Стоя у шикарно отремонтированного здания местного УВД, что в три силикатных этажа с палисадничком, мы какое-то время слегка посовещались. Упирая на то, что время зашкалило за два часа, и на футбол мы не успеваем по определению, я, естественно, предложил вертаться домой, что категорически не встретило ни малейшей поддержки со стороны Катрин.
— Вы как хотите, а я в Москву. Красную площадь посмотрю. В Мавзолей гляну. За маму и за бабушку. Как там его, не снесли ещё?
— Ну да... Красная площадь без чучела любимого вождя как Ябипет без этого... без Хеёбса, — возразил Колюсик.
— Вот и славненько. Деньжат займёшь? — это Кэт ко мне. Скорее утвердительно, чем вопросительно.
Нам с Колюсиком оставалось только что поворчать слегка. Манюшек у меня оставалось, без Колюсиковой тыщи, двадцать восем кусяр с мелочёвкой, из них двадцать, никак не меньше, на обратный проезд резервируем. Загодя посмотрел цены на желдорбилеты Москва — Питер, тихий ужас, даже плацкарт, который перед отправлением вряд ли купишь. В общем, сущие слёзки остаются — не пошикуешь. Впрочем, магазины наверняк закрыты уже будут, пока доберёмся — и то хлеб.
Как выяснилось, Катрин с лягавыми не просто так лясы точила, а выяснила, что примерно через полсотни минут на трассе, в месте, называемом Богомолка, или Богомольная горка, имеет короткую остановку — на предмет отлить / перекурить — транзитный автобус, следующий аккурат до Москвы, и если мы будем шевелить штанами достаточно энергично, то успеем даже с небольшим запасом. Колюсик тут же заныл о горящих у него трубах, на что Катрин посоветовала ему попить из лужицы, коих немало оставалось после недавних проливных дождей.
Опрос местного жителя отправил нас по переулку до улицы Октябрьской, по которой до заправки, от неё налево мимо вокзала и через ж-д переезд далее до трассы. По пути попалось забавное строение. Ей-богу, был бы Дракулой — непременно там бы и жил. Эдакий замок в два высоченных этажа, который строили, не достроили да так и забросили лет, пожалуй, пять назад, с совершенно греческого облика кариатидами по обоим фасадам, ржавыми коваными решётками и кованным же ограждением, инфернально свисающим с балкона. Свернув, согласно заветам аборигена, направо у одноэтажного магазинчика "Великолукские колбасы", уткнулись в кафе названием "Виктория", где очередная истерика Колюсика на предмет рекламируемого свежнего пива на веранде под полотняной крышей была мгновенно и безжалостно купирована Катрин недвусмысленым указанием на следующие далее по забору рекламы ритуальных услуг и памятников. Идти пришлось довольно долго, километра три, пожалуй, но шум трассы стал различаться уже километра за полтора. За железнодорожными путями миновали обозначение выхода из города, к которому, пошатываясь, подскочил Кроюсик, дабы истошно извергнуть желчь у его опоры. Печальный знак перечёркнутого города. Впрочем, на обороте он был не перечёркнут, так что — как карта ляжет. Вообще, на первый взгляд город Валдай не производил впечатления динамично развивающегося, да и на второй тоже. Странно. Слышал, там какие-то форумы проводятся. Хотя, может, мы не по тем улицам шли...
Прямо на трассе, расположилась убогая местная остановочка, к которой, ровно в пятнадцать-нуль-нуль, должен был подойти лайнер маршрутом со второй столицы в первую. Минут двадцать оставалось ещё, и Колюсик контрпродуктивно использовал их для занятия у меня пресловутой тыщи — я ж не зверь, помирает ушлёпок, а нам ехать ещё — забегания в близлежащую кафешку названием "Светлана" и выхода оттуда совершенно новым человеком — не только с початым баллоном оригинального очаковского пива и какой-то посудиной, легко угадывавшейся в пластиковой сумке "Пятёрочка", но и изрядно повеселевшим, с вернувшими блеск глазами и вопиющим оптимизмом в душе. Пока Катрин отбегала в ту же "Светлану", по её словам, "пожурчать", решил прояснить возникшее при воспоминании о том шиле подозрения.
