После разговора с Аскольдом, я некоторым образом не в себе, настроение упало ниже ноля, появились сумбурные мысли, мне неожиданно стало ясно, что затопив Разлом, проблему не решить, но, опять же, сидеть, сложа руки — непростительная роскошь. Пришельцы развиваются и производят на свет новые агрессивные формы, если не получается их уничтожить, то необходимо затормозить их развитие, остаётся вода, ничего другое мне на ум не приходит. Ваза и маска — как это эфемерно и глупо, их образы, результат переутомления мозга, как у меня, так и у Аскольда. Даже если гипотетически допустить, что подобные артефакты существуют, где их искать, не под землю же спускаться? Я осекаюсь в своих мыслях, вспоминаю разговоры о том, что неандертальцы общаются с некой подземной цивилизацией. Может разгадка там?
Князь уже собрал группу воинов из десяти человек, они вооружились топорами и луками, каждый подвесил за спиной по вязанке факелов, что-то ёкнуло в груди, мне стало страшно за друга. Что их ждёт в глубинах пещеры, если у самого входа такие страсти. Аскольд ловит мой взгляд, со смехом произносит: — Никита, у тебя такой вид, словно меня уже хоронишь.
— Типун тебе на язык! — зло оборвал его я. — Ты там не сильно развлекайся, почувствуешь, что наступает трындец, как можно быстрее дёргайте обратно, мне не нужны лишние трупы, и ещё, — я замолчал, пытаясь оформить мысль, чтобы она не казалась излишне глупой и дикой. Аскольд не мешает мне думать, его взгляд сосредоточенный и напряжённый, я решаюсь: — Что бы ты обо мне сейчас не подумал, но я приказываю найти, вазу и маску ... они спрятаны в пещерах.
— Пойди туда, не знаю куда, — усмехается Аскольд.
— Принеси то, ни знаю что, — в тему добавляю я.
— Впервые сталкиваюсь с таким бессмысленным заданием, но что удивительно, оно мне нравится, — князь странно серьёзен.
— Тогда в путь, — провожаю я их.
Некоторое время наблюдаю, как небольшой отряд идёт вдоль озера Лады, подходит к скалистой гряде и скрывается в пещере. Ловлю себя на мысли, что я словно прощаюсь с другом навсегда, на душе тяжело и гадко. Едва переставляя ноги, иду к озеру, умываюсь, целиком окатываю голову водой, затем, понуро бреду в город. Но, по мере приближения к нему, успокаиваюсь, картина перед глазами радует взгляд: все дома с крышами, пахнет дымом, слышатся разнообразные звуки, характерно стучит молот о наковальню, у кого-то ревут быки, гогочут гуси, мальчишки играют в охотников, на берегу подготавливают место для закладки будущей верфи. У небольшого леса тренируются лучники, чуть в отдалении, крутятся тренажёры из брёвен, на них отрабатывают навыки воины, а рядом, бьются на топорах и палицах. На небольшом пригорке разбит тент, под ним расположились несколько офицеров во главе с князем Анатолием Борисовичем. Я подхожу, все встают, тесть докладывает о состоянии дел, хвалю, скидываю рубашку.
— Потренироваться хочешь? — догадывается Анатолий Борисович.
— Засиделся, надо размяться, — соглашаюсь я.
Тесть придирчиво оглядывает мои багровые шрамы: — Не рано?
— В самый раз, — отмахиваюсь я.
— На тренажёрах попробуешь?
— Нет, только рукопашный бой. Подбери мне парня покрепче.
Тесть ухмыляется, чуть прищурив глаза, одобрительно говорит: — Ладе повезло с мужем, — он хлопает меня по плечу, — себя вспоминаю, таким же был в молодости.
— Отец, ты и сейчас не слабый, — без всякого комплимента говорю я.
— Да, нет, руки уже не те, реакция подводит ... разве что, мозги ещё варят, — улыбается он и подзывает крепкого парня, — Филипп, занимался боевым самбо. По каким условиям будете биться?
— До нокаута, — с удовольствием осматриваю парня, в прошлом я весьма успешно занимался боевыми единоборствами и поэтому понимаю, что соперник для меня выбран серьёзный.
