо щурились, голос звучал звонко и бодро.
— Давненько не виделись.
— Двадцать дней.
— Для меня — год. После темницы я и глаз открыть не мог.
— Это я виноват. Ты предупреждал.
— Я и сам мог бы поостеречься. Ехал открыто, останавливался в тавернах, вот и угодил в западню.
— Тебя догнали люди Артура?
— Представь, я и не заподозрил ничего. Начиналось, как обычная трактирная драка... Объявили зачинщиком. Лишь когда в столицу повезли, догадался. Тогда-то обмер, понял: за тебя крепко возьмутся... Бежать не удалось. О твоих подвигах мне рассказали, — он кивнул на Гильду.
— Какие там подвиги... — Стрелок отмахнулся, обменялся рукопожатием с Оружейником.
Плясунья упорно стучалась в комнату музыкантов. Отворил Флейтист.
— Стрелок? Вернулся? — он ринулся по лестнице, на ходу натягивая куртку.
Внизу звучал хор радостных голосов, смеялась Гильда. Плясунья не побежала за Флейтистом. Медленно переступила порог комнаты. Скрипач, одетый, сидел у окна. Руки его праздно лежали на коленях. Плясунью он окинул равнодушным взглядом. Она осторожно приблизилась — так подходят к тяжело больному. Постояла рядом, сказала:
— Стрелок вернулся.
— Я слышал, — откликнулся Скрипач, глядя в окно.
— Не хочешь его повидать?
— За столом увидимся, — равнодушно промолвил Скрипач.
Плясунья рассердилась, но постаралась сдержаться. Скрипач сделал над собой усилие, спросил:
— Удалось ему освободить королеву?
Судя по тону, судьба королевы занимала его так же сильно, как результат прошлогодних петушиных боев.
— Нет, не удалось.
Скрипач кивнул, словно именно этого и ожидал. Плясунья прошлась по комнате, окинула взглядом развороченные постели, подняла валявшийся на полу скомканный плащ.
— Я все думаю, как бы вела себя, если бы сломала ногу и не могла танцевать. Не представляю, чтобы сидела в бездействии. Я бы придумывала новые упражнения, разминала и разминала ногу...
— А останься ты на всю жизнь хромой?
Плясунья задохнулась. Вымолвила после паузы:
— Ты руки не лишился.
Скрипач не ответил. Плясунья не уходила.
— Бесполезно сидеть вот так, исполнившись жалости к себе. Задаваться вопросом: что я совершил, в чем провинился? За что такие беды? Пребывать в уверенности: мир несправедлив.
— А что, справедлив? — разжал губы Скрипач.
— Делай его справедливым.
— Может подскажешь, как?
— Меня восхищает Гильда, — отозвалась Плясунья. — Она не кричит в отчаянии: мир плох, изменить его я не в силах. Не пытается угадать: будет ли от ее трудов толк или за них и браться не стоит? Просто делает то, что может сделать. Гильда уверена: если от нее потребуется большее, силы найдутся.
— Уговорила, с завтрашнего дня начну расписывать чашки.
— Перестань, — поморщилась Плясунья. — У тебя отняли скрипку, но руки и голову оставили. И сердце.
Скрипач не ответил.
— Послушай, — заговорила Плясунья как можно мягче. — Еще целы деньги, переданные Стрелку королевой. Пойдем к лучшему скрипичному мастеру в городе...
Скрипач вскочил.
— Что ты понимаешь! — воскликнул он. — Моей скрипке был век от роду! Она имела свое имя, свою душу, свой голос... Она... Она...
Он махнул рукой и сел. Плясунья молчала, не зная, что ответить, но Скрипач заговорил сам.
— Предположим, сломанные ноги зажили, но былой подвижности не обрели. Могла бы ты танцевать "вполсилы", помня, как отплясывала раньше? Так и я. Каково играть на другом инструменте, зная, какую музыку извлекал смычок прежде?
Плясунья долго смотрела на него.
— Научись играть так, чтобы любой инструмент пел в твоих руках, как скрипка с именем.
— Бесполезно, — прошептал Скрипач.
Плясунья вспыхнула.
— Откуда ты знаешь, что полезно, а что — нет. Ты не можешь заглянуть в будущее.
— Не надо заглядывать в будущее, чтобы видеть — они побеждают. Их тьмы, и они сильнее. У них власть и могущество. А ты не можешь сберечь то, что любишь.
— Прекрасный повод покончить жизнь самоубийством. Вот они обрадуются. Они и хотят, чтобы мы с тоски удавились. А еще лучше — удавили друг друга.