— Слышь, Николя, а скаты те — не ты ль отработал, а?
— Какие такие скаты? — спросил Колюсик, с бульком отрываясь от пивного горлышка.
— Какие-какие... Автобусные.
— А вот хрен ей заместо Москвы, и товар — хрена собачьего ей в задницу целлюлитную, а не товар.
— Кому это ей?
— Кому? А Клавдьпетровне, суке этой. Никогда, блин, не прощу! Ни твари этой, ни Вазгену этому трахарю ейному. Ничего, скоро все эти жиды, поджидёныши и прочие армяшки черножопые попляшут у меня...
— Чевой-то ты развоевался, Колюсик. Сдуру член сломать не ой-ёй-ёй, а?
— Про Союз Андрея Первозванного слыхал небось?
— Не, откуда?
— Услышишь!
Тут скрипнула дверь кафешки, и какой-то мужик — кто б сомневался — пропустил вперёд себя Катрин, снова весёленькую, как птичка и — как она шла! Да рядом с ней все эти хвалёные манекенщицы с их шагом вихляющимся мослом от худосочного бедра просто кочерги корявые, и то как максимум. Я аж не заметил, увлёкшись созерцанием, как подгудел по прибытии наш Neoplan, пара морд сошла, Катрин рванула вверх, за ней Колюсик, мне же доверили заплатить. Две тыщи и ещё четыре сотни деревянных тугриков за троих, аки корова языком слизнула. Однако. То-то народу немного. Оно, впрочем, и к лучшему — решил я — мест более чем достаточно. Катрин села справа к окну, я присоседился к ней, Колюсик же рухнул на свободную пару сзади.
Путешествие до Москвы прошло лениво и скучно. Регулярно поддерживал собственный тонус разбитомордый Колюсик, попеременно прикладываясь то к подозрительно мутноватой нольсемёрке "Пуховки" без акцизной марки, то к пиву, перемежая сей процесс регулярными хождениями в туалет, предусмотренный в шикарном автобусе, видимо, аккурат на такой вот случай. Дремала Катрин, откинувшись в необычайно комфортном кресле, на котором, впрочем, успели уже местами подрать обивку. Так, из любви к искусству. Я же наслаждался видами, что в тот солнечный день безуспешно пытались достойно служить фоном страстно любимому профилю. Обе телепанели сверху в проходе между креслами не работали — Россия-с, так что выбор был не велик. Автобус мчал ходко, лишь лёгкими покачиваниями отмечая ухабы и выбоины неухоженного дорожного полотна, мелькали леса, перелески, поля, дачные посёлки, деревни, городки, останавливался ненадолго прямо на трассе — в Вышнем Волочке, Торжке, Твери и так далее — люди сходили и заходили. Потом город пошёл, большой, наподобие Питера, думал, Москва, оказалось — Химки с Ховрино. Когда останавливались там, возле какого-то агромадного торгового центра, спросил проснувшуюся по такому случаю Катрин — а не рвануть ли нам и обратно автобусом, всё дешевле будет? Но она жёстко настояла на поезде. Видимо, имелась на то какая-то причина. Помнится, боялся ещё гадать, какая именно. Дурачок.
Прибыли на здоровенную площадь с трамвайными путями посередине вдоль и тремя вокзалами по бокам, когда на башенных часах Казанского восемь тридцать миновало уже. Наш, Ленинградский, весь из себя жёлто-белый — кто б сомневался — оказался ближним, я было предложил сперва озаботиться билетами, но Катрин, отойдя в сторонку, поговорила по мобиле и, солнечно разулыбавшись, уверено повела нас вниз по лестнице в оказавшееся ощутимо дороже питерского метро, небрежно отмахнувшись от моих причитаний на предмет обратно. Поплутав по подземным лабиринтам, похожим на питерские, но позатейливее и как-то посолиднее, монументальнее, что ли, выбрались на радиальную Комсомольскую и оттуда прямиком в Сокольники. То есть в сторону, противоположную Красной площади. Кто б сомневался, не мумия ж ей нужна, егозе безбашенной. Колюсик, по ходу поезда уже, снял и сунул мне свою слегка подранную в столкновении с суровой реальностью в виде придорожных кустов, но всё ещё шикарно шипастую кованую косуху — пихнул в рюкзачок, ну б его нах в жопу разбираться сейчас — оставшись весь из себя в ультрамариновой окапюшоненной толстовке, где спереди посерёдке красовалась стилизованная надпись "Зенит" и — двумя полукружьями — "Среди наших цветов нет чёрного!", на широкой же спине с запасом поместились герб той же команды под конвоем пары львов по бокам и кубком на заднем плане, с лозунгами "Сильнее всех!" сверху и "Голубая кровь" снизу. Народ как-то сразу от нас уплотнился в стороны, хотя и тесновато довольно-таки было в вагоне. Репутация, однако...