Филипп с хорошо скрываемым пренебрежением кивает: — Для меня большая честь сразиться с вами, Великий князь.
— Не на собрании, — поморщился я, — мы сейчас на равных позициях, можешь называть меня Никитой.
— И это правильно, — неожиданно широко улыбается Филипп. — Никита, тебя как, можно сильно швырять на землю, вроде как шрамы ещё свежие?
— Жёсткий массаж не помешает, — я выхожу на импровизированный ринг, вокруг которого мгновенно собирается народ, краем глаза замечаю, некоторые заключают пари и многие ставят на моего соперника. М-да, не опозориться бы, как Великий князь сразу не состоюсь, а поддерживать статус необходимо, шрам в виде короны на плече одно, а дела — другое. Внезапно вижу Ладу, она идёт с Яной, энергично крутит шеей, видит меня на ринге, в удивлении округляет глаза, что-то возбуждённо говорит подруге, та кивает, но когда Лада пытается прорваться ко мне, удерживает за руку. В душе сокрушаюсь, не вовремя появилась жена, вспоминаю, как сегодня она осторожно ощупывала мои рубцы и требовала с моей стороны беречь себя, сильно не напрягаться, тяжести не носить, я кивал как послушный болванчик, она сокрушённо качала головой. А тут, на тебе, я в центре ринга, мой соперник уверенно поигрывает мышцами и, хотя весь его вид излучает благожелательный, глаза не предвещают ничего хорошего. Я усмехаюсь — вот влип, теперь получу от неё по полной программе. Лада укором смотрит на своего отца, Анатолий Борисович грозно сдвинул брови, показывая этим, что разговора не будет и даёт команду на сближение.
Филипп с ходу бросается мне в ноги, не удерживаюсь, падаю на спину, от боли в голове вспыхивает радуга, но она мобилизует на ответные действия. Под рёв зрителей, я подгибаю колени, затягивая соперника на себя и, резко распрямляю ноги. Он отлетает, поспешно выпрыгивает на пятки, становится в боевую стойку, но и я уже тоже стою на ногах, теперь его не пропущу к себе — сила борцов в ближнем бою, но Филипп прекрасен и в чистом рукопашном бою. Но тут он делает непростительную ошибку, вновь бросается мне в ноги, я резко отхожу назад и сверху наношу удар локтем в район лопатки и коленом в лицо. От таких жёстких ударов любой соперник был бы нокаутирован, но Филипп, охнув, вцепился в мою пятку и стал заворачивать ногу под болевой приём, ещё мгновение и кость пойдёт на излом. Толпа взревела. Обхватываю его шею в ключ, и получается интересная картина, чем сильнее он заворачивает мне ногу, тем мощнее происходит удушающий приём — теперь всё зависит от того кто выносливее к боли. Моя нога изогнулась, как лук, впору стрелу вкладывать, но и Филипп рычит, пуская изо рта пену, и крутит пятку словно чёрт. Но вот воздух в лёгких кончается, он ослабляет хватку, я высвобождаю ногу, перебрасываюсь через него и сильнее сжимаю шею, жду, когда он начнёт бить ладонью о землю, но соперник упирается изо всех сил, лицо побагровело, уже судороги пробегают по телу, про себя ругаюсь — так и удушить можно — отпускаю. Филипп производит стремительный перекат и уже стоит на ногах, грудь судорожно вздымается, белки глаз кровавые. Он с ходу наносит мощный удар кулаком, успеваю поставить блок, но он задевает бок, там, где багровеет шрам, рубец расходится, хлынула кровь. Как некстати появляется, затмевающая рассудок, злость, стараюсь её унять, так можно выйти из-под контроля. Гашу в себе раздражение и делаю вид, что "поплыл", замечаю, как в глазах у Филиппа вспыхнула радость, теперь он нанесёт мне последний, завершающий удар. В погоне за дешёвыми эффектами, он высоко подпрыгивает, целясь ногой мне в голову. Ожидая моего неминуемого поражения, вскрикивает Лада, но я прекрасно контролирую ситуацию, блоком отвожу летящую ногу, другую сбиваю перекрещенными руками, ловлю в блок, подсаживаюсь, заводя его ногу на своё плечо и, делаю бросок. Филипп не понял, что произошло, удар о землю был такой сокрушительной силы, что он, охнув, теряет сознание. Испугавшись, что я переусердствовал, наклоняюсь над ним, щупаю пульс и под радостные вопли толпы, произношу: — Жить будет ... а он неплох, как я погляжу, такие бойцы мне нужны.