— Говори, что хочешь, но они побеждают.
— Еще бы! Ты сам отдаешь им победу.
— Даже Стрелок потерпел поражение. Это судьба.
— Судьба? — переспросила Плясунья. — Рассуждай Стрелок как ты, давно бы отдался в руки Магистра. Вспомни, каково ему пришлось. Менестрель — в темнице. Принцесса за другого замуж вышла. По всему королевству стражники рыскали. Даже имени не оставили, оборотнем объявили. Как было не сломаться? Не сломался. Судьба — это ты сам и твой выбор. Одни предпочитают идти в рабство к Магистру. Другие и в темнице продолжают петь.
— Я не выбирал сломанную скрипку, — заметил Скрипач.
— Зато ты, кажется, выбираешь сломанную жизнь, — в гневе откликнулась Плясунья, направляясь к двери.
— Спляши, хромоножка, — бросил Скрипач.
Плясунья обернулась на пороге.
— Ты здоров, сыт и на свободе. И еще смеешь жаловаться? Перестань жалеть себя и подумай о тех, кому приходится хуже. Таких достаточно.
Она вышла из комнаты и тут же вернулась.
— Стрелок устал и огорчен. Думаю, его подбодрила бы веселая музыка. А слух его не настолько изощрен, чтобы отличить звучание прекрасного инструмента от просто хорошего.
Теперь она ушла.
* *
*
— А я надеялся, на завтрак будет рыба, — разочарованно протянул Оружейник, увидев тушеные овощи.
— Рыба? Какая рыба? — удивилась Гильда.
— Жареная или вареная. Ты же вчера покупала рыбу.
— Я? Рыбу?
— Ну, как же, — вступил в разговор Флейтист, — когда мы утром встали, так вкусно пахло жареной рыбой.
— Не знаю, не знаю, — задумчиво возразила Гильда. — Наверное, вам померещилось.
Флейтист повернулся за подтверждением к Стрелку и Плясунье, но те с небывалым увлечением изучали шедшую по краю стола резьбу и, разумеется, не слышали ни слова из разговора.
— Я видел на столе рыбьи головы, — не унимался Оружейник.
— В самом деле? Может, кошка поработала? — предположила Гильда.
— И почистила рыбу?
— Мне кажется, кто-то заелся, — решительно заявила Гильда, раскладывая по тарелкам дымящиеся овощи.
Несколько мгновений не было слышно ничего, кроме стука ложек. Потом Флейтист спросил:
— Так что же произошло? Лорд Гаральд отказался помочь?
— Напротив, — ответил Стрелок. — Мы попытались освободить королеву.
При этих словах Менестрель отложил ложку и внимательно поглядел на охотника.
Стрелок коротко поведал о случившемся, умолчав лишь о том, как потрясенный Артур пятился от него через всю комнату. Никого это не касалось, да и Плясунье незачем было краснеть.
Слушатели сидели удрученные. Скрипач с каким-то вызовом посмотрел на Плясунью.
Стрелок отодвинул тарелку, положил руки на стол и обвел взглядом друзей. И каждый, встречаясь с ним глазами, невольно поднимал голову и распрямлял спину. Только Скрипач отвернулся в сторону.
— Да, неудача велика, — спокойно проговорил охотник. — Но...
И тут вмешался Менестрель.
— Неудача, друг мой? По-моему, великая милость судьбы.
Все, сидевшие за столом, изумленно и недоверчиво глядели на Менестреля. Даже Скрипач.
— Представьте, что задуманное удалось, — проговорил Менестрель. — Королева живой и невредимой прибыла в замок Дарль.
— Прекрасно! — воскликнул Оружейник.
— Да, — согласился Менестрель. — Королева отказывается признавать Артура мужем и королем, ее охотно поддерживают лорды Совета. Великим Лордом избирают Гаральда...
Стрелок наклонил голову. Остальные еще ничего не понимали.
— Король и не думает отказываться от венца. В его руках — наемное войско, за спиной — головорезы Магистра. Под знамена королевы собираются недовольные лорды со своими отрядами. И что же?
Никто не ответил.
— И начинается, на радость Каралдору, дикая братоубийственная война, раздирающая на клочки королевство. Никому не удается остаться в стороне. Наш добрый хозяин поддерживает королеву, а его зятья — короля. Вот это будет настоящим несчастьем.
Возражений не последовало. Плясунья торжествующе посмотрела на Скрипача.
— Начинать придется с другого, — медленно проговорил Стрелок.