Не люблю метро. Едешь-едешь, и не видно ни хрена, акромя унылых харь вокруг, в том числе и в тёмном окне всё те же гнусные рыла отражаются, тошнотворно покачиваясь. Даже Катрин не нравилась, вопреки обыкновению. Какая-то необычно суетливая, будто ждала чего и должаться ну никак не могла. Или кого-то. Но явно не меня, что несколько удручало в пути, однако помогло достойно перенести разочарование при виде Катрин, целеустремившейся к хиловатой — челов десять всего — стайке сине-бело-голубых тонов и с радостным писком повисшей на шее высоченноного белобрысого облома истинно арийской стати, бывшего здесь, похоже, если не за главного, то уж точно в авторитете.
— Гена Штирлиц, — представился тот, внатугу оторвав от себя Катрин, — Не знаю, как насчёт веселья, но что скучно не будет, это я вам обещаю.
В отличие от прочих, Штирлиц был, как ему и положено сценарием, весь в чёрном, за несущественным исключением клубного шарфика на колоннообразной вые качка.
— Кто болеет за "Зенит", у того всегда стоит, — как-то неуверенно проскандировал Колюсик.
— Зенит — это супер, Зенит — это класс, а кто за "Спартак" — тот пидорас, — убеждённо прозвучало в ответ.
Есть контакт!
От скверика, что у метро, двинули вправо, по направлению от забавной пожарной каланчи красного кирпича, подойдя к выполненному в виде неполного цилиндра входу в "Супермаркет — 24", где курило и плевалось ещё человек пять в атрибутике тех же колеров, ожидая основную массу соратников, отправившуюся затариваться горючим. Неподалече обреталась пара отпадных шмар вызывающего вида, дымящих длиннющими коричневыми сигариллами, одна, ненатурально воронова крыла с отливом в ультрафиолет брюнетка в розовеньком мини-топике со стразами, короткой куртёнке на босо пузо над размахаистым намёком на лёгкую юбчонку, вторая, крашеная платиновая блонда, в ну очень маленьком чёрном платьице, обе с ногами в чёрных лосинах, удлинёнными высоченными каблуками до невозможных в природе пределов, на что один из нашей стаи, мелкий хлюпик с прыщавой бледнючей хорьковатой мордочкой, не удержавшись, шумно вздохнул — Эх, эти бы ножки, да мне на плечи!
— Ох и отоссалась бы я! — радостно прокомментировала его страдания одна из девиц, блонда, показавшаяся мне чуток попотасканнее с виду.
— Сразу видно, наш человек, — прокомментировал событие Штирлиц, удостоившись за толерантность прижатия грудью Катрин к локтю. Тут громко бибикнуло, и ундины синхроном сорвались к притормозившему новенькому чёрному Лэндкрузеру, чуть отводя в стороны точёные лодыжки. Красиво...
Постепенно из магазина вываливался народ с богато обутыленными сумками, содержимое которых тут же перекочёвывало в рюкзачки. Видок у народца был в большинстве слегка потрёпаный, одежда частью рваною, некоторые гордо светили уже свежими фингалами. Изрядно отхлебнув, торсида радостно двинулась вдоль широченной улицы с трамвайными путями посерёдке, что вела, как я понял, прямиком к трём вокзалам. И ребята, и девчонки — очень молоденькие, большей частью явно тинейджеры первой половины, все были неслабо датые, орали и приплясывали, то и дело прикладываясь к банкам с алкогольными энергетиками и пивным бутылкам, что в несметных количестах извлекались из вместительных сумок и рюкзаков. Мельтешила аж до ряби в глазах бело-сине-голубая аттрибутика — шарфы, бейсболки, футболки и прочая хрень. Скинула куртёнку и Катрин, тоже оказавшись вся в сине-бело-голубом, пусть не фирменном, но из всех девчонок она всё равно с хаарошим запасом самой красивой смотрелась, пусть и совершенно не нравилась мне такой — повисшей не на моём локте и непривычно, как-то по-собачьи преданно поглядывающей снизу вверх на рослого кавалера. На ходу, перебивая друг друга, на прибавленной громкости живо обсуждали главные события нынешнего дня, а именно недавние стычки со спартачами и последующие утекания от ментов, где каждый проявил себя героем, достойным Валгаллы. Однако смеркалось, блин.