Привожу его в чувства, он открывает глаза, смотрит на меня с нескрываемым обожанием и спрашивает: — Где я?
— На земле, — улыбаюсь я.
— Но ведь был полёт.
Я помогаю ему встать, дружески хлопаю по спине: — Ещё полетаешь, а ты молодец, я даже вспотел.
— Никита Васильевич, вы ранены? — увидев кровь на моём теле, беспокоится Филипп.
— Ерунда, — отмахнулся я, — а меня называй просто — Никитой.
— Я с тобой дома поговорю! — нашу идиллию прерывает возмущённый выкрик Лады. В толпе рассмеялись, моя жена нахмурилась, но неожиданно светлеет лицом и тихо шепнула мне в ухо: — Я тобой горжусь ... но всё равно ты несносный муж, Семёну покажись, пусть новый шов тебе сделает. Целую жену, опираясь о её хрупкое плечо, схожу с ринга, ощущаю на себе восхищенные взгляды, свой авторитет не уронил ... а ведь мог ... или нет? Мой тесть с теплотой смотрит на меня, многозначительно поджимает губы, размеренно подходит, ласково смотрит на дочку: — Всё правильно, Ладушка, ему давно надо было заявить о себе, я ждал этого момента, поэтому подготовил Никите самого лучшего бойца, чтобы наверняка ... лишь Аскольд сильнее Филиппа.
— Мордобоем можно лишь дешёвый авторитет заработать, — поучительно заявляет Лада, у неё иногда проскальзывает от своей мамы — учительницы младших классов.
— Не скажи, сейчас как раз и нужен хороший мордобой, чтобы поднять авторитет, да и засиделся Никитушка, жиреть начал, — озабоченным тоном произносит Анатолий Борисович, — я с испугом глянул на своё тело, но вроде лишнего жира не обнаружил, но тестю виднее, раны заживут — на тренажёрах надо покачаться.
Семён поселился на краю города, к моему удивлению, он организовал лечебницу для животных, правда, и людей иногда принимает. Я вначале его не понял, почему именно зверей лечит, но он по секрету рассказал, как-то Игорь раненого волчонка принёс, с него, и началось, приёмный сынок постоянно находил нуждающихся в помощи животных и волок к Семёну, пришлось даже штат ветеринаров увеличивать. Что ж, это тоже нужно, а для людей, я на другом краю города первоклассную больницу создал, но все мои родные предпочитают ходить к Семёну, вот и я плетусь к нему.
Мой друг придирчиво осмотрел мою рану, советует сжать пальцами края разошедшегося шва, а сам ловко накладывает шинку лисёнку, затем отдаёт зверька Игорю и вновь подходит ко мне: — Зажило ведь уже, что произошло? — с укором спрашивает он.
— Удаль свою демонстрировал, — хмыкает Лада, — с Филиппом сразился.
— Побил? — спрашивает Семён.
— Нет, Никита его! — с жаром восклицает моя жена.
— Так я это и имел в виду, — улыбается Семён. — А про Филиппа я уже давно знаю, с десяток его бывших соперников лечил, крутой он боец.
— Не заметила, — поджимает губы Лада, — Никита его как Тузик грелку ...
— Да-да, — соглашается Семён, однако шов разошёлся, — он достаёт хирургический инструмент, раскладывает скальпели, кривые иглы, готовит нитки из жил, затем снимает с полки пол-литровую банку, на которой ещё сохранилась этикетка ещё с той, прошлой жизни — консервированные кабачки, взбалтывает содержимое.
— Что там? — интересуюсь я.
— Обезболивающий отвар на основе дурмана.
— Однако, — хотел возмутиться я, но Семён уже промокает рану чистой тряпкой, смоченной в этой чудовищной смеси, почти сразу боль как бы немеет, затем растворяется, — однако, — теперь в иной тональности произношу я.