— С другого, — подтвердил Менестрель. — С каждым из нас приключилась беда. Королеву держат в заточении. Стрелка назвали оборотнем. Актеров отлучили от публики. У Скрипача сломали драгоценную скрипку...
— Тебя бросили в темницу.
— Леса вырубают! — крикнула Плясунья.
— Бьют дичь без устали и без разума.
— Ремесленники становятся торговцами, чтобы прокормить семью, — поддержал Оружейник.
— В городе нет житья от воров, — дополнил Флейтист.
— На дорогах свирепствуют разбойничьи шайки...
— Люди разучились нормально разговаривать, только сквернословят, — подхватила Плясунья.
— А нынешние представления? — вспомнил Флейтист. — На зрителей словно помои выплескивают.
— Хвастают тем, чего прежде стыдились. Стыд считают лицемерием.
— Дети играют в оборотней, подражают оборотню, — промолвила Гильда.
— И все это кому-то на руку, — проговорил Стрелок.
— Королю? — предположил Оружейник.
Плясунья вздрогнула.
— Магистру и его своре, — перебил Флейтист.
Стрелок покачал головой. Менестрель сказал:
— Боюсь, все не так просто. Одним насилием Магистр немного добился бы. Его поддерживают — и охотно.
— Кто же? — спросил Оружейник.
— Людская злоба, зависть, жадность. Если почтенный отец семейства начинает утверждать, что дай ему волю — грабил бы ближних, как Магистр, дела плохи. Магистра можно заставить уйти. А как избавиться от сотен его подобий? Беды не кончатся, пока не переменятся люди.
— Сложено много сказок о том, как человек стал оборотнем, — заметил Стрелок, — и ни одной — как оборотень превратился в человека.
— Придется написать такую сказку, — улыбнулся Менестрель. — И с Магистром придется бороться, но не это самое тяжкое. Потруднее будет выиграть битву за людские сердца.
— И все же, что нам делать? — спросил Оружейник.
Менестрель положил руку на плечо Стрелка: "Тебе решать". Охотник поднялся с места.
— Актерам — заняться привычным ремеслом. Людям надо напомнить, что прекрасно и достойно, а что — нет. Пусть не думают, будто Магистр — пример для подражания, а цель жизни — нажива.
— Уверен, — вставил Флейтист, — Овайль собрал труппу и не теряет времени даром.
— А мы? — спросил Оружейник, обнимая дочь.
Стрелок низко им поклонился.
— Добрые хозяева, спасибо за кров и ласку. Придет час, и в ваши двери вновь постучат обездоленные. Примите их столь же радушно.
Повернулся к Менестрелю, взгляды их встретились. Певец сказал:
— Тебе нелегкий жребий выпал: бороться с Магистром.
— Думаю, как к нему подступиться?
Менестрель встал из-за стола, прошелся по комнате.
— Чтобы противостоять Магистру, надо знать, чего он добивается.
— Власти и денег, конечно.
— Все это у него уже есть.
— Значит, хочет большего.
— А как получить больше? Ограбить королевство подчистую.
— Разве король позволит? Артур на себя корону возлагал, не на Магистра. Или... Магистр намерен убить короля?
Раздался звон. Все посмотрели на Плясунью, а она — на разбитую тарелку.
— Я уберу, — Гильда поднялась, собрала в подол черепки.
Плясунья растерянно улыбнулась ей и вновь обратила напряженно-испуганный взгляд к Стрелку. Менестрель тоже смотрел на лучника. Вслед за ним негромко повторил:
— Кому выгодны наши беды? Междоусобицы, разорение жителей...
— Каралдору, — тихо и уверенно откликнулся Стрелок. — За Магистром стоит Каралдор.
— Только не воображайте, будто Каралдор — первопричина всему, — предостерег Менестрель. — Не вздумайте обвинять в наших бедах внешнего врага. Сначала издыхает лев, потом налетают стервятники. К здоровому зверю они не приблизятся. Сначала черствеют сердца, потом Магистр обретает власть. Сначала он сходит с ума от жадности, потом продается Каралдору. Каралдор радуется нашим несчастьям, весьма им способствует, но не он их вызвал — мы сами.
— За Магистром стоит Каралдор, — протянул потрясенный Оружейник.
— Каралдор щедро платит, — откликнулся Стрелок, — но заплати кто щедрее, Магистр продаст и Каралдор.
Менестрель согласился:
— Напрасно каралдорский король радуется превращению людей в оборотней. Придет час — почувствует их зубы.