Пипол московский старался сторониться нашей шоблы, не то что б разбегался в стороны, однако и навстречу никто достойный не попадался, разве что отчаянно стервозные московские пенсионерки не опасались злобно шипеть вслед. Москва здесь оказалось застроеной до беспредела эклектично, то есть даже и без намёка на какой-то единый стиль или замысел — будто расшалившееся дитя побросало спонтанно, будто кубики, и довольно старые или даже старинные с виду дома, и голимый новодел, хрушёвского вида замызганные пятиэтажки стыдливо прятали отвратные рожицы в глубинах кварталов, на противоположной стороне нагло выставилась завешанным понизу вывесками фасадом длиннющая брежневская четырнадцатиэтажка, к которой пристроился следом классический сталинский монстр в семь высоченных этажей с двумя рядами крупных квадратных окон в клеточку понизу.
За туннелем под железную дорогу народ чуток перекурил, ещё подзаправился и оправился на все доступные углы и стены, обильно пообщавшись промежь собой, преимущественно матом. Потом двинулись дальше. Обещанненых развлечений, похоже, не предвиделось.
— Что-то скучновато сегодня, — посетовал Штирлиц. И сглазил. Пройдя под эстакаду третьего транспортного кольца, мы перешли под светофор неширокую улочку у выхода на главную, а там, метрах в ста справа, из-за пары автобусов с тонированными стёклами неспешно вытягивалась хилая поначалу струйка народцу в красно-белом исполнении. Даже неискушённому мне сразу стало ясно — спартачи. Увидев нас, те тормознулись, накапливаясь перед чуть более широкой площадкой у прохода в обширный сквер перед здоровенной брежневкой, неплотно засаженный тощенькими деревцами. Вскоре стало ясно, что их больше. Причём намного. Честно говоря, я бы сделал ноги, и, как показалось, данная точка зрения разделялась многими. Как всегда, всё испортил Колюсик, который, выйдя на передний план, с апломбом сообщил об очередном своём потрясающем открытии — Кто болеет за "Спартак", тот с младенчества мудак!
— В мире нет команды хуже, чем "Зенит" из финской лужи, — прозвучало в ответ.
— "Спартак" — это мясо, "Спартак" — это сыр, "Спартак" — это клитор, затёртый до дыр, — петушиным голоском, но громко возразил кто-то из нашей стайки. Не принять бой теперь было бы потерей лица, и Штирлиц бесстрашно повёл своих навстречу превосходящим силам. Патетикой это немного напоминало прорыв "Варяга" из порта Чемульпо, из-за чего я, обычно не склонный поддаваться стадным инстинктам, двинулся за всеми, впрочем, то и дело оглядываясь на Картин, что нервно курила у длинного плёночного тента, расположившегося за решётчатым ограждением вдоль основной трассы — видимо, работы какие-то строительные там шли чи ещё шо.
Мы вроде как уже скучковались все, а к спартачам продолжали подтягивались всё новые и новые силы. И там, и тут обильно висел в воздухе табачный дым — народ пребывал в волнении. Какое-то время стороны продолжали состязаться в сомнительном остроумии на уровне у кого всегда стоит и у кого стоит не так, при этом на заднем плане вытаскивались из сумок и рюкзаков бутылки, надевались перчатки подозрительного вида, похоже, не без свинчаток, однако ножей, нунчаков и прочего смертоубийства не отмечалось. Видимо, есть какой-то типа кодекс, иначе давно повырезали бы друг дружку придурки эти.