Семён ловко отсекает скальпелем рваные края и я совсем не чувствую боли, но Лада морщится, словно это её оперируют, но не уходит, предпочитает лично ассистировать. Скоро он виртуозно сшивает тонкими жилами обработанную рану, накладывает повязку с какой-то ароматной мазью: — Вот и всё, Никита Васильевич, постарайтесь хотя бы с неделю не поднимать тяжести, — несколько обречённо произносит мой друг, он уже прекрасно изучил меня.
— Да-да, конечно, — соглашаюсь я, и уже обдумываю на завтра свой поход к Разлому.
Гл.16.
Бок словно заморожен, а в голове возникают фантастические картинки — побочное действие адской анестезии на основе дурмана. Изобретатель Семён, постоянно сталкиваясь с болью своих подопечных, устав за них переживать, с бесцеремонностью разгрёб свои далёкие воспоминания о лечебных травах и изобрёл нечто дикое, но, действительно снимающее боль. Честь и хвала ему, но я уже который раз прогоняю рукой, возникающие перед внутренним взором, мерзкие, ухмыляющиеся рожи. Семён предупреждал меня о побочных действиях своей анестезии и, даже хотел, чтобы я с часик понежился у него на постилке, рядом с раненым лисёнком, но дела зовут. Я откланялся и вот, моя ненаглядная Лада, периодически испуганно вскрикивает, когда я с рычание отгоняю очередную морду.
Мы входим в город, идём по оживленным улицам, гремят самодельные повозки, кто-то меня узнаёт, а кто нет, и с безразличием проходит мимо, кто откровенно шарахается в сторону. Лада утверждает, что у меня лицо, несколько необычное, глаза как у наркомана и блуждающая улыбка на губах — в этом состоянии я совсем не похож на Великого князя.
Лада доводит меня до дома, присаживаюсь на скамейке, постепенно прихожу в себя, остатки анестезии тихо испаряются, и я начинаю вновь нормально ощущать реальность. День неумолимо скатывается к ночи, но Аскольда нет, впрочем, я допускаю, что пещера не просто большая — огромная, иначе не развилась бы в ней жизнь, за один день её не пройти. Мой друг взял провизии на три дня и, вроде, время ещё есть, но переживания за него совсем меня изводят, а тут Яна с дочкой пожаловала в гости, справляется о моём здоровье, хвалит моё бесстрашие, а глаза требовательные и проницательные. Некоторое время она разговаривает с моей женой, пользуясь моментом, отдыхаю, но вот она подсаживается рядом и, как бы, между прочим, спрашивает: — Никита, куда моего мужа послал, уже вечер, а его всё нет?
— Он в командировке, — я старательно отвожу взгляд от её цепких глаз.
— Я видела, он с отрядом вооруженных до зубов людей, к пещере пошёл. Они что, к лагерю Вилена Ждановича направились?
— А он тебе сам ничего не сказал? — осторожно спрашиваю я.
— Отшутился, сказал, какую-то вазу будет искать, а со стены тяжёлый лук снял, он его редко берёт, чаще свой лёгкий блочный, а ещё топор, нож и жменю обсидиановых осколков. Зачем ему весь этот арсенал, с ним же целый отряд вооружённых людей? Признавайся, Никита, что за командировка у моего мужа? — как бы в шутку требует она.
— Пристала, давно привыкнуть должна к работе мужа, — возмутился я.
— И всё же скажи, а то ночь не буду спать, мерещится мне всякое, что-то под сердцем скребёт, боюсь я за него, как бы Светочка без отца не осталась.
— Типун тебе на язык! — я даже поднялся с места. — Яна, пустые страхи, ты же знаешь Аскольда, напрасно рисковать он не будет.
— Тогда скажи, куда он пошёл, или это секрет?
— Почему секрет, — пожимаю плечами я, — он спустился в те подземные ходы, которые между водопадом и выходом к нашему городу.
— И всего то? — Яна округляет в удивлении глаза. — Но зачем брать с собой столько оружия?
— Ну ... на всякий случай, — облегчённо выдыхаю воздух я.
— Что-то ты темнишь, — не верит женщина.
— Истинная, правда — он в пещерах.
